огромные рыбы плывут мимо её лица, и восхищают взор цветастой окраской привычной карпам. рыбы плывут из окна и в окно, озаряемые солнечными лучами, что будто безостановочно водой из крана льются на пол, на подоконник, обливая милые цветы и кровати двух сестер. двух сводных сестер. одна их них мечтательница. она сидит поджав колени, и опирает на них тетрадь с рисунками на белой пружинке. она рисует цветы на лице, кажется сирень на смуглой коже, прикрывающая глаза такого... винного оттенка, в тени кроваво-бордовые, на свету ярко-красные, с янтарным отливом. вот и чёрт пойми, как перенести их на рисунок... потому и неспешила с этим Фриск, успеет а может и не станет вовсе их рисовать. она не посмеет соврать тому кто увидит рисунок, показав не точность её чудесных глаз.
но Фриск, влюбленной птицей, мельком, испод "укрытия" в виде колен наблюдает за Чарой, и ей хватает только этого, только так наблюдать за этим чудом. как она опираясь на локоть лежала на кровати, и ей было явно неудобно при этом читать книжку. её непослушные волосы растрепались по плечам, и взъерошеная чёлка прикрывала бегающие глазки по строчкам рыжеватых от старости страниц. что-то, наверное, интересное, раз Чара так зачитывается. она держит одной рукой книгу так крепко, будто боится упустить её в бездну, и вены на тыльной стороне ладошки тут же показываются. они похожи на еле видное течение реки.
а их комната, тоже река? ведь по ней плавают рыбы, и на потолке сияют звёзды... и всё застыло вместе с искрами пыли на свету. будто время приостановило свой ход только ради того, чтобы Фриск всё запомнила. например, особая деталь заключалась в том, что было достаточно тепло для весны, и поэтому девочки могли не греть ноги в носках, а наоборот, лежать в шортах что почти по колено. и Фриск заметила что у Чары и на руках, и на прелестных, подкаченых ногах, ногти были выкрашенны в яркий красный, который потихоньку слазил некрасивыми трещинами.
а ещё, в комнате слишком ярко пахло сиренью что росла почти под их окном. настолько близко её ветви забирались к стенам дома, что некоторые её ярко-фиолетовые грозди цветочков забирались прям в окно. их Фриск тоже зарисовывала время от времени, и ей нравилось рисовать их акварелью. рыб она рисует маслом, маму, папу и Азриэля рисовала карандашами, а Чару... она боялась рисовать её больше, чем на уровне глаз или губ, и боялась брать какой-либо определенный материал специально для неё. ничего из её запасов Чаре не подходило, и одновременно было в ней всё вместе – для акварели она слишком черствая, но иногда так и хотелось размыть её чёткие линии милыми фантазиями о романтике, а для масла она слишком резкая и нетерпеливая, но в то же время она дает время подумать Фриск над их чувствами, и смиренно ждёт ответа. для карандашей она, не поверите, слишком ласковая и спокойная – это Фриск выяснила, когда впервые поцеловала её, и так нежно они держались за руки... переплетая пальцы. Чаре бы, чуть больше эмоциональности, и можно было смешивать карандаши с маркерами, но... она всегда такая разная. Фриск бы описала её словами, но есть ли такие слова в словаре? наверное, влюбленный человек их вряд ли найдет, а потому она даже не пыталась.
рыбы огибают всё комнату, размахивая хвостами так аккуратно и медленно. они будто крылатые, и так легко они взмахивают крыльями дабы не упасть на пушистый ковёр на полу. хотя почему? ковёр был мягким и приятным... может, потому что рыбы всё же любят воду? но ведь в комнате их нет воды, только та, что в небольшом стаканчике возле Чары на тумбочке. она их будто не видит, и не видит всей этой красоты вокруг неё.
конечно она не видит... она только сейчас почувствовала на себе чужой взгляд, и наконец-то глянула мельком в сторону Фриск. опять она что-то рисует, и так мечтательно осматривает всю комнату, иногда останавливаясь на самой Чаре. но сейчас их взгляды встретились, и Чара не стыдилась, она смотрела дальше, а Фриск спрятала взгляд в своей тетради, будто и вовсе не отрывала от неё глаз. это было так смешно и мило... но Чаре не нравилось. Чара хотела видеть её золотистые, словно только расцвевшие лютики глаза. они всегда будто светятся... и зрачок будто совсем не черный, он сливался с радужкой, и Чаре казалось, что ни у кого больше нет таких глаз.
а таких глаз, правда больше ни у кого не было. а если и были, то Чаре было абсолютно плевать...
пусть она не видит рыб вокруг себя, и особо не думает о красоте пыли что попала под солнечный свет... пусть, ей было всё равно на этот нежный аромат сирени, который казался им любовью с примесью бабочек, но... ей и без всех этих фантазий и окружающего мира, реальность которого сейчас была более мягкой по отношению к ним, было спокойно на душе. всё вокруг неё было серым и будто вымершим. скорее бездыханным, понимаете? Фриск видела всё живым, Чара же наоборот, она не видела душ, а значит и живых вокруг не было, только красная душа Фриск так маячила в глазах. так или иначе, от серости его краснота не спасала, а время просто замедлило ход и остановилось вовсе. да так резко, будто у неё у самой сердце остановилось. только одна Фриск перед ней продолжала жить, и что-то вырисовывать.
они обе поглядывали друг другу в глаза, и Чара уже отложила книжку в сторону, конечно же загиюая уголок страницы, как закладку. Азриэль ненавидел когда она так делала, но любила Фриск, ведь она могла понять до какого момента дочитала девушка, дочитывая все книги за ней. Чара, усаживаясь на кровати удобнее перекрестила ноги, и горбясь в спине уставилась на Фриск в немом восхищении этих содраных коленей.
— что рисуешь?
Фриск не отвечает. она немного боится отвечать, ведь до конца не понимает своих чувств. а что, если Чара на самом деле другая? что, если всё будет не так мило и романтично, как она представляет? вдруг, Чара просто использует её, и бросит как все те книги, и которые она так и не дочитала?
слишком много сомнений на одну только малышку Фриски, но она ведь не без усилий смогла выбраться из подземелья, и вывести всех монстров на поверхность, а потому в ней снова играет знакомая полружка "решимость", и она-то как раз знает, что нужно сказать. в этот раз, Фриск скажет всё правльно, чтобы Чара всё поняла, чтобы всё было хорошо, чтобы прекратить эти вечные переглядки и обозначить их отношения как что-то одно. чтобы... целовать наконец её нежные губы.
но сможет ли всё же Фриск высказать всё это Чаре?
Фриск заканчивает рисунок на линии последнего цветка у бесцветного глаза, который острожно набросали, чтобы позже перерисовать, наверное... ведь все цветы уже прорисованы вплоть до теней. наверное, так нужно, или Фриск хочет скорее показать своё творение... кто ж её знает. сейчас, она берет красный карандаш, и в нижнем уголочке листка приписывает слова, до жути простые но такие тёплые по ощущениям. тёплые потому, что после них её душа будто светится и расцветает.
«я люблю тебя»
Чара видит эту фразу, когда Фриск тянется через всю комнату не вставая с кровати, только чтобы показать ей свой набросок со смущением на щеках, и глупой, кривой улыбкой тонких губ. золотые глаза смотрят в сторону – боятся смотреть на любимую. но любимая берет тетрадь в свои руки и нежно гладит большим пальцем только выведенные карандашом цветы, после чего, медленно поднимает свой взор на Фриск, что сидела почти неподвижно на краю кровати, блясь что-либо вообще сказать.
— иди ко мне. — единственное что слетает с губ Чары, прежде чем она раскрывает руки в объятьях. и в этот миг все рыбы вокруг пропадают, их работа окончена, у Фриск появился новый комфорт – любимая Чара Дриммур.