Быть загнанным в угол, словно раненная птица, — непросто. Жить, опираясь на строго и четко расписанный план, — глупо. Быть душой компании и изгоем одновременно — почти нереально. Но еще сложнее бороться со всем этим: жить на широкую ногу, искать себя в каждом моменте, иметь невообразимо раскидистую и непонятную другим широту взглядов и гнаться за свободой. И все это он мог, умел и практиковал. Выискивал в забитых днях и минутах пару часов на любимые дела, на прогулки по паркам, на редкие встречи с малочисленными друзьями. Он делился со всеми добротой, теплом, пониманием, но был жутким собственником — никогда не подпускал кого-либо к самому ценному и дорогому.
И эта собственническая черта ещё сильнее заставляла в него влюбляться, все глубже тонуть в нём, отдаваться и жить так, чтобы не искать что-то кроме этой искренней, нерушимой любви. Можно было лишь просить о чем-то глупом, почти нелепом, но никогда не малозначительном. Например, можно было просить ответы на утренние сонные объятия, которые были лучше любого будильника, или на вечерний поцелуй в лоб, означающий, что доступ куда-либо, кроме царства Морфея, строго запрещен. Можно было просить заварить чашку кофе, не оговариваясь на то, что в одиночестве пить воспрещается. Можно было просить о том, чтобы не проливать слезы, но все равно слышать в ответ: «всегда есть риск заплакать, если дал себя приручить». Можно было просить что угодно, но требовать — лишь любви. И их обоих это полностью устраивало.
Их дом — это обитель света, обитель тепла и благодати. Они живут здесь, в крепости из нежности и заботы, и с каждым днём возводят ещё более крепкие стены, объединяющие их. Каждое утро они заваривают бодрящий кофе, делятся рисом на обед, а вечер встречают за душистым чаем, обязательно укутавшись в пледы. Всё это настолько просто, легко и обыденно, насколько важно, трогательно и незабываемо. Именно в таких незамысловатых и абсолютно привычных действиях просматривается вся их история, с самого начала — с первого дня их знакомства, когда они, учитель и ученик, столкнулись в школьном коридоре. В тот момент каждый из них понял, что его жизнь больше не будет прежней, что она перевернулась с ног на голову из-за одного единственного и удивительного человека. Тёплые алые глаза одного и широкая, согревающая улыбка другого — то, что напоминает простейшие слагаемые в задачах по математике для второго класса. А то, что когда-то хотелось поскорее отпустить и больше не вспоминать, теперь — драгоценные воспоминания, которые хранятся так же бережно, как и собственная жизнь.
Первые неловкие разговоры на уроках исключительно по теме, первые неожиданные касания рук, пальцев, очерчиваемых рубашкой лопаток, линий шеи и скул, со временем становящиеся явно не случайными, сбивчивые фразы признаний и слова любви — всё это и ещё многое другое плотно закрепилось в их памяти. Вместе они пережили столько событий: выпуск из школы, официальное начало отношений, шок коллег и друзей, ссоры из-за покупки новых штор и горшков для цветов, переезд, разлука из-за командировок — всех и не упомнить, но все они, без сомнения, безумно ценные.
Их разговоры не обсуждения политики или мировых катаклизмов. Их разговоры — это новая плитка на кухню, ведь Ренгоку хочет жёлтую, а Танджиро — голубую; это просматривание совместных и личных фотоальбомов, воспоминания из детства и интересные истории про ночи под звёздопадами; это некоторые упрёки относительно того, что Кёджуро курит; это желание зарываться пальцами в чужие волосы, вдыхать такой привычный, уже родной запах чужого тела, смешанный с дорогим парфюмом, рассматривать искры в глазах и болтать о какой-то несусветной ерунде.
Их традиции — принимать вместе душ и засыпать в обнимку. Их традиции — не выходить в дождливые дни на улицу без огромного зонта и термоса с душистым глинтвейном. Их традиции — гадать по звёздам и луне, по кофейной гуще, по линиям жизни на ладонях — гадать о том, что и так у них есть, и гадать затем, чтобы ещё многие годы не получать иных гаданий.
Смыслы их жизней — они сами. Нити их жизней переплетаются алым, обязывая мизинцы и сердца. Нити их жизней вырисованы картами голубых вен на изящных запястьях, горными хребтами на ключицах и рёбрах. Они прячутся там, где рождаются поцелуи, и появляются там, где эти поцелуи оставляют.
И совсем неважно как часто будет загонять их в золотую клетку судьба, обвешивая стены расписаниями занятий, — они всегда смогут найти себя и друг друга в урагане сумбурных будней, ведь они — самое ценное друг для друга.