Ларри отдыхал в нагретом летним солнцем домике на дереве, как обычно, после прогулки, перекручивал отросшие тёмно-каштановые пряди вокруг указательного пальца и мысленно пропадал в воображении. Сегодня у него был день рождения — ему исполнилось пятнадцать. Никто, кроме Эшли, не поздравил; родителей он в счёт не брал, так как те делали это каждый год семнадцатого августа. Стандартный дешёвый торт со свечками в руках мамы Лизы едва не оказался на длинном с горбинкой носу Ларри, когда тот пытался его съесть, а приветливые возгласы матери звучали с самого утра. Отец, Джим Джонсон, предпочёл обыденно сказать «с днём рождения», несколько раз хлопнул сына по плечу, после чего закрылся в своей мастерской в подвале. Тодда Ларри не видел, да и с переходом в старшую школу совсем перестал общаться. Эш подарила небольшой блокнот для зарисовок и улыбалась до ушей, когда Ларри, проворчав, пообещал зарисовать его до конца следующего учебного года.
Время близилось к вечеру, и улицу озарил летний августовский закат, который Ларри любил наблюдать почти каждые последние сутки. В нагретый домик на дереве проникал прохладный воздух через квадратное с неровными краями окно без стекла. Оно было таким большим, что если не встать на колени, то можно попросту выпасть. Ларри следил за яркой оранжевой плывущей по старой деревянной стене полоской света, смотрел за тем, как в ней летала крошечная пыль, и много думал о всяких разных типичных подростковых вещах. Например о том, что середина августа напоминала последний свободный вечер воскресенья перед трудным рабочим понедельником. Сразу бросило в тоскливое чувство ностальгии, хотя почти всё лето Ларри старался держаться подальше от школы, от парка рядом с ней и от группировки, жившей в плохом районе города — местные райдеры называли его восточным.
Очередной год пролетел в попытках Ларри понять, кто же он. С переходом в старшую школу Нокфелла он ещё больше стал ощущать себя каким-то не таким, словно он пришелец с далёкой неведомой одинокой планеты. Лишь этот домик давал чувство некой уверенности, защищённости. На трёх стенах висели старые потёртые плакаты различных музыкальных групп — одна из них очень нравилась Ларри, — и всяческих странных монстров, одним из которых он себя ощущал. В голове за секунду всплыли движущиеся картинки: вот люди с постера превратились в злобных дворовых детей, хихикающих и тыкающих в «монстра» концом ружья или винтовки, которые были обычными палками и ветками. И кричали:
— Ненормальный! Убогий урод!
— Как тебя вообще мать содержит, а, Джонсон?
— Не трогай мою маму! — отвечал им «монстр», но, видимо, его крики злобные дети не понимали. Они просто нашли самого слабого и потрёпанного мальчишку и измывались над ним лишь потому, что тот не мог дать сдачи, как сделал бы любой другой обиженный и невоспитанный ребёнок.
Ларри боялся боли. От одной мысли, что кто-то может почувствовать то же самое, что и он, его передёргивало. Отец часто говорил: «Не можешь дать сдачи — беги». Ларри убегал, когда представлялась возможность, но что означал побег для того, кто подвергался почти ежедневным пыткам ровесников? Слабость и уязвимость.
С недавних пор многое в сознании Ларри перевернулось с ног на голову. Это случилось где-то спустя неделю после перехода в старшую школу, куда попала и Эшли Кэмпбелл — полноватая вечно весёлая девочка с таким же цветом волос, как и у него, только посветлее. Ларри не хотел себе признаваться, что почувствовал некое облегчение, когда Эш оказалась рядом. Теперь часть косых взглядов доставалась не только ему, но и ей, а вдвоём получать оскорбления и угрозы среди новеньких не так страшно, как одному на улице.
Но произошло кое-что ещё, чего Ларри совсем не ожидал. Один из этих самых новеньких тогда вступился за него по дороге домой. Его красные горящие глаза пылали с такой уверенностью, что окружающие могли лишь охнуть от изумления. Избить боевого старшеклассника, спасая слабака — показатель силы и милосердия. С тех пор тот новенький получил массу признаний и по школьной иерархии оказался чуть ли не на самом верху.
А вот обижать Ларри, опустившегося после этого до уровня кафеля в школьной столовой, меньше не стали. Почему-то вышло даже наоборот, кроме моментов, когда тот новенький запрещал его трогать. Но это была лишь одна из проблем…
Залетевший немного влажный ветер принёс с собой запах сухих листьев, дерева и ещё какой-то неестественный, напоминающий цветочный, но очень знакомый. Часть каштановых прядей Ларри зашевелилась, а шею обдало приятной вечерней прохладой, которой так не хватало вспотевшей на жаре коже. Через окно виднелся край розового неба с пышными облаками, напоминающими причудливые волны. Все они кучковались и воздушным караваном уплывали вдаль за горизонт.
— Ларри, вылезай из своей берлоги! — раздался знакомый весёлый голос со стороны двора, где росло дерево — старый широкий дуб. Он единственный рос в этом дворе примерно в тридцати метрах от апартаментов Эддисона. Ларри узнал, кому принадлежал голос, и почувствовал, как внутри всё сжалось, свернулось в приятный клубок, будто сонного щенка положили на живот. На полминуты пришлось облокотиться спиной и затылком о шершавую стену позади, чтобы привести чувства в порядок. Затем Ларри, вздохнув, осторожно высунул голову через небольшое окно, и ветер тут же сильно затрепал волосы, заставил глаза сощуриться, чтобы пряди в них не попали. От такого дуновения Ларри не сдержал оханья — в этот момент воздух рванул в лёгкие, — и слишком сильно вылез вперёд.
— Я ловить тебя не буду! — снова прозвучал голос внизу.
У Ларри от страха дрогнуло сердце. Он тут же нырнул обратно в домик, как напуганный щенок, но через несколько секунд снова высунул голову и, наконец, глянул вниз. Там, на освещённой закатным солнцем оранжевой земле с травой стоял парень. Он был примерно его возраста, тонконогий и с бледной кожей. Ветер слабо игрался со складками на его коротких до колен белых шортах и футболке. Ларри охнул ещё раз: впервые в жизни он увидел Марка в одежде, отличающейся по оттенкам от красного и чёрного. Белый, как чистый лист.
— Привет, — голос Ларри был ещё детским, мальчишеским, но звучал сипло, осторожно и стеснительно.
— Спускайся уже, у меня есть кое-что для тебя, — со слышимой улыбкой ответил юноша в белом.
Ларри до сих пор не мог поверить в то, что тот действительно оделся во что-то подобное, а ведь у Марка на голове была ещё белая панама, напоминающая по фасону шляпу какого-то шерифа. Не хватало только значка на ней и жетона на груди.
— Или ты спускаешься через минуту, или я сваливаю, — в нетерпении крикнул Марк. — У меня нет времени с тобой сейчас развлекаться, Лоуренс, я не в школе.
Ларри покраснел до ушей и, перебарывая всё своё смущение, пытаясь не споткнуться в широком джинсовом комбинезоне с нашивками, спустился вдоль ствола дуба по скрипучим шатающимся ступенькам.
Марк был чуть ниже ростом, но Ларри видел, что он скоро перерастёт его. Яркие красные глаза под белой панамой казались неестественными, демоническими. Но они горели невероятной уверенностью, словно Марк успел спасти Ларри не одну сотню раз.
— Держи, — Марк протянул упаковку, завёрнутую в чёрную со звёздами блестящую обёртку. — С днём рождения!
Последние слова были произнесены со слабым волнением; Ларри показалось, что у Марка дрогнул голос, и из-за этой неловкости — ведь он почти никогда не видел его таким, как сегодня, — мысли спутались, а уголки рта сами поползли вверх.
— Спасибо, — пролепетал Ларри, взяв коробку в руки.
Упаковка нагрелась на закатном солнце, но чуть позже Ларри подумал, что это не оно стало причиной такой теплоты, а чужие руки, которые плотно сжимали её несколько секунд назад. Ларри часто представлял, что у Марка достаточно нежная кожа, ведь тот тщательно следил за своим внешним видом, как какая-нибудь кинозвезда. Мысли накатывали волнами от осознания, что если в воображаемой картинке убрать коробку, то они могли бы держаться за руки.
— Ну и чего ты застрял, Лоуренс, — уже сломанный звонкий голос Марка прорвался сквозь пелену несбыточных мечт и надежд, которые Ларри успел вообразить за секунду, пока смотрел на яркий солнечный блик, отражённый от блестящей чёрной фольги с наклеенными звёздами.
— А, что? А, — Ларри резко опустил голову и неловко улыбнулся, — спасибо!
Но надолго радость на лице не осталась. Ларри совершенно небрежно и в своей манере разорвал упаковку, быстро пихнув остатки обёрточной бумаги в карман комбинезона, открыл крышку… и внутри ничего не оказалось. В руках была пустая коричневая картонная коробка.
Следующую минуту Ларри с озадаченным и разочарованным видом думал над тем, где он так успел налажать, что даже Марк — единственный, кто с трепетом, как ему казалось, и открытым любопытством выслушивал все его мысли и переживания почти целый год, — так каверзно пошутил.
— Я думаю, что это хороший подарок, — улыбчиво сказал Марк. Поднявшийся ветер чуть не сдул с него белую панаму, которую он успел удержать на голове рукой. — Желание, Ларри.
— То есть? — недоумевал Джонсон. Нет, он не был обижен, скорее, разочарован в самом себе. Снова Ларри что-то сделал не так, снова он не такой.
— Любое желание. Я сегодня решил поиграть в джинна, но с тремя будет перебор, — Марк усмехнулся. — Честно, я не знал, что тебе подарить, поэтому скажи, чего ты хочешь. Но только нормальное.
В груди Ларри снова что-то запорхало. И почему-то первым в голове желанием появилась вполне реализуемая логичная для его чувств к Марку идея, но он мигом осёк её. Что хорошего лишь в односторонних чувствах? Тем более с тем, кто точно никогда не ответит.
— Хотел бы я быть таким, как все, — произнёс Ларри, глядя в пустое дно коричневой коробки.
— М?
— Эм, — Ларри завертел головой по сторонам. Солнце напекло ему левую часть тела, — да не, я хочу просто… просто чего-нибудь пожрать, да, — давно он не чувствовал себя таким глупым, как в свой день рождения. — Бургеров?
Марк с прищуром улыбнулся, и Ларри не понимал, почему. Из-за глупого вида в поношенной одежде или не менее дурацкого желания с намёком на халявный фастфуд. Но на внутренний вопрос Джонсона тот вряд ли ответит.
— Ладно, посмотрим, — Марк сунул руки в карманы белых шорт и удовлетворённо хмыкнул. — А сейчас пошли за бургером, а то скоро закроется одно клёвое кафе.
Последний луч озарил небо и скрылся у самого горизонта за приплывшей грозовой тучей, а Ларри глянул на землю, где лежала его и от домика на дереве длинная тень. Она постепенно растворилась в нависшем силуэте громадного облака с яркой красной бахромой, заслонившей багровое солнце.