Возрождение Феникса На Берегу Под Ивой

Ввязываясь в сомнительную авантюру, которую Матушка-Система окрестила второстепенной аркой с нелаконичным и чересчур пафосным названием "Возрождение феникса на берегу под ивой", а, как следствие, и в донельзя тесные отношения со своим шиди, Шэнь Цинцю ничего хорошего не ждал. Мало того, что уже помянутая и впоследствии трижды клятая на все лады Система, за неимением никакого основания из первоисточника, то бишь "Пути гордого бессмертного демона", брала названия для новых, завязавшихся из-за расползающегося по швам сюжета, арок из космоса или, что вероятней, из блога на тамблере какой-то юной любительницы BL-романов, так ещё и не предупреждала хотя бы намёком о наполнении этих новоиспечённых второстепенных арок.

Так и вышло, что, погрязнув в беспощадной скуке и приняв новый сюжет лёгкой рукой, Шэнь Цинцю получил целый шквал сайд-квестов, которые в той или иной степени предполагали взаимодействие с Лю Цингэ. Тот и так нередко появлялся на пике Цинцзин, заглядывая ли для очередного сеанса терапии, для возвращения вновь по неосторожности забытого где-то веера, или просто на чай, а с вступлением в новую арку, так и вовсе стал мельтешить перед глазами с утра до ночи. Как оказалось немного позже, именно Цингэ был тем самым «Фениксом», которому предстояло «возродиться на берегу», прости господи, «под ивой».

Первые несколько недель, носясь со своим шиди по лесам и городам во время совместных миссий, Шэнь Цинцю не очень-то понимал в чём заключается смысл данной арки, потому что толкнувшая его сюда Система вошла в спящий режим и отзывалась на все попытки заговорить весьма условно, изредка подкидывая чисто символические десять баллов за старания. За бессонную ночь посреди леса перед костром, которую Шэнь Цинцю провёл дрожа и прижимаясь к боку Лю Цингэ, потому что никто из них не озаботился тем, чтобы взять в дорогу хоть пару лянов, она щедро накинула аж сто пятьдесят, не обронив ни слова. Шэнь Цинцю до времени так и не понимал, за что же были начислены эти честно заработанные.

К концу первого месяца бессюжетной арки до Шэнь Цинцю стало доходить. Шиди Лю не просто постоянно был где-то поблизости, лишь изредка пропадая из вида, отправившись по делам, он будто намеренно появлялся именно там, где находился этот Шэнь, да ещё и кривил постоянно такое лицо, будто встретить его было самым большим несчастьем из всех возможных. Но достаточно было отвернуться от него, прикрыть веером лицо и украдкой скосить любопытный взгляд, как становилось ясно, что каждой встрече он рад тем необъяснимым восторгом, какого от него было трудно ожидать.

Стоило Шэнь Цинцю бросить веер на деревянной лавке в беседке средь бамбуковых зарослей, тот непременно оказывался у Лю Цингэ; стоило оступиться на крутом каменном спуске пика Байчжань, как Лю Цингэ хватал за локоть, не давая упасть. При этом он беспрестанно ворчал, закатывал глаза и отводил смущённый взгляд, сетуя на рассеянность своего шисюна. Это было сродни тому, как неловкий юноша пытается незаметно обхаживать свою шицзэ, которую не далее чем пять лет назад таскал за косы и запирал с сестрицами в дровяном сарае.

Подозрения, зародившиеся в душе у Цинцю, никак не могли оформиться во что-то хоть сколько-нибудь осмысленное, до тех пор, пока сам Лю Цингэ, будто тоже имел собственную Систему, толкнувшую его под зад вперёд к продвижению сюжета, не дал подсказку. Подсказка, надо признать, была прямо в лоб, яснее некуда к стыду Шэнь Цинцю, которому и после неё потребовалось добрых три дня, чтобы распутать сюжетный клубок, превратившийся в чёрте что.

Во время очередной прогулки, когда солнце уже скрылось за возвышающимся чуть вдали пиком Цюндин, расплёскивая рыжий свет по едва заметному туманному горизонту, Лю Цингэ остановился как вкопанный среди бамбуковых зарослей, не доходя до льющегося чуть впереди ручья всего ничего. Лицо его было исполнено отваги, красивые скульптурные губы сжаты в тонкую бескровную линию, а взгляд судорожно бегал по лицу Шэнь Цинцю, не решаясь остановиться на глазах. Он потратил ровно четыре шумных глубоких вздоха чтобы успокоиться, будто собирался с разбега сигануть со скалы, а потом неловко согнулся, отводя в сторону руку Шэнь Цинцю, в которой тот сжимал веер, и спешно прижался своими холодными от волнения губами к его щеке.

В этот момент сердце Шэнь Цинцю дрогнуло, забилось как пойманная под банку муха, лишённая доступа к кислороду, и сам он забыл что нужно делать выдох прежде чем снова вдыхать. Он не знал что чувствовал сейчас Лю Цингэ, но судя по тому, как он крепко зажмурился, а затем, едва отстранившись, моментально затерялся среди гремящих бамбуковых стеблей, осмелиться на этот поступок ему было не просто. Шэнь Цинцю, растерявшись, так и простоял на прежнем месте, пока белые с серебром одежды совсем не пропали из виду, исчезнув в сгущающихся сумерках, пытаясь снова начать дышать.

Как бы там ни было, столь очевидная прямолинейная подсказка всё же подействовала на Шэнь Цинцю не сразу — он понял что Лю Цингэ пытался выразить свои чувства только через три бессонных от размышлений ночи. Ещё через десять дней полного одиночества он понял что Лю Цингэ теперь избегает его. Обычно именно шиди Лю скрашивал досуг, заявляясь в перерывах между тренировками, наставлением юных адептов и повседневными делами. Он развлекал Шэнь Цинцю прогулками по живописным местам, неспешными разговорами (хоть заставить его болтать было действительно трудно, слушателем он был отличным), иногда его можно было уговорить на игру в го, но неизменно он согревал своим присутствием, избавляя от скуки и одиночества. Теперь, коротая дни в непрерывной рутине, Шэнь Цинцю понял, как много места в его новой жизни занимает Лю Цингэ: тот стал необходим до такой степени, что даже поданный в привычное время чай не лез в горло, когда место напротив пустовало.

Именно в этот момент Система, предупреждая очередную бессмысленную рефлексию на несколько дней, любезно сообщила, что если Шэнь Цинцю не соизволит предпринять хоть что-то в отношении ключевого персонажа текущей арки (то бишь Цингэ), то она вынуждена будет взыскать с него штраф, в размерах превышающих сумму всех тех баллов, какие он успел скопить с начала этой неоднозначной арки. Штраф был несправедливый, поэтому, в сердцах выругавшись на ограничивающего свободу большого брата, Шэнь Цинцю двинулся на пик Байчжань. Пешком.

Лю Цингэ встретил его на тысяча четыреста двадцать седьмой ступеньке, когда пострадавший от собственного упрямства Цинцю, вынужденный сохранять выражение безмятежного спокойствия и уверенности, во-первых, уже умирал внутри от усталости, нарастающей с каждым новым шагом, а во-вторых, переживал внутренний кризис, разваливаясь на куски. Осознавать свою привязанность всегда было нелегко, а осознавать глубокую неясную привязанность к своему шиди было почти катастрофой, но только увидев хмурое лицо Лю Цингэ, которое отчётливо выражало смущение на грани отчаяния, Шэнь Цинцю обрёл странный покой.

За эти несколько дней он успел по-настоящему соскучиться, поэтому без приветствий уцепившись за подставленный локоть своего шиди, Цинцю продолжил неспешное восхождение на пик, не проронив ни слова. Если он и собирался поговорить с Цингэ о случившемся, то твёрдо вознамерился дождаться от него первого слова, в конце концов с него самого хватит и того что он пришёл. Но Лю Цингэ говорить тоже не спешил, усердно делая вид будто всей душой наслаждается прогулкой и видом густого хвойного леса, на который белой шапкой осел вечерний туман.

В тот вечер разговора так и не вышло: молча обойдя большой павильон в котором находилась резиденция лорда Байчжань, усердно помолчав в небольшом вишнёвом саду и вместе полюбовавшись на то, как скрывается за всё тем же пиком Цюндин красное летнее солнце, они разошлись. Точнее Цингэ любезно доставил Шэнь Цинцю к его бамбуковой хижине на своём мече, а затем удалился. Напоследок Цинцю, повторяя его же жест, прижался губами к горячей скуле, почти задевая притаившуюся под глазом родинку, а потом спрятал за веером горящее румянцем лицо, что произвело на Лю Цингэ столь сильное впечатление, что улетая прочь, он нетвёрдо качнулся на мече и едва не угодил в заросли крыжовника, вовремя выровняв курс.

После этого вечера Шэнь Цинцю внезапно обнаружил себя в отношениях. Не то чтобы кто-то из них двоих говорил об этом или была та грань, переступив которую Цинцю чётко осознал себя в отношениях с мужчиной, нет. Просто неловкие ухаживания Лю Цингэ нельзя было воспринимать как-то иначе, как и собственное заходящееся сердце, которое норовило выпрыгнуть из груди каждый раз, когда где-то поблизости мелькало строгое лицо Бога Войны.

Так вот, ввязываясь в эту сомнительную авантюру по воле Матушки-Системы (не сказать что он противился слишком упорно, да и вообще противился), Шэнь Цинцю не ждал ничего хорошего. Нет, отношения с Лю шиди не были для него чем-то навязанным и нежеланным, вовсе нет, он искренне наслаждался каждой секундой их частых встреч, но каждый раз сталкиваясь с трудностями тут и там, получая в каждой новой арке и в каждом квесте, даже самом побочном, по целому вороху свалившихся на голову проблем, этот Шэнь привык ждать худшего. Так и в этот раз, наслаждаясь неизменно приятным и умиротворяющим обществом Лю Цингэ, он был готов встретить всё предстоящее с гордо поднятой головой — сил ему придавала та необъятная, заполняющая грудь нежность, которую он испытывал, когда шиди украдкой касался пальцами его ладони, несмело взяв за руку.

Можно было обвинить Цинцю в излишнем пессимизме и паранойе, но к его чести, возникшие откуда не ждали трудности, не заставили себя долго ждать. Сначала всё шло лучше некуда: Лю Цингэ, в противовес своему не в меру буйному и жгучему характеру, оказался до крайности внимательным партнёром. Не видящий большой ценности в материальном, он, однако, прекрасно знал о черте своего шисюна привязываться к вещам и местам, а оттого нередко встречи с ним приносили Шэнь Цинцю не только ощущение долгожданного мира в душе и спешно колотящегося в груди сердца, но ещё и ворох безделушек в качестве даров.

Лю Цингэ, каким бы он ни казался порой неотёсанным простаком в отношении дел сердечных, в своих порывах одаривать возлюбленного был непередаваемо мил. Его подарки были самыми разными: от шкур редких пушных животных, что устилали теперь бамбуковую кровать и заполняли комод для накидок, до украшений из дорогих минералов. Всё это были трофеи с охот и миссий, которые либо доставались Лю Цингэ тяжким трудом, либо в дар от благодарных спасённых сестричек, трудом тоже не менее тяжким.

Изредка он даже покупал что-то на городских рынках и ярмарках — не очень искусный в ремеслах вроде живописи и каллиграфии, он знал что искусство Шэнь Цинцю порой милее трофейных даров и свежего мяса, поэтому алея ушами перед лавками уличных торговок, он со всем вниманием подходил к выбору нового веера или исписанной горным пейзажем настенной гравюры. И хотя вкус на подобные вещи он имел не слишком изысканный, ценя его искренние и до коли в сердце очаровательные порывы, Шэнь Цинцю предпочитал подаренные им базарные веера любому из своей личной коллекции: будь то работа кисти первого мастера, отличающаяся изяществом и точностью линий, веер из тонкой бумаги, или же вещица с кисточкой из шёлковых нитей, он выбирал хрупкий даже на вид веер с журавлём, который шиди Лю принёс ему после долгой разлуки. Глядя на чуть расплывающиеся и неровные мазки туши, складывающиеся в скудное оперение птицы, Цинцю ощущал себя наполненным до краёв чувством, описать словами которое было трудно, но зато очень просто выразить всего лишь взяв руку шиди Лю в свою.

Будучи в романтичном расположении духа (насколько это вообще было применимо к нему), Лю Цингэ баловал его сладостями и редкими сортами чая, которые было не так то просто достать. В этом отношении он был очень изобретателен, поэтому первое время Шэнь Цинцю было грех жаловаться на недостаточное внимание со стороны партнёра. Но так прошёл месяц, затем второй, а конфетно-букетный период всё не кончался. Шэнь Цинцю извёлся, бросая косые взгляды в лицо своего шиди из-за им же подаренных вееров, но тот либо не понимал намёков, либо предпочитал их стоически игнорировать. Цинцю, не привыкший кокетничать, но вынужденный заигрывать с ним почти в открытую, почувствовал себя отвергнутой семиклассницей.

За весь период их хождений вокруг друг друга, смело названный Цинцю отношениями, только слепой бы не догадался к чему всё идёт, но судя по всему именно слепым Лю Цингэ и являлся. За это время он лишь пару раз коснулся щёк своего шисюна в робких трепетных поцелуях, да несколько раз взял за руку, обмирая от смущения. Шэнь Цинцю устал мечтать о том, как однажды шиди подарит ему настоящий, волнующий своей искренностью поцелуй, не говоря уже о чём-то большем. В этом море нежности ему не хватало хоть капли страсти.

Просто попросить о поцелуе ему не доставало ни смелости, ни совести — чего доброго, он бы так засмущал Лю Цингэ, что тот ещё месяц не отважился бы тронуть его хоть пальцем. Что до намёков, их Цингэ всё так же не понимал. Оставалось действовать путями не слишком честными, что несколько тревожило совесть Шэнь Цинцю, но изнывая от нерастраченной страсти, он больше не мог ждать, когда же шиди надумает его поцеловать. Если на простое признание ему понадобилось бог знает сколько времени, этакое дело могло затянуться не на один год, а это любого сведёт с ума.

Для всякого нечестного дела нужны сообщники, а их надо выбирать надёжно, поэтому Шэнь Цинцю стал обдумывать план. Если с первым у него не возникло проблем, — сообщников было хоть отбавляй, целых двенадцать пиков — то с надёжным он явно прогадал, обращаясь к лорду пика Аньдин. Братец-Самолёт, утомлённый даже на вид, явно не горел желанием ввязываться во всякого рода подколодные делишки, хотя и был в них профессионалом, но Шэнь Цинцю отказать не смог. Уже через неделю после их разговора, адепт с Аньдина доставил в бамбуковую хижину небольшой кувшин ароматного вина.

Хоть алкоголь не был запрещён ни на одном пике хребта Цанцюн, кроме пика Кусин, к подобным развлечениям горные лорды были не слишком пристрастны. Лишь на большие празднества Аньдин заказывал небольшую партию хорошего пряного вина, а в остальное время оное на хребте не хранили — чтобы не искушать юных адептов на него покуситься. Поэтому данный кувшин пришлось выторговать у Шан Цинхуа лично, заручившись его молчанием, дабы он случайно не растрепал об этом необычном заказе шиди Лю. На его слово молчать, Шэнь Цинцю не очень то рассчитывал, поэтому действовать решил быстро.

Дожидаясь очередного визита Лю Цингэ, он расстарался с обустройством места для предстоящего свидания: в той самой беседке, где зачастую бросал свой веер из пакостного желания заставить своего шиди побегать, он развесил бумажные фонарики, которые ещё утром попросил смастерить всегда готовую помочь Инъин; накрыл столик шёлковой салфеткой и в завершение взгромоздил на него кувшин с вином, две фарфоровые пиалы и корзинку с фруктами, которую жук Цинхуа отправил вместе с вином и запиской не очень приличного содержания. Идеальное «место преступления» было готово.

Продуманный сценарий шёл, что называется без сучка без задоринки, и Лю Цингэ, не подозревая ловушки, летел на свет бумажных фонариков словно мотылёк. Видя как посветлело лицо шиди, при виде него, Шэнь Цинцю устыдился было своих коварных замыслов, но когда тот лишь коротко кивнул, приветствуя, и потянулся к руке, решимость вновь вспыхнула в душе. Хотелось увидеть на этом безусловно прекрасном лице не только скромную нежность, а что-то хотя бы отдалённо похожее на желание.

Оказавшись в беседке, Шэнь Цинцю опустился по ту же сторону столика, что и Лю Цингэ, а не как обычно напротив и фривольно припал плечом к его плечу. Хотя уши Цингэ запылали, вид его не выдал явного недовольства этой ситуацией, поэтому Цинцю продолжил напирать: разлив по пиалам вино, он, подумав, оставил одну на столике и протянул вторую Лю Цингэ. Тот попытался было принять её из чужих рук, однако был лёгким движением отстранён и удивлённо воззрился на шисюна.

— Пей же, шиди Лю, — с искусительной сладостью в голосе настоял Шэнь Цинцю.

Сперва на лице Цингэ отразилась короткая борьба с самим с собой и даже лёгкая паника, но вскоре, совладав с эмоциями, он склонился и припал к краю чашки губами, неотрывно глядя в глаза Шэнь Цинцю. Тому открылся завораживающий вид: чётко очерченные губы прижимались к тонкому фарфоровому краю, длинные ресницы трепетали, обычно бледные щёки залил румянец. В неярком свете фонариков лицо Лю Цингэ приобрело ещё больше очарования и он стал подобен небожителю.

Глоток за глотком Цинцю приходилось наклонять ладони всё сильнее, пока его шиди не осушил всю чашу. Лишь тогда он отстранился, блестящим тёмным взглядом глядя сверху вниз и облизав влажные губы. Сладкий запах вина витающий в воздухе теперь пьянил ещё сильнее — казалось, пары вдохов хватит на то, чтобы разум затмила туманная дымка, что уж говорить о проглотившем целую чашку за раз Лю Цингэ, который едва ли был опытен в распитии алкоголя.

Шэнь Цинцю понял — если он хочет добиться в своём начинании успеха, действовать надо прямо сейчас, поэтому отставив пиалу в сторону, он коснулся кончиками пальцев плеча Лю Цингэ.

— Как шиди понравилось это вино? — спросил он, придавая голосу самую легкомысленную интонацию, на которую был способен.

— Сладко, — хрипло отозвался Цингэ, забыв моргать.

Вид у него, надо признать, был потерянный, будто у кролика замершего перед удавом, но размениваться на жалость Шэнь Цинцю уже не мог, поэтому коснулся ладонью порозовевшей щеки, склоняясь ещё ближе. Лю Цингэ, судя по виду, приложил немало усилий, чтобы не отклониться назад.

— Тогда шиди дозволит и мне его испробовать? — протянул Цинцю, с шумом выдыхая в приоткрывшиеся от волнения губы, и с благоговейным трепетом подаваясь вперёд, ещё ближе, ещё теснее.

…если в какую-то секунду он и допустил мысль о том, что всё пройдёт гладко, а не как обычно, то после ещё долго стыдил себя за столь вопиющую наивность. Стоило только начать упиваться чужой жаркой близостью, влажным дыханием, касающимся лица, растерянным, но полным предвкушения и ожидания взглядом Цингэ, стоило позволить себе утонуть в необъятном чувстве счастья, затопившем всё тело, как со стороны бамбуковых зарослей послышалось громкое упорное чавканье.

Как Лю Цингэ за секунду оказался на другой стороне беседки на ногах, в один прыжок преодолев чуть ли ни два чжана, Шэнь Цинцю даже заметить не успел. Его, пополам с невыносимым разочарованием, пробрало такой злостью, что казалось, он взглядом может воспламенить всю бамбуковую рощу в одно мгновенье, и этот взгляд он устремил на того, кто разрушил их с шиди момент уединения.

Впрочем, сам «нарушитель» и не подозревал о тех проклятиях, что мысленно сыпал на его голову почти до слёз расстроенный Шэнь Цинцю, потому как преспокойно себе дожёвывал бамбуковый стебель. Это оказался тот самый вымахавший до внушительных размеров зверь, которого Лю Цингэ однажды преподнёс в качестве перспективной закуски на ужин, но на которого ни у кого, кроме Мин Фаня так и не поднялась рука. Он всем видом выражал крайнюю безмятежность, чёрными глазами-бусинками оглядывая цветастые фонарики, украшавшие беседку, не переставая при этом работать ужасающе массивными челюстями. Шэнь Цинцю вздохнул, в миг растратив весь свой запал.

Не прошло и пары минут, как вслед за зверем рощу наполнила кучка перепуганных адептов. Они вразнобой завопили на несколько голосов, не давая вычленить из этого гама хоть что-то внятное, поэтому Цинцю раздражённо шикнул на них, поднимаясь на ноги.

— Разве я не велел перевести этого… Пушка, — Шэнь Цинцю едва сдержался чтоб не закатить глаза от глупости данной зверю его учениками клички, — в ту рощу, что ниже по ручью, чтобы он не портил мой бамбук?

Замолчавшие было ученики снова наперебой начали сыпать оправдания, не позволяя разобрать в этом шуме хотя бы что-то. Лю Цингэ, всё ещё прибывая то ли в расстроенных чувствах, то ли напуганный едва не случившимся разоблачением, отвернулся от них и сложил руки на груди, уставившись в темнеющее небо. Шэнь Цинцю взглянул на него украдкой и расстроился ещё больше — теперь не скоро придётся подгадать момент, чтобы снова попытать счастья. Но, не позволив себе удариться в отчаяние, он снова шикнул на учеников.

— Инъин, говори ты, — велел он.

— Учитель, мы, как вы и сказали, увели Пушка в другую рощу. И продолжали его туда уводить каждый день, ведь он, не желая даже притрагиваться к тому бамбуку, всегда возвращался к вашей хижине, — с пылом поведала ученица. — Мы стали его привязывать, но тогда, вместо бамбука, он принялся перегрызать верёвку и в конце концов ему удалось. Мы попытались его поймать, но он нёсся сюда словно на пожар. Простите нас, учитель.

Видно сама вселенная была против того, чтобы Шэнь Цинцю был счастлив, иначе он и не знал, почему, стоило ему только помыслить о том, как всё хорошо складывается, как на пути возникала новая трудность. Неужели, это был ответ кармы на каждый гневный комментарий, который он оставил в прошлой жизни этому вопиющему произведению? Если так, то ему не исчерпать запаса несчастий, уготовленного ему в этой жизни. О поцелуях с шиди Лю можно и вовсе забыть — в следующий раз, только он попытается коснуться его плеча, как тут же на него обрушится небесная кара.

За этими мыслями Шэнь Цинцю и не заметил как ученики разошлись, утянув за собой и вредителя, который успел уже хорошенько так обглодать несколько добротных бамбуковых стеблей. Заметив, что рядом остался лишь всё так же смотрящий в небо Лю Цингэ, Цинцю опустился обратно за столик и взял вторую, до сих пор наполненную чашку, желая хотя бы так попробовать с трудом выбитое вино. Настроение было испорчено, хоть и не до такой степени, чтобы отказываться от столь долгожданного общества своего шиди, но только Шэнь Цинцю хотел его окликнуть, как Цингэ сам опустился на колени рядом с ним и, не медля ни секунды, будто боясь растерять смелость, ткнулся в его губы своими.

Страстным поцелуем это было назвать трудно, и всё же опешивший Шэнь Цинцю с благодарностью обнял шиди за плечи, прижимаясь к его груди своей. Ощущение тёплых и мягких губ наполнило душу юношеским восторгом, какой испытывает молодая госпожа, впервые получая поцелуй от смелого старшего братца. Применять такой образ к себе самому, было для Шэнь Цинцю несколько смущающе, но он и правда чувствовал себя нецелованной девой, удостоившейся внимания первого красавца.

Долго это не продлилось и вскоре Лю Цингэ, смущённый собственным порывом, стал отклоняться назад, но Шэнь Цинцю не планировал отпускать доставшуюся таким трудом добычу так просто, поэтому потянулся вслед за ним, прижимая сзади за шею. Он чуть приоткрыл губы, выдыхая винный запах и полностью погрузился в упоительное чувство близости. Это была победа. Добытая не тем путём, который был проложен изначально, но всё же маленькая победа на пути к большой цели. Солидарная с ним Матушка-Система впервые на памяти расщедрилась на радостный звук уведомления, показывая таблицу целей текущего квеста:

«Выполнена цель ''первый поцелуй'', начислено двести баллов.»

«Начислено пятьдесят баллов за добавление в сюжет второстепенной романтической линии.»

«Следующие цели текущего квеста: ''Более глубокое развитие отношений'' и ''Первый контакт''. Советуем приступить к выполнению данных целей как можно скорее.»

Как можно скорее, вашу ж мать! От возмущения Шэнь Цинцю даже отпрянул от растерянно замершего Лю Цингэ. Мало того что Система изначально не затруднилась оповестить его о каком-то там списке целей, который у него оказывается был, так ещё и советовала ему «как можно скорее» инициировать «первый контакт»! Первый контакт! Много ума не надо, чтобы понять какой первый контакт эта глючная программка имела ввиду — она хотела чтобы Цинцю завалил Лю Цингэ в постель!

Вдохнув и выдохнув пару раз, Шэнь Цинцю поднял взгляд на своего шиди. Тот выглядел ни то чтобы очень плохо, но вид имел потрёпанный: Шэнь Цинцю и сам не заметил как растрепал ему до этого ровно лежащую чёлку и привёл в беспорядок воротник одежд, что вкупе с красными щеками и мутным неосмысленным взглядом создавал впечатление весьма… двоякое. Лю Цингэ был похож на впервые надравшегося до бессознательности юнца, который только вывалившись из питейной, оказался в объятиях опытных куртизанок и пребывал в восторженном смятении.

Что же, Шэнь Цинцю вовсе был не против завалить такого Лю Цингэ, а определённые его части были крайне «за», как и он сам в целом, но. Это самое «но» было не маленькой такой проблемой на пути к достижению цели — Лю Цингэ только что словил нехилую такую панику от одного невинного поцелуя, а ведь Шэнь Цинцю даже не пробовал целовать его более страстно или подключить к процессу язык. Уж насколько сам Цинцю был неискушён в любовных поползновениях, Лю Цингэ в этом вопросе был ещё более неумел. И вот его, едва не получившего искажение ци от простого соприкосновения губ, Система предлагала валить и трахать «как можно скорее»? Увольте, этот Шэнь не хочет убить своего шиди, в попытке забраться к нему в штаны.

Действовать в этом вопросе следовало деликатно, поэтому для начала Шэнь Цинцю решил заняться пунктом «более глубокое развитие отношений». Он чуть приподнял губы в тёплой улыбке, руками соскальзывая с шеи Лю Цингэ на его плечи и довольно вздохнул. Цингэ, до этого каким-то образом догадавшийся обнять его за талию, рук не убрал, что было хорошим знаком. Погладив его по предплечью, Цинцю склонил голову к плечу.

— Шиди так щедр, сегодня он подарил мне целых два поцелуя. Возможно завтра он снова придёт поужинать со мной и кто знает… — многозначительно замолчав, он поспешил коснуться губами горящей румянцем щеки, а потом тихо рассмеялся. — Не смущайся так, этот шисюн просто подшучивает над тобой.

— Я приду, — твёрдо сказал Лю Цингэ и его ладони чуть сжались на талии Шэнь Цинцю.

— О, — вздохнул тот. — Хорошо.

Эти слова заставили сердце Шэнь Цинцю радостно подскочить и понестись бешеным галопом. Как бы не сетовал он на Систему, на самом деле ему доставляло удовольствие прощупывание границ, которые бы Лю Цингэ позволил ему перейти: он уже знал, что не без недовольства, но шиди позволит взять его за руку перед адептами и другими лордами пиков, знал что тот позволит прижаться к своему плечу, взяв под руку, кто бы ни был вокруг них, знал что ему точно прилетит колючий взгляд, если он хотя бы попытается прошептать ему что-то на ухо на глазах у других людей. Теперь вот узнал что ему можно целовать Лю Цингэ, если рядом нет ни души. Что до остального, ему ещё предстояло выяснить как сильно он сможет раздвинуть рамки шиди Лю.

***

Каким бы оптимистичным не был настрой Шэнь Цинцю после удавшегося поцелуя, и как бы он не был им воодушевлён, кармическая связь с оставленными к «ПГБД» гневными комментариями всё же существовала, поэтому план несколько застопорился. Лю Цингэ теперь без колебаний позволял себя целовать, когда они оставались наедине. Порой Шэнь Цинцю терялся в его запахе и руках, с осторожной силой прижимающихся к пояснице, забывал о ходе времени, чувствуя его дыхание на своих щеках, он мог бы с уверенностью назвать себя счастливым в эти умиротворённые замершие мгновения и так было на самом деле.

Но хотелось двигаться дальше. Что подразумевается под «дальше» он даже сам для себя решить так и не смог, но двигаться-то хотелось. Система ожидаемо и не пыталась давать хоть какие-то подсказки, сам Цингэ, кажется, был всем полностью доволен — Шэнь Цинцю в какой-то момент призадумался что из пустой пещеры ветер вообще-то не дует, так не правда ли те слухи, о том что лорд Байчжань по мужской части… слаб, но быстро от этих мыслей отказался. Ерунда какая, с чего бы этому быть правдой, учитывая что Лю Цингэ сильный и здоровый мужчина с очень мощным запасом духовных сил. Дело тут было в другом — Лю Цингэ не был импотентом, он был безнадёжным девственником, ещё более безнадёжным чем этот недостойный Шэнь.

В общем, после долгих раздумий на пару с Братцем-Самолётом и внезапно заглянувшей на Аньдин Ци Цинци, следующей ступенью в этом дырявом как твоё сито плане стала подлая и бесчестная провокация. Раз уж Лю Цингэ, как для себя решил Шэнь Цинцю, не был импотентом, его тело вполне можно было спровоцировать на естественные реакции. Да, приём не слишком достойный, но в конце концов Цинцю не собирался прибегать к разного вида ядами и афродизиакам, заклинаниям и прочим совсем нездоровым методам для получения желаемого. Крамольная мыслишка в случае чего лично поймать суккуба и голыми руками выжать из него феромоны, в счёт не шла.

Он решил действовать в лоб, как действовали похотливые лоли в анимации определённого содержания, толкая своих наивных старших братиков на не слишком высокоморальные поступки. К собственному стыду, в этом Шэнь Цинцю имел весьма не поверхностное представление.

Для начала он предложил Лю Цингэ остаться на ночь. Без всякого подтекста, намёков и даже голос избавил от своего обычного флиртующего тона, каким в последнее время почти всегда обращался к шиди. Это одновременно и сработало и нет, потому что разделив с ним ужин, позволив улечься к себе на колени в процессе чтения и подарив не менее десятка чувственных поцелуев… Лю Цингэ ушёл спать в пристройку. Шэнь Цинцю остался в своей пустой, заваленной мехами постели совершенно один, бессовестно продинамленный и до крайности неудовлетворённый. Пока — только морально, но то ли ещё будет.

Впрочем, не сказать что в этом всём не было своих плюсов: во-первых Цинцю получил прекрасный вечер в компании своего возлюбленного (в перспективе любовника), а во-вторых возможность полюбоваться на его пробуждение и утренние сборы. Что-то настолько приземлённое как сон мало вязалось с образом бесстрастного и возвышенного Бога Войны пика Байчжань, но зайдя утром во вторую спальню, Шэнь Цинцю смог стать свидетелем поистине волнующей картины.

Лю Цингэ спал на спине, устроив расслабленные руки на груди, волосы, с вечера закинутые за подголовный валик, сейчас беспорядочно разметались по одеялу и простыне. Лицо не такого уж и грозного сейчас Бога Войны выражало полное спокойствие, будто он даже не думал быть настороженным в таком месте, как бамбуковая хижина. Одеяло он наполовину сбросил — на Цинцзин было куда теплее чем на более высоком Байчжань, что явно пришлось ему не по нраву.

Шэнь Цинцю присел на край узкой кровати, невесомо скользнув пальцами по лицу шиди, словно стараясь прогнать с него первые лучи солнца, что уже пробрались в окно. В глубине души теша надежду что так не разбудит Цингэ, он склонился и оставил поцелуй на его переносице, на которой тут же собрались морщинки недовольства. Конечно, это его разбудило — он спешно захлопал глазами, фокусируя взгляд, нахмурился, видя перед собой лицо шисюна и наконец проснулся окончательно.

— Доброе утро, — почему-то шёпотом сказал Шэнь Цинцю и снова склонился для поцелуя, на это раз в скулу, потом в кончик носа, затем в бровь.

— Доброе… — Лю Цингэ зажмурился, дожидаясь пока нападение на него прекратится и он сможет продолжить говорить, не рискуя при этом наглотаться волос, — утро. Давно ты тут сидишь?

Шэнь Цинцю рассмеялся, глядя как насупился Цингэ осознав своё положение. Его разглядывали пока он спал, вот это позор! В этих глазах практически сигнальными огнями высветилось «надеюсь, я не пускал слюни и не болтал». Насмеявшись над этим выражением вдоволь, Цинцю решил рискнуть и повалился рядом на кровать, потеснив Лю Цингэ к стене.

— Что ты делаешь? — спросил тот, спешно откатываясь в сторону.

— А на что похоже? Хочу пообниматься с шиди Лю, он так мил спросонья, — ответил ему Шэнь Цинцю, перекидывая руку через грудь, которая стала вздыматься и опускаться в неровном спешном ритме.

Так они пролежали несколько минут в полной тишине, каждый думая о своём. В случае Цинцю — о том как ему придётся настрадаться на пути к цели «трахни Лю Цингэ». Потом Цингэ перевернулся на бок и Шэнь Цинцю последовал его примеру. Оказавшись лицом к лицу они заметно сократили расстояние между друг другом, поэтому потянуться за поцелуем не составило сильного труда. Однако, стоило руке Цинцю, погладив обтянутые тонкой тканью нижних одежд лопатки, двинуться ниже, как Лю Цингэ с поразительной скоростью выпутался из одеял и покинул приделы кровати, словно ошпарившись, когда она едва дошла до поясницы.

Оказавшись в одиночестве в пустой постели уже второй раз меньше чем за сутки, Шэнь Цинцю морально стал готовиться к тому, что умрёт девственником. Не сказав ни слова, он повернулся на бок, подпирая голову рукой и стал смотреть как лорд Байчжань облачается в своё одеяние, сначала натягивая нижнее платье, потом верхнее и в конце застёгивая пояс. Такими же скупыми и уверенными движениями он убрал густые тёмные волосы в тугой высокий хвост, представая в безупречном обличии как и всегда. Может он и правда импотент — в отчаянии подумал Шэнь Цинцю, посильнее натягивая на себя одеяло.

***

Следующая попытка соблазнения провалилась с ещё большим треском, потому как предыдущую Лю Цингэ хотя бы заметил и неуклюже проигнорировал, тогда как эту — даже не осознал, заставляя Шэнь Цинцю гадать: ввязался ли он в отношения с непробиваемым сухарём или же сам кошмарен в попытках быть сексуальным. Вариант что верно и то и другое он тоже с должным вниманием рассмотрел.

В общем-то, от своей тактики идти прямо в лоб Цинцю не отступал, поэтому решил использовать самый банальный из приёмов безвкусного хентая, которым когда-то в юности засматривался в попытках обуздать подростковый спермотоксикоз, а именно — просто раздеться. Это тело было стройным и гибким как тростник, кожа белой и гладкой словно нефрит, и если бы Шэнь Цинцю не привык уже к нему как к своему собственному, то и сам оценил бы по достоинству. Должно же это было хоть немного тронуть Лю Цингэ?

В один из визитов Цинцю встретил его в виде не то чтобы непристойном, но и от пристойного далёком: позабыв о нижнем платье, он надел любимое широкое ханьфу прямо на голое тело, слабо подпоясав, отчего то всё время норовило расползтись на груди; волосы вместо привычной строгой причёски собрал в пучок из которого небрежно торчали слишком тяжёлые пряди; а вместо сапог надел мягкие туфли, но это скорее из соображений комфорта, чем действительно пытаясь соблазнить своего шиди видом оголённых лодыжек.

Лю Цингэ оглядел его потрясённым взглядом с головы до ног, цепляя и ключицы, виднеющиеся в разъехавшемся вороте, и выступающие косточки щиколоток, и нервно дёргающийся на обнажённой шее кадык, но лишь хмыкнул в ответ и угрюмо обронил:

— Ты спишь целыми днями? Неужели забыл что я приду?

Шэнь Цинцю открыл было рот, чтобы оправдаться — он вовсе не спал и он помнил о визите, он ждал! — но захлопнул его, быстро поняв что на Лю Цингэ это всё равно подействует как-то не так как надо. Ведь сейчас он просто склонился чтобы поцеловать его в лоб и пробормотал что подождёт пока он оденется! Оденется, о Система! Будто для этого он приводил себя в этот небрежно-обнажённый вид, чтобы одеться и изображать пристойность за чашкой чая!

Помянута Система на эти мысленные сетования Цинцю не отреагировала, продолжая следить за развитием арки извне. Её ехидное гудение преследовало Цинцю куда бы он не шёл, а может, он просто начал медленно сходить с ума — и не такое может случится, когда ты всеми силами умоляешь «возьми меня», а тебе в ответ ласково велят одеться.

Нагреваясь и покряхтывая от негодования, Шэнь Цинцю из вредности выбрал одежду с самым высоким воротником из всех, что у него были, с плотно прилегающим рукавом, и длиной почти в пол — если Цингэ и не придал значения такому закрытому виду в разгар лета, то Система точно подавилась своими процессами, узрев эту выходку. Так ей и надо — мстительно решил Шэнь Цинцю.

***

Если кармическая сила действительно существовала и она ждала что Шэнь Цинцю сдастся после пары неудачных попыток, то он готов был рассмеяться ей в лицо. Так же он был готов рассмеяться в лицо, точнее во всплывающее окно Системе, которая явно глумилась, молча наблюдая за его нелепыми попытками соблазнения.

Рассудив, что раз Лю Цингэ не готов ещё для таких серьёзных шагов как па-па-па, Шэнь Цинцю решил что можно хотя бы показать ему что такое настоящий французский поцелуй. В самом деле, не грохнется же он в обморок, заполучив себе в рот язык Шэнь Цинцю? Цинцю очень надеялся что нет. В один вечер, осадив резиденцию на пике Байчжань, он дождался возвращения её хозяина в его покоях, умиротворённо заваривая в глиняном чайничке чай.

Надо признать, Лю Цингэ был, мягко говоря, удивлён его визитом, потому что только войдя с явным намерением с самого порога начать браниться, на этом самом пороге застыл как вкопанный, не потрудившись закрыть рот. Взгляд его прикипел к фигуре Цинцю, который, сидя за столиком, уже разливал чай по чашкам.

— Не стой на пороге, шиди Лю, — насмешливо велел ему Шэнь Цинцю, двигая одну чашку к противоположному краю стола.

Чай он принёс с собой, и вовсе не потому, что боялся не найти его в доме у Цингэ. Это была ещё одна блажь, выторгованная у Цинхуа за обещание не дёргать его для починки разрушенного адептами Цинцзин имущества хотя бы месяц — в состав входили разного свойства травы, способствующие успокоению и расслаблению. Естественно, действие у них было не слишком сильное, потому что накачивать своего шиди наркотиками Шэнь Цинцю не планировал.

Сам Цингэ в этот вечер видимо не планировал даже этого, потому что выглядел крайне насторожено. Пройдя в комнату, он опустился рядом со столиком, пристально глядя на чашки от которых поднимался горячий ароматный пар.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, обхватывая одну чашку пальцами.

— Этот шисюн пришёл навестить шиди Лю, — ласково сказал Шэнь Цинцю и сам сделал глоток чудесного на вкус чая. — Тот всегда оказывает ему честь своими визитами, разве нельзя этому шисюну отплатить тем же? Или, может быть, шиди слишком утомился и не желает принимать гостей?

— Оставайся, — поспешил заверить его в обратном Лю Цингэ, тоже делая глоток. — Я вовсе тебя не гоню.

Шэнь Цинцю кивнул и подобрался поближе, как полюбил делать в последние дни. Ему нравилась близость шиди — хоть она и искушала пребывающий в томлении разум, было в ней что-то, что заставляло неизменно её желать. Изредка можно было даже с некоторого расстояния учуять свежий и яркий запах Лю Цингэ, наполненный хвоей елей, которыми порос весь Байчжань. Иногда он осторожно обнимал за плечи, тут же заставляя согреться от этого невесомого касания. А в самые тихие моменты можно было услышать трепетный стук его неровно бьющегося сердца — в присутствии Цинцю оно, почему-то, всегда билось рывками.

Допив первую чашу чая, Лю Цингэ налил себе вторую, что свидетельствовало о том, что ему действительно понравился вкус. Он сделал несколько глотков и только потом заметил пристальный взгляд на своём лице, поэтому замер, глядя в ответ. Шэнь Цинцю он показался таким беззащитным и доверчивым, что тот расхотел пользоваться столь умиротворённым моментом, просто ему улыбнувшись. В конце концов, он мог и дождаться, пока шиди Лю сам захочет целовать его по-взрослому и прикасаться так, чтобы разжечь жар. С этим точно проблем не возникнет, хватит и простого взгляда, ведь к тому моменту как это произойдёт, Шэнь Цинцю будет возбуждён настолько, что ему и дуновение ветра, качающего листья бамбука, будет казаться эротичным. Интересно, искажение ци может случится из-за слишком разыгравшегося либидо?

Лю Цингэ едва заметно нахмурился и поставил чашку на стол, поджимая отчего-то красные до невозможности губы, которые ярко выделялись на бледном лице. Взгляд его уполз чуть в сторону от лица Шэнь Цинцю, будто он снова не решался заговорить.

— Ты что-то хотел? — спросил он бессильно, сцепляя руки в замок.

— Хотел? — переспросил Цинцю, удивлённый таким вопросом.

— Ты… будто хотел что-то, но вдруг передумал, — взволнованно пояснил Лю Цингэ. — Ты же знаешь, что можешь просить о чём угодно?

Шэнь Цинцю приоткрыл рот от того, как сильно в его груди отозвались эти слова. Она до краёв наполнилась нежностью и бесконечной любовью к этому человеку, который, пересиливая смущение, говорил о своих чувствах так искренне и открыто, как никто ещё не говорил этому растроганному до глубины души Шэню.

— Конечно знаю, шиди, — справившись с невозможностью вдохнуть, ответил Шэнь Цинцю, решив, что момент более чем подходящий для того, чтобы вывести их отношения на новый уровень. — Этот шисюн просит лишь о поцелуе.

Лю Цингэ вскинул брови, удивлённый такой бесхитростной просьбой — ещё чего, просить о поцелуях, когда они и так целуются по несколько десятков раз за одну встречу. Наклонившись, он приподнял лицо Шэнь Цинцю за подбородок и коснулся его губ своими, по обыкновению прикрывая глаза.

Усыпляя бдительность своего шиди, Шэнь Цинцю погладил его по длинной шее, прижал руку к беззащитно открытому затылку и чуть отстранившись вздохнул. Затем, прижавшись в новом порыве, он приоткрыл губы, и губы Лю Цингэ едва распахнулись ему в ответ, но тот явно не ожидал, что сначала его робко тронет кончик мокрого языка, а потом нижнюю губу захватят в плен чуть сжавшиеся на ней зубы. Сколько бы поцелуев он не готов был подарить своему шисюну, это явно выходило за рамки того, чем они занимались раньше, поэтому, растерявшись, Цингэ поспешно отстранился.

— Я не… — бессвязно пробормотал он, шумно сглатывая от накатившей неуверенности, не в силах сформулировать мысль которую хотел донести.

— Не волнуйся, — чуть приподняв уголки горящих губ, сказал понявший всё без слов Шэнь Цинцю. — Я покажу.

Он снова припал к грешно блестящим губам, завладевая этим горячим ртом. Навязываться в учители по этой части было с его стороны несколько самонадеянно — едва ли его опыта хватило бы чтобы удивить хоть немного искушённого партнёра своим мастерством. Но шиди Лю был не то что неискушённым, он, кажется, даже мыслей в эту сторону никогда не вёл, поэтому теперь всё для него было в новинку, независимо от того, как рано обычно молодые люди увлекались делами сердечными. В какой-то степени это было даже необъяснимо очаровательным, ведь Шэнь Цинцю чувствовал себя так, будто заполучил сладость, которую до этого никому и никогда не доводилось испробовать.

Впрочем сравнение было не таким уж правдоподобным — губы Лю Цингэ чуть горчили от крепкого чая, его дыхание пахло полевыми травами и ромашкой, которая наверняка тоже входила в состав. Но поцелуй от этого не казался менее сладким: истерзав чужие губы кромкой острых зубов, Шэнь Цинцю двинулся дальше, вталкиваясь меж ними своим языком. Его тут же встретило препятствие в виде крепко сжатых зубов, отчего ему с возбуждённым смешком пришлось отстраниться.

— Шиди, не будь так суров, — всё ещё не открывая зажмуренных глаз и не сгоняя с лица улыбки, попросил Цинцю, успокаивающе проведя ладонью по чужой груди, после чего снизил голос до томного шёпота. — Впусти меня.

Новая попытка оказалась успешней — зубы тоже разомкнулись под его напором и Шэнь Цинцю, наконец, углубил поцелуй настолько, насколько хотел. Лю Цингэ взволнованно замер, но его язык напротив, двинулся навстречу языку Цинцю, неумело его приласкав. Несколько неловких мгновений они пытались привыкнуть друг к другу, сталкиваясь носами и зубами, но вскоре всё стало получше и вот теперь это уже можно было с натяжкой назвать настоящим французским поцелуем. Шэнь Цинцю готов был поклясться, что вечно бдящая Система надрывает свой цифровой живот гомерическим хохотом, состоящим из единиц и нулей. Не то чтобы он хотел думать об этом сейчас.

Разум его поглотила лёгкость и невесомость, телом же наоборот завладела тягучая, сделавшая конечности тяжёлыми страсть. Такой контраст заставил Шэнь Цинцю податься ближе к телу Лю Цингэ, прижимаясь к его груди и хватая его за вздымающиеся вместе с движениями языка плечи. От того, как чудесно ощущались его руки прямо на пояснице, где ещё чуть-чуть и они могли бы скользнуть ниже, Цинцю не сдержал голодного стона, выдохнув его прямо в оккупированный им рот.

На Лю Цингэ это подействовало… отрезвляюще. Он деликатно отпрянул, скользнув по искусанным губам языком и часто заморгал. От его расхристанного встрёпанного вида Шэнь Цинцю едва не застонал снова — на этот раз разочарованно. В груди его полыхал пожар. Хотелось, невзирая на сбившееся до судорожного глотания воздуха дыхание, вновь прильнуть к чужим блестящим от слюны губам, теперь горящим ещё более ярким красным, хотелось не отпускать их очень долго, пока в глазах не станет совсем темно от недостатка кислорода. У Лю Цингэ же вид был такой, будто ещё один вдох лишит его разума.

— Шиди? — растерянно выдохнул Шэнь Цинцю, осознавая что практически лёг на него, навалившись всем весом.

Лю Цингэ не ответил, только коротко промычал, медленно приходя в себя. Он никак не мог сфокусировать взгляд, мечась им по чужому лицу, будто в поисках чего-то. Пытаясь его успокоить, Цинцю коснулся ладонью его щеки — кожа была горячей как от лихорадки и под пальцами краснела всё сильнее.

Казалось, будто у Лю Цингэ в голове закоротило, так как выглядел он плачевно. Глядя на него такого: потерянного и потрясённого, Шэнь Цинцю боялся представить, что сделает с этим впечатлительным человеком первый оргазм. Почему-то, в том что он будет первым сомнений больше не возникало. Будто в знак согласия Система вышла из спящего режима, начисляя щедрую сотню баллов, что на взгляд Цинцю было просто кощунством — такой поцелуй тянул минимум на две!

В этот вечер Лю Цингэ сжалился над ним и пустил спать к себе в кровать. Немалую роль в этом решении играло то, что в его резиденции была лишь одна дополнительная спальня и та принадлежала Лю Минъянь, которая иногда гостила у брата. В какой-то момент, глядя на сурово сдвинутые брови и глаза в которых отражалась усиленная работа мысли, Шэнь Цинцю подумал: вот сейчас Лю Цингэ отправит его спать вместе с адептами. Идея, конечно, была идиотская, но ждать лучшего после стольких обломов не приходилось. Мысленно приготовившись делить постель с дюжиной потных подростков, Шэнь Цинцю едва не расплакался, когда Лю Цингэ привёл его в свою спальню — вот что было небывалым прорывом!

Впрочем, раздевшись до нижних одежд, тот лёг к стене, заняв ровно половину всего пространства и, вопреки надеждам, не пересёк мысленно проведённую черту ни разу за всю ночь. Что, конечно, не значило, что эту черту несколько десятков раз не пересёк сам Шэнь Цинцю.

***

Внутренне рыдая в три ручья и в то же время страдая от острой неудовлетворённости, преследующей как во снах, так и наяву, с ночи, проведённой в кровати шиди Лю, Шэнь Цинцю со скорбью признал что Лю Цингэ: а) не хочет его, б) вообще не заинтересован в сексе, либо в) всё-таки импотент. Сколько бы этот Шэнь не прижимался к нему оголёнными частями тела, сколько бы не скользил, якобы случайно, губами по открытой шее, сколько бы не смотрел из-под ресниц с очевидным намёком — тот был холоднее даосского монаха.

В его взгляде лишь изредка можно было увидеть что-то отдалённо похожее на желание, но не исключение, что то было только воображение Шэнь Цинцю, который весь извёлся, из ночи в ночь видя всё более откровенные и реалистичные сны с участием своего шиди. Иногда он даже спрашивал себя: на самом ли деле это был лишь сон? Но потом Лю Цингэ краснел до корней волос, поняв один из сотни брошенных Шэнь Цинцю двусмысленных намёков, и тот осознавал — да, всего лишь сон. Будь это реальность, Лю Цингэ бы уже предпочёл утопиться в пруду возле бамбуковой хижины, чем терпеть на себе его страстные взгляды.

Впрочем, чем больше Цинцю размышлял обо всём этом, тем более тревожными мыслями полнилась его голова. Что он собирался делать, если Лю Цингэ всё таки созреет для того, чтобы они по-настоящему разделили постель? Что он, чёрт возьми, собрался делать, если весь его опыт кончался на теоретических знаниях, причём в исключительно гетеросексуальной области? Как он планировал завалить шиди Лю, имея при том весьма смутное представление о том, как это должно происходить? Весь его план был одной сплошной катастрофой!

Нет, правда, Матушка-Система знатно над ним поиздевалась, выдвинув целый список целей и не потрудившись предоставить инструкцию, а он и рад, потакая ей и своему старому глупому сердцу, кинуться исполнять всё сломя голову! Он ведь мог, действительно мог, и был очень близок к тому, чтобы превратить их с шиди Лю первый раз в самое неловкое воспоминание и самый ужасающий опыт. Если в библейской притче слепой вёл незрячего, то он определённо собирался повторить этот подвиг, будучи девственником и собираясь уложить в постель Лю Цингэ.

Схватившись за голову, Шэнь Цинцю снова вспомнил о своём пособнике и, разозлившись на нелёгкую судьбу, встал на меч и ломанулся на пик Аньдин, твёрдо решив, что если он не поимеет Лю Цингэ сегодня же (а точнее Лю Цингэ не поимеет его), то так тому и быть, он сдастся, и проживёт всю оставшуюся жизнь блюдя целомудрие, как и положено лорду Цинцзин! Их отношения с шиди Лю останутся чуть больше чем платоническими и никого это волновать не будет (Шэнь Цинцю обманывал из рук вон плохо даже самого себя). Иногда он будет сбегать из их общей постели, чтобы позорно уединиться, и рано или поздно это сведёт его с ума. Нет, он был намерен завершить весь этот цирк с соблазнением сегодня же. Он просто скажет Лю Цингэ что хочет его и потребует ответить взаимно ли это желание.

— Мне нужно пособие, — уверенно сказал Цинцю удивлённому Цинхуа, который кучей спихивал какие-то свитки на верхнюю полку книжного шкафа, вломившись в его кабинет.

— Пособие? — с заминкой переспросил тот, ещё яростнее толкая несчастные свитки в шкаф.

— Эротический сборник, если хочешь. Пособие о том, что мне делать когда Цингэ окажется в кровати голый и, скорее всего, согласный, — Шэнь Цинцю дёрнул плечом.

Свитки, так и не пристроенные на нужное место, посыпались на дурную голову Цинхуа, который разинув рот, уронил руки вдоль тела. И что его привело в такой шок, Цинцю искренне не понимал — как будто он не знал какие планы вынашивает его шисюн.

— Ты что… — пробормотал Шан Цинхуа и голос его дрогнул. — Не знаешь что делать?

— Братец-Самолёт, скажи честно, я похож на того, кто знает что делать? — в отчаянии спросил Шэнь Цинцю, нервно постукивая веером по ладони.

— Ну… — задумался тот. — Наверное?

— Спешу тебя огорчить, — покачал головой Цинцю, нервничая всё больше, — этот Шэнь совершенно не интересовался BL литературой.

Когда поражённый до глубины души Цинхуа, прижав руку к груди, выдохнул уязвлённое «Братец-Огурец», на его лице отразился целый спектр эмоций от глубокого разочарования, до ехидного глумления, так что мгновенно захотелось приложить его чем-то тяжёлым. Но прежде чем Шэнь Цинцю обдумал этот вариант всерьёз, Цинхуа шустро вытащил какую-то потрёпанную книжку из верхнего ящика своего стола и протянул её вперёд, с видом таким одухотворённым, будто преподносил древний артефакт.

— Не стоит благодарности, Шэнь дада, — заискивающе пробормотал он, когда Цинцю опасливо принял предложенную литературу. — Наслаждайся вечером.

Шэнь Цинцю снова пришлось преодолевать желание швырнуть в него что-нибудь, но он всё же молча покинул Аньдин, оставив брошенную колкость без ответа. Он всегда мог отомстить, просто на пару часов оставив своих учеников без присмотра — те уж с большим старанием доставят лорду Аньдин немало новых забот, непременно попортив какое-нибудь имущество. Постоянное напряжение сделало Шэнь Цинцю чуток нервным, поэтому садясь за книгу, он заварил себе остатки чая с травами, мысленно готовясь… сам не зная к чему.

Хоть представление о интимной связи двух мужчин у него было смутное, ошибиться в том, что и где должно оказаться, было сложно. Но, заваривать чай, садясь за это тривиальное произведение сомнительного содержания было большой ошибкой. В его сомнительности было, несмотря на тавтологию, тяжело усомниться, судя по тому какой зачитанной была книжица принадлежащая Цинхуа. Чай же был ошибкой хотя бы потому, что на первой же иллюстрации, с которой собственно и начиналась книга, весь он оказался на коленях у дёрнувшегося Шэнь Цинцю.

С пожелтевшей затёртой бумаги на него смотрел… юноша. Хотя большим кощунством было называть так существо напоминающее больше прекрасную нимфу из фольклорных сказок, чем человеческого мужчину. Юношу этого, смотрящего на Цинцю жалостливым, наполненным вселенской тоской взглядом, зажимали между массивных тел два исполинских мужчины. Дальше разглядывать эту иллюстрацию Цинцю не стал — ему и одного взгляда хватило для того, чтобы почувствовать себя дурно. Но чем дальше он листал, тем больше ему плохело, и в конце концов он решил что обойдётся без визуальной составляющей, сразу долистав до немногочисленного текста в конце, в чьё изучение и углубился.

***

На пороге покоев Лю Цингэ Цинцю появился с весьма решительным настроем. С содроганием он осилил «пособие» преподнесённое Братцем-Самолётом, и малодушно решил отложить основное действо на когда-нибудь попозже, а сейчас заняться психологической стороной вопроса и убедиться в том, что его нерасторопный, сексуальный и чертовски неловкий бойфренд действительно его хочет. Для него всё ещё была загадкой причина, по которой Лю Цингэ всячески избегал с ним хоть сколько-нибудь интимных взаимодействий и предпочитал держаться на расстоянии.

Выдохнув, Шэнь Цинцю вошёл в помещение не постучав и, наверное, к лучшему, потому что застал расслабленного Лю Цингэ лежащим в кадке с водой, от которой поднимался густой пар. Его бледная кожа раскраснелась от жара, мокрые волосы тёмными змейками сползали по груди, голова была запрокинута, а глаза закрыты. Стараясь двигаться бесшумно, Цинцю подошёл к нему со спины, тихо присаживаясь возле головы и дотрагиваясь до влажного горячего плеча.

Лю Цингэ дёрнулся под прикосновением, распахнул глаза, но увидев Шэнь Цинцю передумал резко подрываться, хотя прежняя расслабленность из его тела ушла и он подтянул колени к груди в очаровательном смущённом жесте. Белая мраморная кожа его плеч, покрытая россыпью мелких родинок сильно разрумянилась и Шэнь Цинцю склонился, губами собирая с неё капельки воды.

— Ты подкрался, — недовольно выдохнул Цингэ, сжимая в руках бортики бочки.

— Не хотел мешать твоему отдыху, — ответил Цинцю, осторожно переходя поцелуями на шею.

Жилы под его губами напрягались, кадык ходил ходуном от прерывистых вздохов, отчаянно и заполошно билась венка, но претензий Лю Цингэ не выказывал, снося ласки с напряжением, но не без удовольствия. Иногда с его губ срывались короткие вздохи, которые он не мог удержать в себе, иногда он, забывшись, откидывал голову, прикрывая глаза, но не позволял себе погрузиться в эту незатейливую игру полностью, будто что-то ему препятствовало.

Шэнь Цинцю поднялся на ноги и скинул с себя сапоги, за ними последовало ханьфу. Оставшись в одной нижней рубашке и штанах, он опёрся о борты ванной, склоняясь к лицу Лю Цингэ и целуя его в тут же наморщившийся лоб.

— Шиди, скажи мне, — позвал он, перебирая пальцами влажную чёлку, — ты меня совсем не хочешь?

У Шэнь Цинцю больше не осталось сил на то, чтобы изворачиваться и брать Лю Цингэ уловкам. Ему просто хотелось наконец понять этого человека, столь прямолинейного в одном, и совершенно скрытного в другом, хотелось оставить между ними как можно меньше недомолвок, как можно меньше расстояния. Хотелось как-то показать ему: я твой, бери без остатка, только будь рядом, не закрывайся, доверяй мне.

— Что-

— Я просто пытаюсь тебя понять, — перебил Шэнь Цинцю, присаживаясь на бортик и смотря на шиди сверху вниз. — Ты отталкиваешь меня постоянно, сбегаешь от моих слов и действий. Тебе это неприятно?

Лю Цингэ нахмурился, лицо его и без того румяное, вспыхнуло огнём, источая жар не хуже чем вода в бочке, температуру которой он явно контролировал с помощью духовных сил. Шэнь Цинцю потянулся пальцами к нему, разглаживая строгие морщинки и хмурый излом соболиных бровей — сердце его разбивалось от вида таких неприятных эмоций на красивом лице.

— Скажи если так, я перестану.

— Нет, — Лю Цингэ мотнул головой, поймав руки Цинцю в свои. — Не нужно.

Он поднёс их к губам, касаясь поцелуем по очереди каждой ладони, потом прижал одну к своей щеке. Взгляд его стал таким влюблённым и тёмным, что сердце судорожно заклокотало в горле. Шэнь Цинцю погладил большим пальцем скулу, мечтая повторить этот путь кончиком языка, коснулся подбородка, запрокидывая лицо Лю Цингэ и наклонился, выдыхая в приоткрытые губы.

Целуя их с жарким напором, он неаккуратно расправлялся с завязками на своей рубахе и штанах, желая избавиться не только от них, но и от собственной кожи, чтобы ни что не мешало прижаться вплотную к шиди Лю. Так и не разорвав поцелуй, Шэнь Цинцю влез в тесную бочку, устраиваясь между ног Лю Цингэ и тем самым заставляя их развести. Вода хлынула через край, заливая дощатый пол и лежащую недалеко ворсистую шкуру какого-то зверя, но Цинцю было всё равно на это, потому что он прижимался к голой груди Цингэ и чувствовал биение его спятившего сердца.

Места было так мало, что каждое неосторожное движение грозило поломать жалобно скрипящую кадку, но дорвавшийся Шэнь Цинцю не думал сейчас об этом, его вело от каждого прикосновения к обнажённой груди Лю Цингэ, к его рукам, снова цепляющимся за борты, к его бёдрам, что плотно прижимались к бокам. Когда воздух кончился и губы засаднило от столь долгого поцелуя, он спустился ниже, прижимаясь к ключичной ямке, с наслаждением цепляя выступающие косточки зубами.

Лю Цингэ под ним захрипел растерянно и нетерпеливо, бёдра его дёрнулись, и Шэнь Цинцю насквозь пронзило разрядом чистого и яркого наслаждения, когда по бедру скользнула так быстро налившаяся жаром и желанием плоть. Желая убедиться что это в самом деле так, Цинцю запустил руку под воду и пальцы его сошлись тугим кольцом под головкой, чуть сдавливая и заставляя Лю Цингэ дёрнуться, отчего из бочки снова полилось через край.

Шэнь Цинцю успокоил его, поцеловав в подбородок, мягко прикусил кожу на стыке шеи и плеча, и только потом двинул рукой вниз огладив весь ствол целиком. Даже на ощупь он казался восхитительным: бархатистая горячая кожа была чувствительной, ритмичная пульсация отдавалась в кончики пальцев. Зажимая свой собственной член между бёдрами и твёрдым напряжённым животом Лю Цингэ, Шэнь Цинцю вдыхал его запах и впитывал кожей каждое касание, в то время как сам Цингэ окончательно потерял связь с реальностью, запрокинув голову и до треска сжимая пальцы на краю кадки. Он яростно кусал красные губы, сдерживая в себе стоны, но всё равно издавал прекрасные звуки, каждый из которых отзывался в паху Цинцю новой волной жара.

Неспешно двигая рукой он вглядывался в реакции своего шиди, надеясь запомнить всё в мельчайших деталях — так сильно ему нравилось выражение сладостной агонии, пополам с всё ещё присутствовавшей застенчивостью. Сам он был на грани уже от одного осознания того, что в его руках находится Лю Цингэ, распалённый до предела, доверившийся, и готовый вот-вот сорваться на череду умоляющих стонов. Наслаждение, что отражалось в блеске искусанных губ и заломе тонких бровей, стоило всех страданий и неудач, стоило даже больше, потому что сейчас, глядя на Лю Цингэ сквозь опущенные ресницы, касаясь его горячей чувствительной кожи, Шэнь Цинцю почувствовал как на самом деле влюблён и как сильно хочет видеть шиди таким как можно чаще, снова и снова.

Он не знал, как Шэнь Цзю мог испытывать к этому человеку неприязнь, просто не понимал этого, и был искренне рад что Цингэ, его Цингэ, всё ещё был жив, был рядом с ним, выгибался в его руках, выплёскивая воду из кадки на пол, и, не удержавшись, всё-таки стонал низко и нетерпеливо, дёргая бёдрами навстречу движениям руки всё резче и быстрее. Шэнь Цинцю сдавил его чуть сильнее, прошёлся ладонью по головке, сцеловал с распахнутых губ шумный выдох и тихо радостно хмыкнул, вглядываясь в глаза, что так и норовили закрыться или закатиться под веки, лишь изредка мечась расфокусированным взглядом по его собственному лицу. Цингэ жалобно хныкнул, стыдливо, но с искренним желанием заглядывая ему в глаза.

— Ты уже можешь, шиди, — прошептал ему в губы Цинцю, ни на секунду не прерывая ритмичных движений руки. — Всё хорошо.

Голова Лю Цингэ запрокинулась, он замотал ей, отчаянно жмурясь и издав протестующий всхлип, затем усилием отцепил руку от бортика и дотронулся до бедра Шэнь Цинцю, несмело скользя к животу. Цинцю разгадал его замысел и перехватил руку, помогая найти собственный мокрый член, плотно зажатый меж их телами. Грубоватые пальцы Цингэ сомкнулись у основания, он двинул ими неумело, сжимая слишком слабо и боязливо, но от одной мысли что это был его шиди, Шэнь Цинцю задохнулся, выстанывая невнятное «ещё». Он потерял голову от мысли о том, что Лю Цингэ, должно быть, даже никогда не касался сам себя, настолько неопытен он был. Этот Шэнь просто не мог больше выносить такого давления, ему хотелось получить долгожданную разрядку, хотелось кричать от того, как ласково, но старательно пальцы Цингэ, подчиняясь его собственной руке, двигались по стволу, как в другой его руке пульсировал от близкой разрядки горячий член, как всего этого было слишком много, чтобы хотя бы попытаться не кричать от нахлынувших эмоций Лю Цингэ в самое ухо.

— Сейчас, шиди, — прошептал Цинцю, в перерыве между их синхронными толчками навстречу друг другу. — Давай сейчас.

Благодаря неизвестным небесным силам Цингэ услышал его и даже понял — он сам потянулся на встречу, чтобы впиться в губы Шэнь Цинцю, но нормального поцелуя у них так и не вышло, потому что содрогаясь в сокрушительном оргазме, Цинцю не смог толком ему ответить, замычав в уголок губ и обслюнявив край подбородка и щёку. Он не заметил в какой момент кончил сам Лю Цингэ, не увидел его лица в этот миг, не успел поймать выражения в тёмных блестящих глазах, но почему-то это больше не волновало — он знал, что ещё не раз сможет поймать этот момент, сможет насладиться им и запомнить. Он чувствовал как размазывается тёплая жидкость по их животам, как семя с его руки смывается в остатках уже остывшей воды. Это вдруг так сильно его позабавило, что он тихо рассмеялся, уткнувшись в шею Лю Цингэ. Тот, естественно, не мог не принять это на своей счёт, поэтому только расслабившиеся плечи снова закаменели.

— Я смеюсь не над тобой, шиди, — всё ещё глупо хихикая, пробормотал Шэнь Цинцю.

Лю Цингэ отозвался лаконичным мычанием и его рука легла между лопаток Цинцю, который очень ярко ощущал какой жар исходит от его кожи, видел как снова заливаются румянцем белые плечи и не мог удержать в груди колотящегося сердца. Он поцеловал родинку под ключицей Цингэ, потёрся о неё щекой и поднял взгляд ему в лицо.

— Нам нужна новая ванна, — сказал он, проказливо размазывая подсыхающее семя по прессу Цингэ.

Тот поморщился скорее из вредности, чем от того, что ему стало противно, но мягко кивнул, помогая Шэнь Цинцю выбраться из почти пустой кадки и не поскользнуться на залитом водой полу. Где-то на периферии сознания звенели системные оповещения, начисляя балы и засчитывая выполненные задачи, но Цинцю смотрел на своего голого шиди и думал: для начала, пожалуй, неплохо.