Наш дом

От жара пустыни до сих пор саднило горло. Прохлада вечера не утолила жажду, тело не слушалось, а разум, казалось, так и затерялся между песчинок. Сунув диванную подушку под голову, Кавех вытянулся и, пытаясь прогнать неприятные ощущения, в очередной раз застонал от усталости. Не для того ли, чтобы привлечь внимание соседа? Дорога до дома тянулась так же долго, как и нравоучения, от которых перед глазами мелькали цветные мушки. К счастью, Хайтам закрылся в своей спальне и до сих пор не выходил. Увлекла работа или тоже свалился с головной болью после испытания? Если бы тело слушалось, Кавех обязательно бы его проверил, но сейчас безразлично поглядывал в ту сторону.

И как сосед согласился на роль судьи, зная, что придётся лишний раз выйти из дома? Впрочем, он полон противоречий: то делал вид, что прослушал замечания о беспорядке, то вдруг начинал вытирать с полок пыль. Кто знает, какие причины выманили аль-Хайтама из тени. Ломать голову над этим – усугубить мигрень, что после бескрайних барханов накрыла лоб свинцовой рукавицей.

Перевернувшись на бок, Кавех прикрыл веки. Из-за неутолимой жажды тело ослабло, даже до кухни не дойти, чтобы плеснуть воды или лимонад в кружку. Помнится, с вчерашнего вечера осталась последняя бутылка? Однако исход одинаковый – нужно встать, но нежелание двигаться придавливало к дивану, вынуждая уткнуться щекой в подушку. И если бы только сосед без лишних слов принёс хоть что-нибудь... Несбыточные мечты, ведь он, пусть и много помогал за всё время их знакомства, вряд ли обратит внимание на печальные вздохи.

Забывшись на несколько минут в дрёме, Кавех не сразу услышал мягкие шаги. Хайтам появился в гостиной раньше, чем веки распахнулись, а пальцы успели хоть немного пригладить волосы. Равнодушный взгляд остановился на диване, но в глазах не мелькнул намёк на обеспокоенность. Безразличие и насмешки заставляли губы дрожать не то от злости, не то от расстройства, однако надеяться на другое отношение, пусть и после злоключений в пустыне, глупо. Хайтама ничто не способно исправить.

— Даже не принесёшь старшему стакан воды? — Надрывно протянул Кавех, когда сосед решил было пойти дальше.

— Старшему?

— Да, старшему!

— Ты так любишь напоминать о своём старшинстве, но в критических ситуациях действуешь совсем не так, как подобает старшему. — Аль-Хайтам обернулся и скрестил руки на груди. — Невольно возникает вопрос: почему оно должно внушать уважение?

— Старший – он и есть старший, — надул губы Кавех, приподнявшись на локтях, — принесёшь воды? А лучше лимонад...

— Сам не можешь сходить?

Усмешка в ответ! И это благодарность за уборку, готовку и просто за то, что он терпит несносного соседа? Точно съедет, когда выиграет турнир!

— Ты...! — Кавех осадил себя, чтобы не продолжить ссору. — Вот умру на диване, никто даже стакан воды не подаст... Что будет в старости?

— Тебя это озаботило только сейчас?

Закрыв лицо руками, Кавех перевёл дыхание. Каждый раз выводил! И если бы за колкостями скрывались иные слова, которые сосед боялся произнести! Приходилось их додумывать, а затем снова и снова путаться в выводах, ведь понять смысл между слов труднее, чем отыскать аранара. Почему нельзя высказать прямо, что думаешь? Правда звучала бы не так грубо, как бесконечные нотации.

Хайтам, воспользовавшись заминкой, успел улизнуть на кухню. И к лучшему: тратить нервы на невыносимое упрямство нет сил, а их нужно сохранить до следующего испытания. Счёт про себя, мерное дыхание в такт – раздражение испарилось. Затухающие узоры на стене – закатное солнце заглядывало в витраж – и покачивающиеся занавески вернули умиротворение, которое мгновенно рассыпалось, стоило заслышать перезвон посуды на кухне. Судя по звукам, кружка опустилась на столешницу, следом бутылка? Последняя, что у них оставалась, с лимонадом. Неужели... Сердце затрепетало, но от приятного волнения, которое дарила мысль о заботе, один шаг до гнева – зная характер соседа, он скорее съест последний кусок, чем оставит другому.

Бесшумная поступь – аль-Хайтам вернулся в гостиную. Стараясь не выдать любопытства, Кавех не повернул голову, но краем глаза проследил за его фигурой до дверного проёма. В руках у него сверкнула бутылка и знакомый золотой узор. Накопившаяся за последние несколько дней злость мигом вспыхнула. Рывком поднявшись, Кавех выдохнул:

— Сколько раз просил тебя не брать мою кружку?

В ответ тишина. Опять делал вид, что пропустил слова мимо ушей? Следующий вопрос прозвучал ещё громче, а тон стал высоким:

— Как тебе ещё хватает наглости забрать весь лимонад себе?

Пришлось последовать за ним, но коридор оказался пуст. Успел спрятаться! Приоткрытая дверь спальни Хайтама выдала укрытие. Где ещё его можно отыскать? Обычно прятался от шума и гневных замечаний на своём кресле у окна. Зато сейчас, видимо, забыл до конца повернуть ручку, оставляя лазейку для Кавеха. Теперь никуда не денется и выслушает мнение о каждой выходке за последнюю неделю. Победно распахнув дверь, Кавех замер: кроме фикуса, покачивающегося на окне в такт колокольчикам из сада, никого нет. Аль-Хайтам свернул в соседнюю комнату? Не в его стиле.

 Кровь прилила к вискам, а кончики ушей вспыхнули. Коротко выдохнув, Кавех попятился и подрагивающей рукой нажал на ручку собственной двери. Сосед стоял у кровати: в одной руке бутылка, в другой кружка, полная до краёв. С мгновение на его лице мелькнула растерянность, и сменившая её скука не скрыла, как его плечи напряглись и как отрывисто он поставил кружку на стол. В самом деле, услышал просьбу? Не верилось. Аль-Хайтам не из тех людей, кто помогает без своих мотивов. Поэтому вопрос вырвался раньше, чем Кавех успел подумать:

— Ты заботишься, чтобы вызвать у меня чувство вины?

— При чем тут это?

— Разве ты станешь бескорыстно помогать? В твоём доме...

— Нашем доме, — тут же поморщился сосед.

— Не важно. — Отмахнулся Кавех. — В этом доме ничего не происходит просто так.

— Ты прав, — пальцы Хайтама смяли край домашней рубашки, — я помогаю, чтобы не отвлекаться на твои вздохи. Мешают сосредоточиться, знаешь ли.

— Это я громко вздыхаю?!

Наверняка сосед заранее подготовил ответ на выпад, и всё же смолчал. Сдерживался, чтобы скорее вернуться к своим документам, которые перебирал вечерами? О бумажках волновался больше, чем о том, кто с ним жил! С другой стороны, Хайтам проводил с ними всё свободное время: завтракал с чтивом, между обедом и чаем обдумывал содержание, и кровать делил опять же с парочкой томов. В Сумеру скорее бы пошёл снег, чем он оторвал нос от страниц. И, если дело вдруг доходило до неискреннего сочувствия, – ради вежливости? – то оно звучало слишком приторно и расстраивало сильнее, чем безразличие. Хотя когда сосед в последний раз был искренним? Во времена студенчества?

Хайтам тем временем сократил расстояние между ними и замер. Дверной проём загораживал Кавех, который вновь вспыхнул, стоило ему заметить прохладу взгляда напротив:

— Вот так уйдёшь? — От злости – от неё же? – уголки глаз увлажнились.

— Лимонад на тумбочке, — невозмутимо пожал плечами сосед.

— Тебе нет дела до моих страданий! — Голос осип под конец фразы. — Только и можешь бросать на произвол судьбы...

Показалось или губы Хайтама дрогнули, а дыхание на мгновение сбилось? Пока холодность не успела вновь овладеть сознанием, а Кавех опомниться, он ухватился за пояс домашнего халата и решительно притянул к себе. Кончики носов почти соприкоснулись, искра возмущения погасла со следующими словами соседа:

— Зачем ты отдал еду тем лисицам?

— Меня замучила бы совесть, — пробормотал Кавех, — а ты... своей вообще не пользуешься, не поймёшь.

— Из всех людей ты лучше всех знаешь, чем опасна пустыня. — Хайтам говорил непривычно быстро. — У тебя была еда, вода и все шансы на победу, но что ты сделал вместо этого? Получил тепловой удар и чуть не проиграл.

— Они заблудились, я не мог пройти мимо. И испытание выиграл, если ты не забыл.

— Не видишь неувязку в своих словах?

— В том, что я помогаю, а ты только осуждаешь мой выбор? — Дыхание соседа касалось щеки, поэтому пришлось отвести глаза в сторону. — И ещё напоследок отпустил бы пару заумных фраз. Например: организм лисиц адаптировался к экстремальным условиям...

— Как ты дожил до таких лет, не замечая своей главной проблемы? — Выпалил Хайтам и тут же поджал губы.

Его ладонь намотала один конец пояса, притягивая так близко, что нельзя отстраниться. Неловкая тишина нарушалась сбитым дыханием: Кавех сопел от злости, а сосед от... От чего? Зрачки напротив увеличились, пытливо скользили по лицу. В другой момент подобное внимание отозвалось бы в груди. Аль-Хайтам было открыл рот, чтобы добавить к сказанному, но затих, продолжая сверлить взглядом. Наконец, он отстранился и, протиснувшись мимо, метнулся к своей спальне. Недолго думая, Кавех бросился следом. Дверь едва ли не захлопнулась перед самым носом, но он успел взяться за ручку и ещё громче спросить:

— Раз тебе виднее, то скажи в чём моя проблема? В сострадании?

И замолчал, стоило увидеть непривычно взволнованного аль-Хайтама: так и замер вполоборота, держась за спинку кресла у окна, другая ладонь взъерошила волосы, а щёки бледные. Обычная склока не могла вывести его из себя настолько, чтобы он кусал губы, пытаясь подобрать слова. Молчание изводило, но торопить Кавех не стал: сам не знал с чего начать, сосед опять ходил вокруг вместо того, чтобы высказаться прямо.

Рваный выдох, за ним слова, полные усталости:

— Ты стараешься помочь всем, забывая о себе.

— Эгоисту не понять сочувствия, — процедил Кавех.

 Утомился из раза в раз повторять настолько простую истину, которая никак не могла дойти до аль-Хайтама! Однако он остановил жестом, нерешительно шагнул ближе и, набрав в грудь воздуха, ещё тише произнёс:

— Помощь себе во вред – не помощь.

— С чего ты взял? Я спас лисиц, и ничего такого не произошло!

— Остался в пустыне без еды? Почти без воды, зная, как быстро у тебя наступает обезвоживание? — Аль-Хайтам в мгновение вновь ухватился за край его халата. — Ты мог погибнуть.

— Но ведь выжил, — усмехнулся Кавех и скосился на ладонь, которая соскользнула на пояс.

— Если бы ты прошёл мимо, что страшного произошло бы?

— Меня замучило бы чувство вины. Кто знает, с кем бы лисицы столкнулись потом в пустыне?

— Видишь? Помогаешь другим, чтобы с ними не случилось нечто ужасное, но оно рисуется только в твоей голове.

— И что с того?

— Я понимаю, почему ты так поступаешь. — Вторая рука Хайтама легла на плечо. — Не хочешь, чтобы с ними произошло то же, что сломало тебя в прошлом, но...

Внутри что-то сжалось, к горлу подступил ком. Ни с кем Кавех не желал обсуждать подобные темы, ведь до сих пор пустой родительский дом, который продал ещё в студенчестве, отзывался слезами. Сдержать их не получится, если сосед продолжит. Поэтому пришлось пробормотать:

— Не понимаешь.

— Прошу, выслушай. — Тон, которому невозможно противиться.

Кавех кивнул.

— Мне понятна твоя боль. Ты не виноват в случившемся тогда, и в том, что будет происходить с кем-то в будущем. Ты не можешь винить себя за все несчастия в мире.

— Но я могу сделать всё, чтобы хоть немного облегчить чьё-нибудь существование.

— А своё?

Вопрос задел за живое. Какая разница соседу, которому ещё с начала совместной жизни плевать на его состояние? Конечно, аль-Хайтам многим помогал, но из-за его характера ни одно слово благодарности не спешило сорваться с губ. Скрестив руки на груди, Кавех фыркнул:

— Я справляюсь со всем сам, если ты не заметил.

— Какой ценой?

— Сомневаешься в том, что у меня не останется сил на свою жизнь? Что я слишком слаб для этого?

— Нет, — пальцы Хайтама ласково прошлись от плеча к шее, заправили пару локонов за ухо и остановились на подбородке, — ты – самый сильный человек, который мне встречался в жизни: справляешься с невзгодами самостоятельно. И достижения вдвойне ценнее, ведь не все, кто сломлен внутри, достигают такого. Однако ты не просишь ни у кого помощи, из-за чего остальные считают, что у тебя нет проблем.

Наверняка, столько говорил лишь для того, чтобы в конце поддеть. Не дождется сосед его слёз. Громко сглотнув, Кавех впился ногтями себе в руки и настороженно протянул:

— В этом нет ничего странного, я – известный архитектор. Нельзя, чтобы образ рухнул. Тебе нет дела до своей репутации, но другим не всё равно.

— Скрывая проблемы улыбкой, ты их не решаешь.

— Будто бы я не знал!

— Мы говорим не о репутации. — Аль-Хайтам вновь повернул его голову так, чтобы заглянуть в глаза. Опять зрачки широкие. — Ты прекрасно справляешься с образом, но что за фасадом? И помогаешь другим ты во вред себе. И... именно это меня настораживает во всех твоих поступках.

— Не сломлен я, сколько раз повторять!

— Для матери, как и для остальных, привык прятаться за улыбкой, но именно её тень мешает понять, что тебе самому нужна помощь. Не чья-то. Твоя собственная.

Предательский всхлип. Утерев мокрые уголки глаз, Кавех хотел отвернуться, но Хайтам бережно приобнял за талию. Его щёки едва тронул румянец, а пальцы, касающиеся подбородка, слегка подрагивали.

— Тебе какое дело до этого? — Наконец нашёлся Кавех.

— Я был и буду рядом, что бы ни случилось. Мне не всё равно, что станет с тобой. — Слишком быстро ответил сосед и стиснул зубы, чтобы не продолжить. — Пойми: ты не обязан справляться со своей ношей в одиночку. Попроси помощи, если решишь разобраться в себе. Ты не один на этом пути. Да, это болезненно, но стоит того. Ты заслуживаешь прощения у самого себя. Тогда груз вины потихоньку сойдёт на нет. И я буду рядом всё это время. И потом, когда жизнь наладится, если ты позволишь.

Слова аль-Хайтама затихали с новыми всхлипами. Чувство вины за всё, что он делал и не делал, окончательно спутало мысли, обдумать сказанное не получалось. И всё же стало легче. Даже не от объятий соседа, в которые он заключил, и не из-за спешного ритма его сердца.

От осознания, что аль-Хайтам рядом.

Был и будет.

— Твои слова дарят надежду обрести свой дом. — Между вздохами шепнул Кавех.

— Наш дом?

— Наш дом.