У Коцита всегда была особая чуйка на всевозможных психов, маньяков и убийц. Этого он выслеживал чуть больше недели, ориентируюсь на ему одному явственные признаки, наблюдая, вынюхивая, продумывая план. О, он не ошибся! У неприметного мужичка на счету оказались как минимум 7 трупов, неплохая коллекция трофеев и потрясающий привкус безумия в том человеческом запахе, который могли учуять разве что Коцит и его дорогие братья.
Но вкуснее всего, как всегда, был ужас момента, когда расчлененное тело начало говорить со своим мучителем! Коцит был неплохим актером и мог сперва дать распилить себя на десяток кусочков, а потом выдать продуманный, идеально выверенный монолог, в котором непередаваемым образом мешались шутки и проклятья.
Остальные Реки выступили из теней, жадно вцепившись в и без того перепуганного до полусмерти безумца. В единую восхитительно-жуткую музыку смешались человеческий вопль отчаяния и ужаса, хохот Коцита, довольное шипение Стикса, утробное рычание Ахерона, мурчащий стон Флегетона, звук капающей крови и надрывающаяся за стеной скрипка. Крик безумца перерос в предсмертный стон и оборвался, а вместе с ним стихли и все остальные звуки.
Ахерон и Флегетон уволокли тело на кухню. Стикс же медленно подошел к столу, на котором по частям лежал Коцит, коснулся отделенной руки, а когда касание дошло до кисти, конечность сама переплела свои пальцы с чужими. Хотя, конечно, делала она это куда менее резво, чем если бы представляла с остальным телом цельный организм.
- Поторопись, дорогой, а то совсем окоченею, - подмигнул Коцит. Даже таким, как они, было не очень полезно долго оставаться расчлененными.
Стикс улыбнулся кончиками губ. Достал из кармана изогнутую иглу и моток толстых красных ниток, поудобнее повернул настольную лампу и начал бережно сшивать Коцита в единое целое. Сперва левую руку, разделенную натрое. Темная кровь уже не текла, и на побледневшей коже алые нити складывались в яркий аккуратный узор. Затем Стикс пришил готовую конечность к плечу и взялся за правую руку. На ней кисть осталась нетронутой, это облегчало работу. Потом ноги. Очевидно, у маньяка был на них какой-то фетиш – многие кости оказались раздроблены, от паха до самых стоп красовались длинные глубокие порезы. Стикс недовольно нахмурился, и кроме сшивания частей прошелся нитками ещё и по самым крупным ранам.
Коциту не было больно. Ну, не так, как человеку. Он ощущал каждый прокол иглы, чувствовал, как немного щекотно сквозь кожу проходит нить, как касаются его чужие осторожные пальцы. Только в такие очень редкие моменты руки Стикса казались ему теплыми. Коцит усмехнулся, вспомнив, как когда-то очень давно, неимоверно давно, брат впервые зашивал его, используя в качестве иглы собственный зуб, похожий на клык глубоководной рыбы.
Стикс закончил и медленно двинулся к изголовью стола, глядя родичу в глаза, ведя рукой по обнаженному телу, скользя от пальцев ног к колену, к паху, к груди… даже на фоне обескровленного тела пальцы Стикса казались бледными. Наконец, он приподнял голову Коцита, улыбнулся своей невообразимой холодной улыбкой:
- Может, осссставить тебя так, братецссс? Вдруг перессстанешшь влипать во вссё подряд?
- Эй! Дорогой, ну как так! Я им добычу нашёл, вкусную, между прочим, и вот благодарность! Оставить бедного родича без головы! – наигранно возмутился Коцит.
Стикс беззвучно усмехнулся, приложил голову к обрубку шеи и снова взялся за иглу. Это всегда было самой сложной и самой волнительной частью действа. Стежок за стежком, красные косые крестики обвивались вокруг горла Коцита. Тот не отрываясь смотрел в лицо Стикса, такое сосредоточенное и серьёзное. Змей всегда был прекрасен, а в такие моменты – особенно.
Закончив, Стикс слизнул длинным языком темную каплю крови, проступившую на шве, и продолжил движение выше. Прошелся языком по острым скулам, по побледневшим губам, заставляя рот открыться, и наконец втянул Коцита в поцелуй, поддерживая его голову за затылок. Коцит жадно впивался в чужие губы, забирая причитающуюся ему часть страха того психа, которого, между прочим, он и выследил! Темные глаза снова заблестели, тело потихоньку начало нагреваться, раны затягивались. Пальцы пока что слушались плохо, но Коцита это не остановило. Резкими, рваными движениями он сдернул со Стикса галстук и рванул белую в пятнах крови рубашку, стремясь добраться до плеча. Как только белая кожа показалась, острые зубы Коцита впились в ключицу. Раздалось сдавленное шипение. Темная, почти чёрная кровь текла, заполняя рот, проливаясь мимо, давая столь необходимую силу. С мерзким хрустом вставали на место суставы, приятно-болезненно зарастали раны, не оставляя следов под красными нитками.
Наконец, Коцит оторвался от бледного плеча и отстранился, облизывая губы. Тени от небольшой настольной лампы плясали по стенам, вырисовывая смутные образы истинных обликов Рек. Комнату наполнила густая тишина, которую даже тиканье часов не пробивало. По ощущениям, они пару лет просто смотрели друг другу в глаза. Стикс первым вышел из оцепенения. Казалось, он шел через эту тишину так же, как аквалангисты ходят по дну. Бледный отправился в угол, где лежала одежда Коцита, и протянул её родственнику. Звякнула пряжка ремня, и этого удивительным образом хватило, чтобы в тишина растворилась, а в комнату ворвались звуки улицы, вой скрипки и разговоры Ахерона и Флегетона в соседней комнате.
Коцит одевался медленно. Его бесило, когда пытаются помочь с чем-то настолько простым, поэтому Стикс просто стоял в стороне и ждал. И смотрел, как красные нити швов прячутся под одеждой, как Коцит ощупывает стежки на своей шее и решает не застегивать рубашку до конца. Как он треплет ежик тёмных волос и идет в кухню, хоть и не так бойко, как обычно. У двери он оборачивается на Стикса, и тот, кивнув, выплывает за ним.
Им предстоит прекрасная трапеза. А потом, когда Коцит окончательно придет в себя, ещё одна процедура. Все трое будут снимать ему швы. Ножами, когтями, зубами рвать и резать красные нити, вытаскивать их из кожи, зализывать мелкие ранки, заживающие на глазах. Но это будет немного позже. Тогда, когда все Загробные Реки наедятся досыта.