Коридор глубоко вдавливался в стенки неприветливого здания, представляя собой извилистый лабиринт, густонаселенный искрошившейся штукатуркой и синеватыми комочками использованных бахил, валяющихся на полу подле железных скамеек с дырявыми сиденьями. У некоторых из них сидения были заменены исписанными кусками картона, держащимся на жалких обрывках изоленты.
Молодой мужчина, одетый в скромный твидовый пиджак, с отвращением рассматривал обшарпанные стены, пропитанные выцветшей краской цвета кофе с молоком. Некоторые из них были украшены разноцветными плакатами с объявлениями и рекламой, не имеющей никакого отношения ни к лекарствам, ни к больнице в частности. За исключением только одной короткой заметки о прозаке, щедро описывающей его побочные действия.
— У нас ремонт начали делать, — извиняющимся тоном сказала женщина в белом халате, — Недавно.
— Хорошо, — деревянным голосом ответил мужчина, продолжая неодобрительно оглядывать длинный коридор.
— Я знаю, что вы подумали, — продолжала медсестра, — Здесь всё очень грустно. Но поверьте мне, всё оттого что это отделение отложили напоследок. Внутри, — она выразительно обвела рукой воздух вокруг себя, — В палатах и операционной всё очень стерильно и приятно. Поверьте мне, сэр. Я работаю здесь пять лет и…
— Я прошу прощения, мэм, — перебил её мужчина, заканчивая рассматривать стены и переключая внимание на женщину, стоящую перед ним и скрестившую руки в боевой стойке человека, твердо убежденного в своей правоте. Она была очень предана своей работе. — Но вы не могли бы, наконец, сказать мне, где она? Дорогу я могу найти сам.
— Тут и искать нечего, — ответила она. В голос её прокралась привычная усталость, — Видите перед собой развилку, не так ли? Пройдете направо, свернете немного левее и увидите двухстворчатую дверь. Но сейчас вас туда вряд ли пустят, сэр.
— Потребовалась операция? — спросил он, всем своим видом выражая равнодушие.
— Нет, сэр. Потребовался морг.
— Что?.. Простите, что вы сказали?
— Морг. Она находится в морге, сэр.
Мужчина выругался и покачал головой. Равнодушие в его облике вздрогнуло и разбилось, разлетевшись на мельчайшие молекулы. Его лицо побледнело, руки судорожно схватились за голову.
— Вы ошибаетесь, — тихо прошептал он, — Я уверен, вы ошибаетесь.
Медсестра возвела глаза к небу и вытащила из кармана белого халата видавший виды мобильник.
— Какая там у неё фамилия? — поинтересовалась она.
Мужчина назвал имя и фамилию.
— Всё верно, — кивнула женщина, — Вроде она.
— А без всяких «вроде», мэм? Так. Мне нужен ваш главврач.
— Кабинет тридцать седьмой, сэр. Только вряд ли он Вам поможет.
Мужчина молча развернулся и быстрым шагом направился в одну из коридорных развилок. Медсестра недовольно покачала головой, глядя ему вслед.
* * * *
Она очень бледна. Глаза её полны опаски и какой-то странной, неугасающей решимости, что горит на самой глубине расширившихся каштановых зрачков.
Её ладони крепко переплетены между собой в неистовой пляске нервно дергающихся пальцев.
— Ах, доктор! — восклицает она подрагивающим голосом и с волнением подается вперед, впиваясь взглядом в его бесстрастное лицо, — Мне всё чаще и чаще кажется, что все мои друзья лгут мне. Словно они что-то знают. Что-то такое, чего не знаю я.
— Всем людям свойственно лгать и иметь тайны, — замечает доктор, делая какие-то пометки в своем блокноте.
— Вы правы, — неуверенно говорит она, — Но это не главная причина моего визита к вам.
— О, вот как? Продолжайте, пожалуйста.
— Вы знаете, в последнее время я постоянно чувствую, что за мной наблюдают. Ну, эти… Скрытые камеры. Повсюду. Словно наш город не более чем декорация. А вся моя жизнь — просто спектакль, шоу подделок. Понимаете? Вот прямо сейчас… — её голос понижается до трагического шепота, — Они наблюдают. Вы ведь это тоже чувствуете?
— «Они?» — переспросил доктор, с усталостью глядя на пациентку из-под очков-половинок, — Кто это — «они»?
— Я не знаю! Да и какая разница? Вы так и не ответили на мой вопрос, доктор!
Он глубоко вдыхает воздух, снимает очки и закрывает глаза. Мысленно считает до десяти, после чего открывает глаза и, глядя на неё с бесконечным терпением и заботою, мягко произносит:
— Здесь нет никаких камер, милая. Даже диктофон за весь наш сеанс я не включал.
Она молча смотрит на него, откинувшись на облезлую спинку дивана. В лице её проскальзывает что-то странное, но тут же исчезает, поглощенное тенью нескрываемого отчаяния.
— И даже вы, — тихо вздыхает она, — И вы тоже…
— Ох, да бросьте! Думаете, я ещё не ознакомился за эти полгода с вашими-то… — начинает было он, теряя терпение, но тут же осекается, заметив, что глаза её стремительно наполняются слезами, — Не вздумайте плакать!
— Я этого не вынесу, — всхлипывает она, скорбно ссутулившись и утыкая свое лицо в ладони, — Нет… Нет!
— О, боже! — восклицает доктор с досадою. — Прекратите, пожалуйста. Вы же прекрасно знаете — я ненавижу, когда женщины плачут.
Он поднимается со своего кресла, садится подле неё и осторожно притрагивается к её вздрагивающим плечам.
— Не надо впадать в истерику. Вам никогда не становится от этого легче.
— Оставьте меня в покое! — огрызается она, отталкивает от себя доктора и выбегает за дверь.
— Вы забыли свою сумку, — бросает тот ей вслед. Тяжело вздыхает, достает измявшийся носовой платок из нагрудного кармана своего халата и промакивает им лицо.
— И вот так каждый раз. Каждый чёртов раз!
Он берёт в руки чёрную женскую сумочку, чей миниатюрный вид совершенно не вяжется с её весом (Кирпичи у неё там, что ли?) и шагает за порог. Запирает дверь ровно на четыре оборота против часовой стрелки и быстрым, размашистым шагом направляется по коридору направо. Разумеется, он столкнется с ней на лестничной площадке, когда та будет возвращаться за сумкой. То, что она непременно вернется, он не сомневался. В конце концов, куда она денется-то, без ключей от дома и денег на проезд?
Спускаясь по лестнице, он неожиданно спотыкается на какой-то разлитой жидкости, и, хватаясь за перила, обнаруживает, что те, в свою очередь, покрыты некоей подозрительной субстанцией.
— Ну и какая скотина разлила здесь… что это вообще за хрень?.. — доносится до его ушей недовольный голос, летящий откуда-то с четвёртого этажа.
Восстанавливая равновесие и брезгливо отряхивая руку, доктор поднимает голову и всматривается в верхний лестничный пролет. Но не замечает никого.
Он осторожно продолжает спуск вниз, стараясь не дотрагиваться до перил. Жижа на их когда-то лакированной поверхности постепенно сползает, скапливаясь на ступеньках и образуя зеленовато-ржавые ручейки. В воздухе довольно-таки ощутимо висит запах медицинского спирта, крови и чего-то явно протухшего.
— Там кто-то есть? — интересуются сверху.
Раздаются шаги и звук поставленного на пол ведра.
— А, это вы, док, — протягивает всё тот же голос, — Я бы на вашем месте не спускался. Тут скользко. Можно упасть, да к чёртовой матери сломать себе всё, что только можно.
— Я уже знаю, — откликается доктор.
— Кстати, вы тоже чуете эту вонь? Она идет снизу, ближе к подвалам, я думаю. Хотел бы я знать, что там творится.
— Наверное, опять система охлаждения сломалась, — морщится доктор.
— Думаете?
— Я почти уверен. Пару лет назад у нас было… — он заходится кашлем, едва только ступив на порог первого этажа. Запах разложения резко становится настолько сильным, что почти сбивает его с ног.
— Эй, как вы там? Я тоже спущусь, пожалуй. Не до ночи же тут торчать.
Доктор не отвечает, в спешке кидаясь к окну, открывает его и прижимается лбом к проржавевшим насквозь решеткам. С наслаждением вдыхая потоки свежего воздуха, он совершенно перестает замечать всё вокруг. И в том числе он не чувствует прикосновение чьих-то ледяных ладоней, мягко обвивающих его шею склизкими объятиями и оставляя на его плечах и спине длинные, неряшливые дорожки из ржавчины и медленно свертывающейся крови.
Когда скрученные белые пальцы, словно пауки, неожиданно доползают до его подбородка, доктор вздрагивает, едва слышно ойкает и роняет злополучную сумку на пол.
— Ах, доктор! — свистящий шепот впивается ему в голову, опаляя уши могильным холодом, — Почему вы здесь? ваш сеанс ещё не подошел к концу.
Она вновь пробегает пальцами по его шее и с неимоверной силой обнимает его за плечи. Раздается неприятный хруст. Белый халат постепенно становится багряным.