Иногда, бывало, Николас задумывался о смысле жизни. Он много думал о том, стоит ли вставать ранним утром и ложиться спать лишь (хорошо если) поздним вечером, стоит ли продолжать говорить с людьми, даже если самыми близкими. Возможно, ему следовало просто уйти в паломничество… подождите, оно ведь есть в христианстве, да? Да, вроде есть. Тогда он мог уйти в паломничество или, если совсем уже устанет, просто отправиться жить в монастырь.
В общем и целом, у Николаса было несколько опций на случай провала в жизни. Эти опции не включали в себя обращение к близким людям, потому что, во-первых, их было слишком мало, а, во-вторых, если они и были, то…
Низкая девушка наигранно ударяет рукой со стаканом по барной стойке и смотрит пронзительно Нику в глаза, выискивает там слабость, трещинку — хоть что-то, за что она сможет зацепиться. И, видимо, считает, что находит, ведь когда она открывает рот, то она повторяет сказанное ранее:
— Николас, два шота эспрессо. — точно торгашка, девушка пододвигает к нему стакан, потряхивает им — плещется в нём чай с кругляшками. И снова Николас вздыхает, снова берётся за голову и медленно-медленно, почти по слогам, точно в ритм капель дождя за окном, чтобы она уж наверняка поняла, отвечает:
— Я не буду осквернять кофе и добавлять его в твою бобу, мелочь. И вообще, убери со стойки эту гадость. — отмахнулся он, даже не обратил внимания на возмущённое лицо Мэрил. — Только посетителей смущаешь. — на автомате добавил он и Мэрил тут же прыснула, показательно осмотрелась по сторонам, выискивая сказанных посетителей, но, ничего не найдя, вскинула брови.
— Ты когда в последний раз спал, если уже видишь посетителей? — уточнила она. — Сделай доброе дело: добавь мне двойной эспрессо, а заодно и себе сделай. Хочешь, я оплачу твою порцию, чтобы начальство тебя не трогало? — предложила девушка и Николас от неё отмахнулся, но всё же включил аппарат.
К сожалению, ему не повезло знать Мэрил Страйф.
Не сказать, что малая была плохой, но иногда была ужасно надоедливой, так ещё и вызывала в Николасе слишком много ребячества, желание её лишний раз подколоть или дать ей щелбан, когда она слишком зазнавалась или пыталась казаться самой умной. Впрочем, нет, ладно, на своём факультете она действительно самой умной и была, но это не отменяло прошлого желания Ника.
С одной стороны, Николас знал, что если бы вдруг его выгнали с работы и из университета одновременно, то малая ему бы помогла, хотя бы дала бы с собой пожить, пока всё не решилось бы. И учитывая, что в последнее время Ник не справлялся ни с чем и пару раз его уже вызывали для разговора об успеваемости, необходимость попросить её о помощи рано или поздно возникла бы. С другой стороны, Николас не был уверен, что он готов видеть малую чуть чаще обычного, а тем более от неё зависеть. Нет, спасибо большое, он разберётся сам. Паломничество и монашество всё ещё отличные и доступные варианты, а просто не облажаться и вовсе самый лучший из всех.
Лучший ученик, который, подумаешь, всего лишь немного скатился! Разве такое не происходит каждый божий семестр?
— Зальёшь его в свой чай на моих глазах — голову откручу. — предупредил Николас Мэрил и поставил перед ней чашку. Та ему улыбнулась и осторожно открутила крышку от своего стаканчика, отложила её в сторону. — Наглёж.
— Не знаю, о чём ты. Мне так просто удобнее пить. — она вновь вставила трубочку в напиток и чуть-чуть отпила. И Ник закатил глаза, отвернулся, чтобы налить кофе себе, как тут же услышал, как Мэрил плеснула в стакан кофе. Он оборачивается, а она уже невинно помешивает напиток трубочкой, не понимая, что прямо сейчас она совершила ужасающее преступление против человечества.
Возможно, ещё и поэтому Николас не смог бы с ней прожить дольше пары дней — если бы он видел это преступление каждый божий день…
Зато кофе приятно согревает, ненадолго даже отгоняет мысли о проблемах. Может, сегодня Николасу даже повезёт, и кроме Мэрил не будет других клиентов, которые почти наверняка начнут придираться ко всему, что видят, ведь, очевидно, сегодня просто отвратительный день с отвратительным дождём, который вгонял всех вокруг в тоску.
Кроме Мэрил. Она, вроде, выглядела как обычно.
В какой-то момент она ненадолго отвлекается от напитка на свою камеру, проверяет там последние фотографии, которые ей нужно сдать для какого-то из зачётов. После минут десяти выборки, она всё же показывает Нику, что есть, и он видит, что да, вроде красиво, вроде правильно… но пусто.
Мэрил хмурится, но принимает комментарий. Они снова утыкаются в напитки, ждут какого-то вдохновения, а может и новой темы для разговора — последние пару недель они всё больше молчат, в сторону отставляют даже старые шутки, которые нравятся им двоим до сих пор, просто сейчас… не тот момент.
Что-то словно бы не совсем так. И, кстати, это ещё одна причина, по которой он не хотел бы жить с Мэрил — с ней чаще всего наступило это самое чувство неправильности, словно бы чего-то не хватало. Важного кусочка пазла, важной детали механизма. С облегчением Николас выдохнул, когда Мэрил не так давно призналась в схожем чувстве — хотя бы не он один сходил с ума.
На улице усиливается буря — клиентов уже точно не будет.
По несколько раз перемыв все чашки, разок напомнив Мэрил про напиток, проверив время до закрытия, — ещё час — Николас остался без дел, которыми он мог бы заняться. Он, конечно, попытался начать накидывать план для проектной работы, но, как и вчера, и днями ранее, у него ничего не шло — не хватало этого самого вдохновения или чего-то ещё. Мотивации, может быть.
В какой-то момент Николаса посещает мысль закрыться пораньше, — сегодня он за главного, мог бы даже это себе позволить — но затем вдруг поднимает взгляд на камеру и что-то желание проходит. И пока он не знает даже, что поблагодарит себя за это решение, за то что глянул в сторону дурацкой камеры — нет, пока он, под недовольный бубнёж Мэрил, снова протирает несчастную кружку.
Ещё сорок пять минут — совсем немного, да?
Но тут дверь открывается, а всё кафе окатывает холодным ветром, раздаётся в эту же секунду гром. Посетитель выглядит так, словно бы на его плечах сложился целый мир, под запотевшими очками не видно его взгляда, но видно зато эту натянутую улыбку, как он слишком сильно сжимает ручку двери, закрывая её за собой, как со светлых волос капает вода, как…
— Извините! Вы ещё не закрыты?
Он похож на закат солнца в своей ярко-красной куртке и с этими пшеничными волосами — Николас никогда вроде не стремился к поэзии, но прямо сейчас его немного на неё тянет. Особенно тянет, когда парень снимает очки и смотрит на Мэрил, на Ника ярко-голубыми глазами — чистыми, как летнее небо.
— Ещё открыты. Прошу, проходите. — говорит Николас и чувствует себя заворожённым, даже Мэрил это замечает, отворачиваясь обратно к нему вскидывает брови — знает, чертовка. — Как видите, сегодня у нас много посетителей, но и для вас место найдётся. — он так не говорил никогда, но сейчас отчего-то захотел — и парень смеётся, осматривается, прежде чем снять мокрую куртку и повесить её на крючок возле входа.
— Благодарю покорнейшим образом. — улыбается он уже не так неестественно, присаживается через сидение от Мэрил. Он смотрит и на неё с интересом, а когда ловит на себе взгляд девушки, то неловко поправляет чёрные волосы, извиняется: — Я не хотел вас смущать, извините. Мне просто интересно, что это у вас за напиток.
Стой.
Волосы чёрные. Всё это время были чёрными. С чего Николас вообще взял, что это не так? Он даже ещё раз осматривает парня, проверяет, точно ли у него голубые глаза, висит ли на самом деле красная куртка возле входа — да и да. Он просто… вымотан. Серьёзно вымотан.
— Ну, как говорит профессионал, это “осквернение кофе”, — она делает серьёзное лицо, выпрямляется — всё ещё мелкая, так пусть даже не пытается, — но вообще-то это боба с двумя шотами эспрессо. От здешнего кафе здесь только второе, к сожалению. — вздыхает она и втягивает напиток через трубочку, явно растягивает от него удовольствие. Или просто давит Нику на нервы — с ней тяжело угадать.
— Действительно, жаль. Звучит интересно. — бабочек в животе Ник не чувствовал до этого и сейчас этому обрадовался, ведь иначе они бы все сдохли в этот же момент. Хотя, нет, что-то чувствует, когда незнакомец улыбается уже ему. — Тогда мне раф… с лавандой. — решил он. — Я, если вы не против, побуду здесь — хочу попытаться переждать ливень.
— Можно и без формальностей. — предложил Ник, отвернулся к кофейному аппарату. — Вроде мы одного возраста. — на это парень угукнул, подтверждая его догадку. — Часто тут бываешь? Не видел тебя раньше.
— Я живу неподалёку и давно уже думал заглянуть сюда, но, стыдно признать, всё не было возможности. — ответил гость и Мэрил хмыкнула, судя по звуку снова включила камеру, опять утыкаясь в свои снимки.
— Советую почаще заходить сюда, особенно в смену этого зануды. — девушка отвечала не отворачиваясь от камеры, словно бы надеясь найти там новый шедевр, который появился, пока она от работы отлынивала. — Он конечно ругает меня за то, как ужасно я обращаюсь со святыми напитками, но всё же он хороший друг и бариста — я, вот, по итогу сижу со своей “проклятой” бобой. — улыбнулась она.
— А, так вы друзья? — спросил парень и, судя по всему, малая ему кивнула. — Я бы и не подумал- О, но я не подразумеваю ничего плохого! — принялся оправдываться он, но Мэрил ему поддакнула.
— Да я иногда тоже бы и не подумала. — призналась она и Николас, повернувшись, подтвердил:
— Я тоже.
Странно — обычно у него совсем не идут диалоги с посетителями, но сегодня он сказал даже больше двух фраз. Наверное, влияние Мэрил. Или этого необычного чувства, которое только усиливается, когда он ставит кружку перед парнем.
Николас сразу же видит лежащую рядом мелочь — без сдачи. Как заботливо.
— Спасибо, Николас. — говорит парень так просто, что Николас аж замирает — он ни разу не представлялся. И парень видит его недоумение, пожимает плечами, прежде чем пальцем указать на грудь. — Бейджик.
— Я уже почти было поверил в спиритуалистику или ещё какую-то мистику... — пробормотал Ник и даже не закатил глаза, когда Мэрил над ним хихикнула. — Да, Николас Д. Вульфвуд. А это малая — мы с ней уже лет десять как знакомы. — дополнил он и Мэрил нахмурилась, сразу же захотела ответить, но собеседник оказался чуть быстрее:
— Не обижай Мэрил. — говорит он и уже Мэрил чуть-ли не сворачивает шею, резко отодвигает фотоаппарат в сторону. — Я учусь на фотографии и дизайне — у нас с тобой есть несколько совместных пар, но я в основном с фотографии тебя и узнал. — признался он.
— Жуть… — призналась она. — Забираю свой смех обратно, Ник, потому что я тоже чуть в высшие силы не поверила. — гость поднял руки, признавая себя виновным. — Жуть! — вновь повторила Мэрил, затем сделала задумчивое лицо. — Прости, я не думаю, что видела тебя раньше. Хотя… может и видела. Знакомое лицо, но словно бы не совсем. — пробормотала она.
— Но всё равно только мы в неизвестности о твоей личности. — вскинул брови Николас, попытался понять, что происходит в этих голубых глазах. И почему-то они казались смутно знакомыми — наверное, он тоже где-то видел этого парня в коридорах, но почему не обратил внимания тогда?
— Вэш Ураган. — просто и коротко сказал он. — "Ураган на ножках" — может, слышали? Если вдруг, то да — это тоже я. — улыбнулся он с таким очаровательным выражением, что Нику пришлось срочно отвести взгляд.
Чёрт возьми, он влип, да? Мэрил ему ухмыляется, но ничего не говорит — ей и не нужно, чтобы подтвердить эту догадку. Пара странных чувств ещё ни черта не значат — он на неё смотрит, как ему кажется, с достаточной угрозой во взгляде, чтобы она эту мысль уяснила. И, к своему сожалению, он уверен в том, что она это игнорирует.
В кафе отражается молния и на секунду вздрагивают все. Дождь всё не планирует затихать, да? Мэрил что-то пишет на телефоне, заглядывает в прогноз погоды и новости выдаёт совсем неутешительные — ещё часа два будет лить, как из ведра. И, что ещё хуже, так это то, что спустя ещё десять минут вполне себе непринуждённой болтовни, она вдруг ретируется из-за некого звонка.
(Почему-то Николас убеждён, что это она попросила кого-то ей позвонить. Подозрение быстро себя оправдывает, когда малая ему подмигивает. Он уже говорил, что её не может выносить? Или что она раздражающая? Или-)
Но он остаётся наедине с Вэшем. И, кажется, вот, возможность узнать его немного лучше, может даже спросить про номер или, раз уж Николас скатился, попросить помощи с учёбой — Вэш поделился тем, что он подрабатывает репетиторством. Хей, вообще-то Мэрил даже пыталась помочь, оставив их двоих для разговора!
Однако вопросы в голове ужасно странные.
— Это может прозвучать странно, но ты никогда не красил свои волосы в светлые цвета? — в блондинистые, если конкретно, но Ник и так звучит странно для себя самого, ведь кто вообще задаёт такие вопросы? Зато глаза Вэша широко распахиваются в ту же секунду, сияет в них что-то странное, схожее с…
…Николас не знает этого чувства.
— Да, вообще-то! — подтверждает он. — Как ты угадал? — спросил он и Ник не находит в себе нормального ответа. Он может сказать честно, что это похоже на некую правду жизни — его волосы всегда должны были быть светлыми, а не чёрными, как смоль. Нет, он не говорит этого, только плечами пожимает.
— Подумал, что тебе пошло бы. — вместо этого говорит Ник и вроде даже не врёт — лохматый, как ему показалось, выглядел бы как самое настоящее солнце, а может даже как ангел…
Он определённо страдает от недосыпа.
Незнакомое чувство пропадает из глаз Вэша и он смеётся как-то устало, странно — Ник чувствует, что допустил ошибку, но не знает даже её сути. Думает, что надо сдать назад, одуматься, не лезть не в своё дело…
— Хей, Нико…лас, ты не против был бы встретиться… ещё как-нибудь? — вдруг спрашивает Вэш, странно растягивает слова. И что-то в нём вновь просыпается, когда Ник берёт стаканчик для напитков с собой, маркер… — Это “да”?
— Это номер. Готов поспорить, что тебе нравятся всякие клише — как номер на кружке для кофе, например. — вместо этого говорит Николас и Вэш вдруг усмехается, упирает руки в боки.
— Там дождь. — напоминает Вэш. — Но я всё равно попытаюсь его сохранить. — пообещал он.
И улыбнулся на прощание. И пожелал удачи. И поспешил уйти.
Никто не звонит Николасу ни на следующий день, ни через неделю — примерно тогда он понимает, насколько пустым было данное обещание.
Мэрил говорит, что она не нашла Вэша в списках их групп. Да и вообще никаких его следов — будто бы он и не существовал никогда. Никто не слышал про “Ураган на ножках”, но почему-то они оба убеждены, что его знали когда-то. Или хотя бы слышали о нём больше остальных.
Они снова проводят недели в молчании, ярче обычного ощущая потерю важного кусочка пазла. Они знают, что, а точнее, кто это, но почему-то не говорят об этом вслух. Ищут, но усердно делают вид, что это не так.
Что-то не так.
Что-то...
ХхХ
Иногда, бывало, Николас задумывался о смысле жизни. Он много думал о том, стоит ли вообще доверять людям, пытаться дать им себя понять или стоит сразу же закрываться в прочную шипастую оболочку, чтобы его не просто не тронули, но и вовсе близко не подходили. И он гнил бы в одиночестве, но хотя бы его сердце не горело бы от адской боли, не было бы желания его вырвать и разорвать на мелкие осколки, только бы оно перестало разрывать его несчастную грудь.
Что могло быть не так с, казалось бы, гордостью университета? Николас Вульфвуд, который добился всего сам, с лёгкостью преодолел каждое препятствие на жизненном пути, поступил в престижный университет без какой-либо поддержки — как минимум, потому что у него с рождения не было на кого рассчитывать — и имел какие-то проблемы? Глупость! Вы ведь только на него взгляните — да он с чем угодно разберётся!
Только вот он так, блять, устал.
Он отпивает какой-то ужасно дешёвый, а оттого и мерзкий на вкус виски, как-то странно смеётся своей глупости и он уверен, что бармен смотрит на него с жалостью, но Ник только махнул на него рукой. Что он вообще понимает, если Ник и сам себя понять не может? Кто его может понять?
Доверил сердце не тому человеку, не в то время и не в том месте. И вот, теперь его сердце бьётся, как умалишённое, вопит от пронзительной боли. Безумно хочется вцепиться обеими руками в одну из трещин побольше, да разорвать на части ненужный орган.
Николас “мне плевать на людей” Вульфвуд, да? Тот самый, который с детства пообещал себе, что больше им никто не воспользуется? Тот самый, который с головой погрузился в учёбу, закрылся ото всех, только бы не произошло этого? Тот самый, который посмел совсем ненадолго подпустить кого-то поближе?
Идиот. Самый настоящий идиот.
В глазах у него уже плывёт количество стаканчиков, которые он заказал. Ха-ха, в его жизни плывёт всё — он сам смеётся от того, что должно было быть шуткой, прежде чем уронить голову на барную стойку.
Он знал. Знал и всё равно пошёл в эту ловушку — ловушку грёбанных чувств. Уже завтра утром все узнают о том, что произошло и что у Николаса кроется за душой. Может, это хорошо? Может, будут держаться подальше?
Может, он просто застрелится, только бы не сойти с ума от своих чувств. Всё ещё их испытывает, хотя уже сто раз поклялся себе в том, что ненавидит придурка, который решил, что может с ним играть. Наверное, в нём просто ещё маловато алкоголя, чтобы окончательно забыть эту глупость.
Николас, уже не стесняясь, заказал бутылку... чего-то. Он сам не понял даже, что именно он сказал, походу и вовсе выдавил из себя одно лишь "Покрепче... и побольше". Вновь смотрит на него бармен с жалостью, когда протягивает эту бутылку, говорит что-то, но Николас его совершенно не понимает — скорее всего тот сказал “Держись” или что-то в этом духе, но Ник опять закатывает глаза, прикладывается к бутылке и пьёт прямо так, уже не заботясь о стаканчиках.
Если так подумать, то, возможно, в нём многовато алкоголя. Это будут проблемы завтрашнего Николаса. Сегодняшний Николас хочет, желательно, напиться до забытья или тошноты, чтобы не чувствовать ничего, кроме дичайшего похмелья утром.
Громкая музыка в дешёвом баре, кажется, теперь проникает в нутро Ника, сгоняя с него хотя бы часть омерзительной открытости после всех откровений. На секунду он даже представляет, что не дал никому узнать о себе больше трёх фактов, — что он живёт один, что никто не знает, где он живёт и что он никого к себе не пускает домой (как минимум, до недавних пор не пускал) — так что жизнь идёт нормальным для студента чередом. Дешёвый клуб с дешёвым пойлом — это ведь то, куда обычно ходят люди его возраста, да?
Бутылку приходится ненадолго отставить в сторону, когда его внутренности угрожающе сжимаются. Он кладёт гудящую голову на стойку вновь, но вроде чувствует себя даже не так отвратительно. Кроме того, что алкоголь просится обратно, но и это проходит спустя пару минут.
Николас думает о том, чтобы заказать вторую бутылку, хотя он даже не допил первую. Он может заказать трубочки, чтобы пить одновременно из двух. От этой мысли он со смеху прыснул, стиснул голову обеими руками. Гордость университета, а? Ему следует запатентовать это изобретение. Тогда им точно возгордятся как следует! Может даже дадут денег за эту гениальную мысль.
Вот теперь алкоголя много — он всё равно отпивает из бутылки вновь.
Если он здесь отрубится, то некому будет его даже забрать. Да и плевать — ещё пару глотков. За одиночество!
Он помнит, как однажды воспитательница поймала его курящим дешёвые сигареты. Почему-то ярко помнит и её расстроенное лицо — она ругала его не со злостью на проступок, а с неким разочарованием, что один из её детей вырос так рано. Ник не помнит, что он тогда сказал или сделал, но зато думает, что она так же разочарованно смотрела бы на него, увидь его с бутылкой алкоголя сейчас — глоток за неё, за женщину с крепчайшим сердцем.
Не то что его — мерзкое и, кажется, уже не совсем живое.
Николас после этого перестаёт придумывать тосты, но всё равно спиртное заканчивается слишком быстро. Николас заказывает ещё бутылку той же отравы, но всё, что получает, так это стакан воды — вот и закончилось всё сочувствие от бармена. Холодную воду Ник не пьёт, словно бы она его должна мгновенно отрезвить, к чему он ещё не готов. Нет, спасибо, он не хочет тонуть в потоке своих мыслей о произошедшем. Или в эмоциях. Почему он просто не может снова вернуться в свою скорлупу с такой же простотой, как раньше? У него ведь неплохо получалось там жить — он в ней пережил даже уход от ребятишек.
Надо их навестить… за них… Ах, бутылка уже пуста. Точно.
Музыка становится даже более невыносимой, чем его состояние. В этот момент Ник даже задумался над тем, чтобы сдаться, вызвать такси, а не пытаться строить печальные глаза бармену, чтобы тот ему налил ещё стаканчик — не работало и вряд ли сработает, ведь, оказывается, пьяные люди не так хороши в этом приёме. Да и просто Ник в нём плох.
Затем он думает выйти на улицу, чтобы просто перекурить, а затем вернуться обратно и попытаться сойти за трезвого. Он понимает, что его выдают трясущиеся руки — он ведь вроде не думает даже о произошедшем, так чего его трясёт?
“Господь Бог, если ты существуешь, то убей меня, пока я снова не начал думать о всякой хуйне”, — про себя просит Николас, решает сделать последнюю попытку заказать хоть что-нибудь, готов даже заплатить в два раза больше — лишней — отложенной на того ублюдка — налички у него полно.
Но когда к нему кто-то подсаживается, то Николас уже не может пошевелиться.
Господь Бог должен был уяснить, что каждый раз, когда Николас просил его убить наконец-то, он подразумевал сделать это напрямую, как можно буквальнее. Как сейчас он не просил посылать к нему никого иного, кроме как ангела. А ангелом этот парень мог бы быть — его фигура вся словно бы светилась, в особенности эти голубые глаза. А светлые волосы… мягкие даже без касания.
Нет. Нет, Николас не ведётся на это чувство во второй раз. Ни за что. Он резко отпивает холодной воды, которая, как назло, не приводит его в себя, зато заставляет подавиться — парень, подсевший к нему, сразу же его хлопает по спине вот вроде бы и рукой, но она как-то странно ощущается даже сквозь ткань — слишком тяжёлая.
— Ты в порядке? — спрашивает его ангел и Николас сразу думает, что вот ему здесь точно не место — слишком уж он благочестивый на вид.
— Надеюсь сблевать свои внутренности, а так неплохо. — удивительно чётко бормочет Ник — значит, вода всё-таки немного помогла. — Что такой ангелок вроде тебя забыл в этой помойке? — хрипло усмехается он.
Николас, нет. Хватит. Прекрати. Заткнись.
Он не хочет затыкаться. Чувствует себя немного лучше, словно бы нашёл что-то удивительно верное в своей дурацкой жизни — или хотя бы в этой ночи. И ангел словно бы чувствует это тоже, ведь он ему улыбается.
— Ищу кое-кого и, кажется, нашёл. — отвечает тот. — Не поделишься тем, что у тебя происходит? — ангел склонил голову, выискивая в Николасе ответ, но, нет, Ник отворачивается, ведь не хватало ему, чтобы уже и незнакомцы знали обо всём, что в нём происходит. — Может, мы окажемся гораздо более схожи, чем кажется сейчас, не думаешь? — спрашивает он и Николас слышит, как в его голове что-то звучно щёлкает на этой фразе.
Что если ангел прав? Может, незнакомец ему и нужен?
Именно этот незнакомец из всех существующих — всего одна ночь с этим ангелом, в которую они могут оба хоть вскрыть свои тела, вытащить сердца друг перед другом, а потом раствориться в толпе, словно бы и не существовали никогда друг для друга. Возможно, только это и станет их спасением от сердечной боли. Возможно, ангелу тоже это нужно и он видит в Николасе того, кто сможет ему помочь, спасти от той же — или хотя бы от схожей — боли. Хей, Николас в судьбу не верит, но когда-то он верил в Бога, так что, наверное, это что-то из той же серии.
Поэтому он жмёт плечами, ухмыляется слишком уж широко.
— Как бы тебя это… ик!... ангелок, не отпугнуло. — Николас всё же не удерживается, растрёпывает чужие волосы — алкоголь. Всё алкоголь. — Да и на разговор меня не тянет.
— Я многое повидал. — отвечает ангел. — Готов увидеть и больше. — и смотрит. Прямо в глаза. Пронзительно. Знает, хочет, хочет об этом сказать, да почему-то молчит, но его яркие глаза говорят обо всём.
Будь Николас чуть трезвее, он бы задумался о том, почему ангел звучит так потеряно, несколько опечаленно, хотя и со своей долей ожидания и восторга. Он бы задумался над этим, правда, но сейчас…
Сейчас, кажется, задумалось лишь что-то в области паха.
Правда ли ему это нужно? Правда ли он видит желание в глазах ангела? Правда ли… а, к чёрту. Если он захочет — согласится. Не захочет — откажется. Прямо и просто. Прямо и…
Николасу нужно это сегодня.
— Не хочешь уединиться? — спрашивает его Ник и хочет даже подбородок поддеть, но какая-то рациональная часть в нём, видимо, осталась. — Так там можно… хоть усмотреться.
Будь Николас намного трезвее, он бы увидел, как ангел задумался о чём-то. Он бы даже увидел то, чего никто не видел ранее — что ангел себя в чём-то винит, когда берёт ладонь Ника в свою, ведёт его за собой. Он бы ему сказал, что он идиот, ведь тот даже сейчас берёт на себя проблемы всего мира, даже сейчас не позволяет себе желаемого — и Николас не знал бы, почему он сказал бы это, но это были бы самые правильные слова, которые были словно бы заложены в нём на генетическом уровне, которые ждали только этого дня.
Сейчас, к сожалению, он думает лишь о том, какое же у ангела чертовски красивое лицо. Думает и о том, как им везёт, что в соседних кабинках никого нет — хотя и на случайных гостей было бы плевать.
На самом деле, это даже сделало бы всё ещё лучше.
Горячо, безумно горячо.
По венам струится алкоголь и возбуждения, ледяная металлическая рука обжигает собой, вырывая с губ сдавленные стоны. Они не раздеваются полностью — ангел немного стыдливо отводит взгляд, когда Николас касается его ремня, просит немного подождать.
Конечно Николас подождёт. Он готов ради ангела прождать хоть целую вечность.
И это “немного” себя оправдывает, когда ангел цепляется за спину Ника острыми ногтями, не удерживает за зубами громкого “Нико”, кусает кожу, оставляет смазанные поцелуи и просит их в ответ — кто Николас такой, чтобы лишать ангела его желаний?
А как ангел бешено глотает ртом воздух, когда приходит желанное удовлетворение — от одного этого вида Николас медленно опускается на колени, словно бы готовый взмолиться перед ангелом. И губами он касается и шрамов, и светящихся узоров, и цветка, и мелких родинок на коже — боготворит ангела перед собой.
Николас в этот раз даже верит, что ангел, которого он знает всего минут двадцать, почему-то с ним честен, когда говорит “Я люблю тебя, Нико” — неужели и правда имеет это ввиду? Николасу кажется, что и он честен, когда отвечает что-то схожее, когда снова целует чуть припухшие губы, берёт в ладони раскрасневшееся лицо ангела.
Он словно бы знает, что и как он должен делать именно с этим ангелом, чего он не делал раньше и что и делало его таким глупцом, сердце которого было заслуженно разбито вдребезги.
И всего на эту ночь всё становится ужасно правильным.
А на следующее утро, несмотря на то, что Николас пришёл в квартиру вместе с ангелом, он пробуждается один в своей постели. И почему-то, убеждённый ночью, что, несмотря на алкоголь, он ни за что не забудет этого ангела, он не может вспомнить его тела — что-то было в нём странное, причудливое и безумно манящее, интересное.
Николас не помнит, но хотя бы больше не хочет вырвать сердце, ведь иначе он точно (снова) забудет его.
…Николас ведь не называл ему своего имени.
ХхХ
Раньше, бывало, Николас задумывался о смысле жизни. Он много думал о том, для чего ему вообще стоит жить, зачем он пытается продолжать, если особого смысла в этом нет — в тяжёлые дни он не поднимался с кровати, иногда курил прямо там, думая, что если он всё же уснёт и позднее сгорит заживо, то хотя бы он уйдёт так же, как ушли остальные — был ли он мудаком, когда смеялся от мысли “с огоньком”, вспоминая пожар в приюте?
Когда он задумывался об этом, то он проверял огромный ожог на своей руке или, если были силы, то даже доходил до зеркала, чтобы осмотреть спину — да, наверное, если выжил он чудом в тот день, как и некоторые другие дети, то он имел право искать любой способ кооперироваться с произошедшим.
Сегодня ему было тридцать шесть и он был жив, так что, как легко догадаться, он всё же начал чувствовать себя лучше. Достаточно лучше, чтобы жить немного, не зависать так много в своей крохотной квартире и не так часто носить повязку на руке, чтобы не обращать внимания на ожог. Он не думал, что когда-либо этот день наступит, но сегодня, смахивая поздравление с почтового ящика, он чувствовал себя… хорошо. Свободно от большей части тяжкого груза хотя бы на этот день.
Всё ещё не совсем в порядке, но лучше. Гораздо лучше. Когда-то Николас думал, что он не доживёт даже до восемнадцати — сегодня он думает о том, что не зря всё-таки прожил немного дольше. Боль не ушла, но стало лучше — когда-то он не мечтал и об этом.
“С днём рождения, Николас!” — всплывает уведомление вновь.
“С днём рождения, я”, — мысленно вторяет ему Николас и опять смахивает его в сторону.
Его рутина выглядит как таблетки, затем душ, завтрак, и ещё одни таблетки. Некоторые его лекарства находятся в небольших пузырьках, которые он заранее складывает в карман куртки — мощные успокоительные, на случай если его мозг решит, что Николас не заслужил нормально провести этот день, а также чтобы подавить резкие приступы боли — такое, почему-то, начало с ним происходить всё чаще и чаще. Но он надеется на лучшее, когда становится под ледяной душ и просто ненадолго закрывает глаза, не видит никаких картинок.
Его дни стали немного красочнее — менее нудными. Ещё, как кажется, совсем недавно, он просто смотрел в потолок целыми днями или спал не просыпаясь, а сегодня он строил планы, уже решал, куда поедет, чтобы не свихнуться в четырёх стенах. Например, он хотел попытаться найти красную герань и не знал, почему именно этот цветок — просто вдруг пришла в голову эта мысль и Николас никак не мог её выкинуть, а только яростнее, а то и отчаяннее в неё впивался.
Что, если он потеряет эту мысль? Ему казалось, что вместе с ней он потеряет важную часть истории — важную часть себя.
И хотя он никогда не любил цветы, сегодня он полюбил красную герань в небольшом горшочке, которая тоже, как и он, боролась за свою жизнь — цветы почти сразу же потянулись к солнцу, которое к тому моменту стояло уже совсем высоко.
Верность и любовь — не то чтобы у Николаса был тот, кому он мог их показать, но цветы верно расцветали прямо на глазах, так что, наверное, да, под своё значение в каком-то смысле они и попали.
Красная герань напоминает ему о ком-то, кого он никогда не видел в своей жизни.
Или видел его так часто, что это стало данностью, которую не нужно было пытаться вспомнить. Теперь, когда он забыл, он не может выловить из воспоминаний то, что когда-то показывалось без каких-либо усердий.
Герань, кажется, только сильнее распушилась, когда Николас приоткрыл окно, чтобы выпустить на улицу сигаретный дым. Жадно герань тянется к солнцу, как тянется к жизни он.
Ищет смысл там, где его нет — Николас, наверное, стареет.
Он тушит окурок о пепельницу, оставляет окно открытым и решает, что сегодня он будет прожигать бензин в качестве подарка для себя самого. Он накидывает на себя поношенную, но оттого не менее любимую куртку, не заботится о том, чтобы проверить, всё ли в порядке — просто выходит на улицу и вдыхает холодный воздух всей грудью. Лишний раз проверяет телефон, карманы, словно бы побоявшись, что всё-таки он оставил что-то важное… и обнаруживает один из небольших красных цветочков — видимо, упал, пока, Николас приводил герань в порядок.
Цветочек он зажимает между пальцев, думает, что можно его здесь и кинуть — зачем ему таскать его с собой? И, тем не менее, он убирает цветок обратно в карман, словно бы он должен быть рядом — словно бы иначе и быть не может. Небольшая правда жизни, которую он, может, ещё не до конца понимает, но однажды он всё же коснётся её истоков.
А пока он запрыгивает на мотоцикл и выкручивает ручку руля на себя, с громким рёвом мотора оставляет позади свой дом и позволяет ветру ударить в лицо. И да, сегодня ему тридцать шесть, но даже так он не надевает шлем, хотя прекрасно помнит о всех правилах, статьях о смертях в авариях…
Всего на секунду Николас задумывается о том, что ни черта ему лучше не стало.
ХхХ
С самого юношества Николас не очень легально ездил на мотоцикле. Он нашёл полуживой мотоцикл недалеко от свалки и делал всё, чтобы его завести — Анджелина первая, к его тогдашнему удивлению, ожила, пусть и спустя пару месяцев страданий и кряхтений Ника над ней. Она была лучшей частью его тогдашней жизни, в которой днём он насмерть выматывал свою задницу подработками и лишь вечером мог ощутить вкус свободы, гоняя на своём мотоцикле, пусть у него и не было прав. Зато у него были книги — он быстро выучил правила и считал, что этого более чем достаточно.
Анджелину первую постиг бесславный конец — она развалилась после одной из поездок, ещё и далеко от города, откуда Николасу пришлось топать пешком. Всем он говорил о том, что она погибла во время исполнения того или иного трюка, но сам он вспоминал, как горели его ноги в ту ночь от долгой ходьбы. Зато это и побудило его собрать денег на новый мотоцикл, который был бы с ним до конца его дней и который на самом деле пережил бы всеразличные трюки, пируэты. Так, спустя пару лет у него появилась Анджелина вторая и водительские права.
По сей день Николас помнит вечер, когда он впервые ехал на новом мотоцикле. Сегодня он выбрал тот же самый маршрут давних лет, проезжал мимо старых знакомых и совсем новых зданий, летел наперегонки со светом фонарей, из приличия притормаживал, пропуская свежевыпущенных водителей, даже когда у него был приоритет — последний факт был одним из тех немногих, что отличали сегодняшний вечер от того.
Другим отличительным фактором было то, что Анджелина была уже третьей. Николас предпочитал не вспоминать то, как именно он лишился второго мотоцикла — он вновь прокручивает газ, словно бы это должно скинуть неприятное воспоминание.
Он проезжает мимо парка и наконец-то выезжает на мост — тот самый мост, где когда-то он ненадолго останавливался, чтобы передохнуть, собраться с мыслями, рассмеяться погромче — выпустить всё, что было на душе. Он помнит, что тогда был сильный ветер, который согнал его желание как можно скорее умереть, который подарил умиротворение и охладил его пыл…
Сегодня он тоже замедляется. Николас честно не думал останавливаться здесь, но проехать вот так, немного полюбоваться движущимся пейзажом… Ему нравится эта идея настолько, что он даже ухмыляется ей.
А затем Николас увидел что-то странное впереди. Тёмное пятно было тяжело разглядеть издалека — Николас заметно сбавил скорость, пытаясь понять, что он видит…
Он видит фигуру, сидящую на перилах моста.
Он даже подумал сначала, что ему показалось, что мозг сыграл с ним злую шутку, но при вечернем свете ярко-красная куртка парня, которая лежала рядом, служила этаким маяком. Когда-то им могли служить и волосы, выкрашенные в светлый цвет, но теперь они почти полностью выцвели, приняли грязноватый из-за натурального чёрного оттенок.
Нет, глаза его всё-таки не обманывали — тут уже он тормозит окончательно, даже не особо заботится о том, чтобы нормально поставить мотоцикл, потому что что-то в нём впадает в панику — ему приходится выпить лекарство из одной из ампул в надежде на то, что это подавит бушующие эмоции.
Почему же сегодня нет того самого ветра, который охладит его разум?
— Эй! — окликает его Николас и парень даже не вздрагивает, но оборачивается с каким-то неописуемым удивлением в глазах — он словно бы не ожидал, что кто-либо остановится, попытается с ним поговорить.
Может, Николас и был первым — от этой мысли начинает мутить.
Парень явно младше, чем Николас, но в его взгляде слишком много боли — такая редко набирается за короткий срок и Ник вспоминает свою старую, но понимает, что даже она является не совсем тем, что испытывает этот парень. Нет, парень словно бы принял на себя мировой груз, забрал невзгоды каждого, только бы спасти их всех. Вот только теперь он остался совершенно один, на краю моста, где уже никому не было дело до того, как он спасал людей, как…
— …Как насчёт того, чтобы вернуться сюда и поговорить так? — спрашивает Николас и парень всё ещё смотрит… без особой живости во взгляде. Даже удивление затухло в нём. — Я Николас. А ты? — это парень услышал, немного задумался, словно бы пытаясь понять, нужно ли ему отвечать.
— …Вэш. — всё же прошептал тот. — Давно уже люди не находили меня. Обычно это я ищу других. — пусто улыбнулся он, а Ник сделал шаг к нему.
— Расскажешь, почему ты здесь? — Николас хотел шагнуть ещё ближе, но напрягся, заметив, что парень перед ним чуть сильнее стиснул руки на перекладине.
— Я… не знаю. — признался он. — Устал, наверное. Допустил много ошибок. Последняя унесла близкого мне человека слишком рано. — Вэш отвернулся от Николаса, загляделся на темнеющее небо. — Я всегда знал, что люди вокруг меня от меня и пострадают, но я надеялся, что моё проклятие наконец-то меня оставило. — тихий смех казался пугающим в своей пустоте. — Нет. Нет, не оставило.
Вот теперь Николас подходит совсем близко, понимает, что в случае чего сможет схватить парня за руку и его оттянуть. Главное не за капюшон — куртка не застёгнута и слишком свободна на вид.
— Не волнуйся, — вдруг говорит Вэш, — я не думаю, что я буду прыгать — просто хочу подумать. — но Николас уже берёт его за руку, чтобы придержать — Вэш вырваться даже не пытается. — Я же просто незнакомец, так почему ты здесь? — спросил он.
И Николас не может сказать, что Вэш таковым не ощущается — что они словно бы знают друг друга уже долгие годы. Но Вэш словно бы и без слов понимает это, мычит в ответ.
— Это не твоя вина. — говорит Николас — это кажется единственным, что он может сказать сейчас и что будет верным. Он видит, что ему не совсем верят, но хотя бы прислушиваются. — И я не уйду, пока не убежусь, что ты будешь в порядке — даже если мы друг друга не знаем. — и почему-то Вэш усмехается, мотает головой.
— Как же это возможно? — вдруг спрашивает он. — Неужели ты правда нашёл меня? — Вэш вновь повернулся к Нику, глядя на него теперь уже с иным вопросом, с постепенно оживающим выражением лица.
— Я правда нашёл тебя, Вэш. — отвечает Николас и это звучит, почему-то… немного знакомо. — Пожалуйста, спустись сюда. — и Ник протягивает ему вторую руку, предлагая за неё взяться. В этот момент, кажется, в голубых глазах всё-таки что-то окончательно просыпается, начинает распускаться некое тёплое чувство, точно первый подснежник, который пробился из-под снега.
Парень смеётся с надрывом, берётся за лицо, скрывая истинное выражение. В смехе кроются отчаяние и непонимание, надежда с тягучей усталостью — затем следует всхлип и Вэш без лишних просьб резко перекидывает ногу обратно, перехватывает руку Ника своей тёплой, а металлической, которой скрывал лицо, цепляется надёжно за перила, только бы не упасть.
Легко притянув парня к себе, Николас выдохнул — обошлось.
По-хорошему парня нужно отвезти… куда-нибудь. Николас уже открывает рот, чтобы спросить, куда ему отвезти Вэша, как он вообще себя чувствует и чего хочет, но не успевает и слова сказать — чужие руки обхватывают его и вот уже парень прячет лицо у Ника в плече, тяжело вздыхает и… И, как маленького ребёнка, Ник обнимает его в ответ.
— Ну же, пацан, всё будет хорошо… — пробормотал Николас, вспоминая дни в приюте, как он успокаивал плачущих детишек после того, как те разбили себе коленки или локти — это совсем не то, но это самое близкое к комфорту, что у него есть. Вэш вдруг поднимает голову, возмущённо смотрит на Николаса, словно бы ушам своим не верит.
— Я могу быть старше тебя, знаешь? — спрашивает он и Николас из приличия сдерживает любые звуки, выдыхает, прежде чем сказать:
— Мне тридцать шесть.
— Ах, чёрт. Двадцать четыре. — тут же отступил Вэш от своего заявления и засмеялся… вздохнул. — …Я не знаю, что на меня нашло — обычно я могу хорошо давить эти… мысли. Видно, последнее происшествие ударило по мне сильнее, чем я думал. — он попытался отстраниться, но Ник придержал его за плечо. — Хей, я буду в порядке! Я уже привык к тому, что со мной происходит! — даже ярче улыбается он.
— У тебя есть кто-нибудь, кто может за тобой присмотреть? Я подвезу тебя. — и Вэш аж замирает, его натянутая улыбка чуть трескается, а взгляд опускается.
— …Ну, у меня есть одна подруга. — медленно говорит он. — Я просто не хотел никого тревожить. Да и зачем? Я в порядке и я бы ничего не сделал, просто… размышлял. — но Вэш, глядя Нику в глаза, сам понимает, как неубедительно это звучит. Он вздыхает, после чего отводит взгляд: — Икэбукуро. Она живёт возле Икэбукуро.
Знакомый район — у Ника там тоже жила подруга, с которой они уже пару лет как перестали общаться. Он прикидывает, как добраться, после чего подхватывает куртку парня и накидывает её ему на плечи, растрёпывает ему волосы.
— Запрыгивай, лохматый. — мягко говорит он. — Прокатимся с ветерком.
И, к счастью для Ника, Вэш даже не сопротивляется. Всего один раз Вэш бросает странный взгляд ему на голову, замирает на секунду, — явно хочет сказать что-то об отсутствии шлема, какой он правильный — но всё же садится сзади и крепко обхватывает Николаса обеими руками, утыкается лицом ему в спину.
— Возможно, тебе будет приятнее посмотреть по сторонам — здесь отличные виды. — советует Ник и, лишний раз убедившись, что Вэш действительно крепко за него держится, он всё же тянет газ на себя.
Даже за рёвом мотора Николас легко не столько слышит, сколько ощущает восхищённый выдох Вэша, который всё же поднял голову, чтобы посмотреть по сторонам — которого фонари города заворожили так же, как когда-то заворожили они самого Николаса.
В лицо ударяют мощные порывы холодного ветра, который, вместе с лекарством, уносит остатки тревоги. Вэш даже улыбается, вдыхает полной грудью и прижимается щекой к спине Ника вновь, растворяется в звуках города и мотоцикла.
Вэш не знает и вряд ли когда-либо узнает о том, что Николас начал вести мотоцикл немного аккуратнее, не гнал лишний раз, даже не обгонял машины, хотя мог, был уверен в своих навыках — просто не рисковал. Именно этого парня он должен был доставить в целости и сохранности — это словно бы было его задачей, которую ему кто-то поручил ещё давно, но только сегодня Николас смог наконец-то найти того, кого он должен был защитить.
На одном из светофоров, когда всё вокруг становится достаточно тихим, Николас резко выравнивается, чем привлекает внимание своего пассажира. И когда Вэш вопросительно мычит, то только тогда, немного подумав, Ник всё же вопрошает:
— Та твоя подруга, к которой мы едем — это случаем не Страйф? — не сказать, что Николас верил в то, что мир настолько близок, но если уж сегодня он поминает прошлое, то можно и о ней вспомнить.
— …Случаем да, это она. — кивнул Вэш. — Не знал, что вы знакомы!
— Раньше были друзьями, но мы уже сто лет как не говорили друг с другом. — отмахнулся он. Вэш хотел спросить что-то ещё, но загорелся зелёный свет и вновь стало слишком шумно для разговора.
Мэрил Страйф и здесь до него добралась, а?
Старая подруга, ничего такого. Их разговоры сошли на нет из-за огромной трещины — что-то было вырвано из их жизни, потеряно во времени, и мысли об этом чём-то оказались сильнее возможности вести разговор, слушать друг друга… Люди приходят и уходят — это Николас выучил ещё давно, но ему всё равно было странно терять контакт с подругой детства.
Он знает, что ничего они уже не восстановят, так что решает, что заходить в дом не будет. Может, потом напишет, спросит её о Вэше, но не более того — ворошить прошлое он готов только в своей голове.
Наверное, Вэш понимает — поэтому он ничего не спрашивает в следующую минуту тишины. Наверное, поэтому он говорит о планах, — планы означают то, что человек думает о том, чтобы жить дальше, а это хорошо — о своём детстве, о том, как он благодарен — не слушает, когда Николас говорит, что Вэш наверняка важнее, чем ему кажется.
Это поездка совсем не о разговорах — Николас никогда не был в них хорош и он рад тому, что Вэшу достаточно видов, достаточно того же ветра, свободу коего когда-то впитывал в себя Ник. Они замедляются, когда Николас въезжает в знакомые кварталы, затихает ветер и заканчивается та свобода, виды становятся намного скучнее, но даже так Вэш мотает головой так, словно бы всё это встречает в первый раз.
(Николас тоже удивлялся всему вокруг, когда ему начало становиться лучше. Хей, это ведь хороший знак, да?)
— Можешь высадить меня здесь? Тут быстрее всего дойти. — подал голос Вэш, сильнее сдавил Николаса, чтобы привлечь его внимание, но тот уже подъезжает к тротуару и, когда мотоцикл останавливается, то вес переносит на левую ногу.
Они вдвоём слазят с мотоцикла и двое как-то странно молчат, хотят что-то сказать, но слов не имеют. Николас убирает руки в карманы, думает, что вот, сейчас точно что-то нужное в голову придёт… и нащупывает маленький цветочек, который он всё-таки не выкинул.
Красная герань — крошечный недостающий кусочек пазла.
— Мы знакомы?
Когда-то вы встречались, были безумно близки, но то было не то время, не то место — вы не смогли остаться вместе до конца. Ты помнишь? Ты попросил его улыбнуться — он не смог.
— …Не думаю, нет. — Вэш запустил ладонь в волосы, ярко улыбнулся. — Спасибо, что помог мне. Я обещаю, дальше я справлюсь и сам. — смотрит с горькой мягкостью, улыбается с ноткой печали. Он обходит мотоцикл, а головная боль начинает о себе напоминать.
Тебе нужно постараться и вспомнить — это не так и сложно. Ну же, Николас. Ты закрываешь глаза, перебираешь в памяти странные обрывки — они появились после аварии на втором мотоцикле. Ты остался, в большинстве своём, цел, это правда, так ещё и не научился ничему, но в тот день тебя коснулось странное воспоминание.
— Нет, погоди, я точно тебя где-то видел. — Николас достаёт из кармана цветок, который за всё это время совсем не изменился, даже лепестки его не сморщились. Почему этот цветок из всех?
Он тебе говорил о красной герани с горящими глазами, описывал каждую деталь, пытался её нарисовать, но выходило криво. А однажды он показал тебе свою старую фотографию, где ты увидел целое поле, усеянное этими крохотными цветами. Ты помнишь это?..
— Может, у меня просто такое лицо. — пожал плечами Вэш. — Как-никак, а ты не первый, кто мне это говорит. — добавил он.
…Нет, ещё слишком рано — ты теряешь нить воспоминания.
Николас берётся за голову, в попытке подавить резкий приступ боли. Вэш к нему потянулся, желая помочь, да так и замер, не зная, что именно он может сделать — Ник не трогает пузырьки с лекарством, ведь они наверняка ему только помешают в этот момент.
— Возьми. — и Николас отдаёт Вэшу кусочек пазла, вкладывает красный цветок ему в ладонь. — Я не могу вспомнить сейчас, но… Возьми. Будет обещанием от меня, что я ещё вспомню. Я уверен, что всё же откуда-то знаю тебя. — говорит он и Вэш смотрит… странно.
Не как на ненормального — с каким-то безумно светлым чувством.
— …Дай мне свой номер, пожалуйста. — просит Вэш. — Это сильно облегчит задачу, ты так не думаешь? — и он принимает цветок, прижимает его к груди, пока другой рукой протягивает телефон, просит лишь об одном.
Он редко просит о чём-либо, так что же сподвигло его на крохотную просьбу сейчас?
Вэш отказывается от сопровождения, говорит, что справится сам и обещает, что напишет, как только он дойдёт. Даже так Ник уезжает не сразу, а ждёт — ждёт, пока чужая фигура не скроется во тьме.
Ждёт, пока на телефон, спустя минут десять, не приходит сообщение.
“Я добрался. С днём рождения, Нико.”
“Извините, указанный номер не существует!”
Николас пытается позвонить ещё пару раз, после чего сдаётся. Он не сразу, но всё же пересиливает себя, звонит Мэрил, хотя клялся себе, что не зайдёт на эту территорию, что не будет пытаться восстановить этот безнадёжный контакт. Но ведь это для дела — он не может иначе.
Мэрил отвечает почти сразу же. Она говорит, что не знает, о ком говорит Николас, когда тот упоминает Вэша — она такого человека ни разу не встречала, да и к ней никто не стучался. После короткой паузы Мэрил спрашивает, в порядке ли Николас, нужна ли ему помощь.
Нет. Нет, он не в порядке.
Он не знает, что ему делать. Говорит какую-то скомканную благодарность, прежде чем положить трубку, после чего идёт в сторону, куда ушёл этот загадочный парень, пытается найти его вновь, вспомнить хоть что-нибудь ещё.
Но никого нет. Он потерял его.
Хей, Вэш, оставь надежду — ты знаешь, что он тебя не вспомнит. Ты знаешь и то, что нечего вмешиваться в его жизнь или в жизни других знакомых лиц. Ты же знаешь, что приносишь всем боль, что ты — ходячий Ураган. Ураган, который уносит всех за собой, который разбивает всё на своём пути. Ураган, который никто не желает видеть, которого все сторонятся.
Хей, Вэш, ты ведь знал это с самого начала! Что с твоими глазами? Что с твоими плечами? Ты пробыл слишком долго слишком близко к нему и это тебя надломило, да? Посторонись его в следующих жизнях, не дай ему себя найти — ты это умеешь.
Хей, Вэш, почему ты так цепляешься за этот несчастный цветок?
…Вэш?