Ничто не вечно, и, в конце концов, даже серый унылый декаданс сменяется ярким и наполненным надеждой ренессансом. Но и это не столько аксиома бытия, сколько выбор, который каждый для себя делает сам, ведь даже спустя семьдесят с лишним лет человек так и остался человеком – со всеми своими страстями, пороками, смекалкой и поразительной способностью не просто выживать в новых условиях, но и приспосабливать их под свои нужды.

Война – та самая, последняя в Старом Мире, - затронула всех без исключения, но не поставила точку в истории рода человеческого. А когда Долгая Зима дала слабину, когда радиация в некоторых землях отступила, человек покинул укрытие, ставшее ему и его потомству домом, сделал вдох и вновь принял бразды правления над миром в свои по локоть кровавые руки. Но история циклична, а мир во всём мире – пускай, и уничтоженном, - так и будет утопией. Наконец, лицемерие и интриги канули в лету хоть на время, и право сильного стало законом выживания. Ибо всегда будут те, кто, споткнувшись, не сумеет подняться вновь, как бы ни старались. Иные же и вовсе решат ползать, но оставшиеся не просто поднимутся, но и воспарят выше, чем раньше. Так, первые со временем сгинут, и жестокая пустошь не оставит от них и следа; вторые на долгие годы падут в варварство и невежество, а третьи будут всеми силами восстанавливать утраченное, или же изберут нечто новое, однако, всё равно именно им предстоит вершить судьбу своих сообществ, а вслед и всего мира.

И в Каркасовске это понимали так, как нигде на Полуострове. Когда Удав шёл к нему через бескрайние мёрзлые степи, словно мотылёк на одинокую лампу, он слыхал и о том, как обычный город-призрак – не так пострадавший, как Севастополь, или Евпатория с Симферополем – буквально восстал из мёртвых, прогнал дикарскую диаспору и сумел восстановить электроснабжение, несмотря на отсутствие электростанций на Полуострове. Одни считали это чудом и ссылались на благословение судьбой, а другие уважали жителей за их стремление выжить и вернуть забытые технологии в жизнь. Да, пустоши суровы, и ошибок не прощали – это Каркасовск тоже быстро уяснил и сделал свои выводы. Дикарей и бездельников здесь не жаловали, однако, трудолюбивых и честных чужаков, готовых взяться за работу, привечали всегда – не зря на стенах висели предложения потрудиться охранником, вступить в армию, устроиться на катер или разгружать ящики.

За те жалкие три дня Удав успел собрать минимальную информацию о городе, но сейчас, когда впереди его ждала целая ночь, он наконец мог познакомиться с городом поближе.

Улица Театральная тянулась почти до самой набережной, но прежде Удав задержался у площади, где людей бродило немного, и то в основном не гуляло, а, скорее, шло по домам. Ветер с моря тянул с собой вязкий морской холод, какой и врагу не пожелаешь, хотя, впрочем, местные не видели в нём серьёзную угрозу. Всего лишь ветер – сказали бы они.

Вот, из старого католического собора вышел старик. Пряча рот и нос в воротнике куртки, точно в поисках спасения, он запер дверь и спешно пронёсся вверх по улице. А мимо него прошагала влюблённая парочка – молодой рыжий парнишка прямо на ходу сорвал с себя телогрейку и накинул на молодую пассию, видимо, частично дикарского происхождения. Он тут же задрожал от холода, его зубы скрипели, однако, не прекратил рассказывать какую-то байку про Аджимушкайские Каменоломни. А девчонка то охала, то ахала, то качала головой со словами «пиздец» - наигранно, конечно, но а как иначе? Впереди них шёл человек с мешком за спине. Очевидно, пришёл из пустошей в поисках работы или ночлега. Удав хотел было подойти к нему, но с привычки было полез в порванный карман дублёнки за пистолетом. Таковы уж правила там, за яркими огнями городов и селений. И, что интересно, у того бродяги в руках целое ружьё! Наверное, местные силовики не против, чтобы люди ходили с оружием наперевес. Может, потому тут так часто попадались патрули. Вот, один такой из трёх человек волок куда-то пьянь в обносках, что вздумала кричать похабщину и клянчить мелочь у прохожих стоя у фонтана. В давние времена подобные картины никого бы не удивили, но мужчину почему-то одолевало странное любопытство. В иных общинах редко и дорогу от мусора чистили, а тут даже буйных разгоняли.

Докурив, Удав сначала призадумался, а затем выбросив бычок в ржавую урну, двинулся через площадь. Красиво, ничего не скажешь. В других городах здесь бы разбили лагерь или открыли рынок, но здесь площадь как площадь. Даже церковь – очень старую, судя по всему, не отвели под склад или жилище старосты. Мужчина огляделся ещё раз. Впереди уходило в горизонт море, а навстречу берегу шла маленькая грязная баржа и низким гулом оповещала своих сестёр о прибытии. Моряки смелые люди. Несмотря на всю радиацию, что таили в себе воды, несмотря на отравленную и больную рыбу, от которой счётчик Гейгера подозрительно щёлкал, несмотря на не знавшие милости ветра и волны, несмотря на сказки об огромных морских чудовищах, которыми пугали детей перед сном, эти бравые люди каждый день уходили в серые дали и возвращались с крупным уловом, шедшим на рынок, забегаловки или вовсе отдельным лицам, терпеливо ждавших у берега с автоматами и заготовленными мешками. Некоторые моряки не доживали и до тридцати. И если сухая пустошь не ведала милосердия, то море и подавно. Простуда без своевременного лечения и лучевая болезнь быстро скашивали их, но на место одних тут же приходили другие, ведь, платили очень и очень неплохо.

Дядю Удав плохо помнил. Так, может в самом раннем детстве. Бывало, он пропадал почти на месяц, но возвращался с разными гостинцами, главным из которых была сушёная рыба. Настоящий деликатес. А пахла она как! Только в какой-то момент дядя не вернулся совсем. Отец, помнилось, горевал какое-то время, но затем, казалось, и вовсе забыл о брате. А на вопросы, «почему» отвечал лаконично: «Потом будем. Не то время».

И сейчас вспоминать нет времени. Человек с крестом где-то рядом, и завтра Удав станет ближе к нему, как никогда до этого. Тому долго удавалось ускользать, но не в этот раз. Здесь, в Каркасовске, всё и закончится.

Но по-прежнему уже никогда не будет.

Ночами Удаву приходили в голову страшные мысли. Нет, не о кошмарном прошлом или пугающем настоящем – там всё ясно. Прийти, спросить, отправиться дальше, найти, уничтожить. И никакие дикари, никакие адепты новых религий, никакие вожди и грабители не остановят его. Нет, это всё неважно.

А что дальше?

Именно оно терзало Удава перед сном у трещавшего во тьме костра. Вкрадывалось в разум и хрипло шептало в тишине, становившейся вмиг невыносимой и давящей, от которой хотелось только убежать, а не выбить все зубы или прострелить колени.

А что дальше? Найдёт он человека с крестом, превратит его последние часы жизни в ад, но что дальше?

И мужчина, вдруг, почувствовал, как ему стало тесно. Среди невысоких зданий по бокам, моря перед лицом и огромной, нависавшей грозной тенью, горы, что виднелась почти из любой точки города. Митридат. В далёкие времена, когда и Каркасовск не был Каркасовском, когда и бывших империй не существовало даже как идеи, на вершине Митридата лежало нечто поистине удивительное, а оттого и по-своему прекрасное. Ибо то, в чём глупцы увидели бы просто камни в виде прямоугольников, на деле гордо носило название Пантикапей – древний город, сохранившийся в виде развалин и по сей день, спустя несколько бесконечно долгих и жестоких тысячелетий. А из вершины стремился в небеса полуразваленный обелиск, только дополнявший некую зловещую, но и величественную ауру в облик Митридата.

 Удав обязательно поднимется наверх, но потом, если задержится в городе. Ведь, наверное, сверху город казался таким маленьким и беспомощным, а наблюдатель чувствовал себя таким большим и сильным, а оттого по-настоящему свободным. Быть может, никакие проблемы не могли последовать за человеком по ступеням, оставаясь внизу из-за своей тяжести. Не оттого ли они злобно пыхтели и громко дышали – понимали, что вес помешал бы им подняться без одышки?

Да, стало бы легче. И обязательно станет. Но потом. Не то время.

С этими мыслями Удав свернул на Адмиралтейский проезд, откуда двинулся переулками. Чуть мерцавший свет фонарей на улице мешался с танцами свечей и работавшими от дизельных генераторов лампами внутри низких зданий. Так, он и дошёл до небольшого здания, что пускало дым из самодельной трубы на крыше, с ржавой стальной вывеской – «У Миколы». Наконец, можно и выпить. Только чуть-чуть.

И стоило мужчине открыть дверь, как он сразу же ощутил, будто прикоснулся к чему-то старому, и оттого отчасти сакральному. От интерьера так и веяло тем самым, довоенным, духом, а скрипевшие под подошвой доски, облезлые обои в кружева и причудливые узоры, потрескавшиеся рамки выцветших фотографий с видами города, почерневшие пластиковые столы и стулья с погнутыми металлическими ножками так всем своим видом и кричали: «Посмотрите на нас! Будто и не было никакой войны. Ну и что, что потрёпанные годами? Зато всё так же, как и более семидесяти лет назад! Разве, это не здорово?»

-Куда? – грозного вида охранник в кожанке словно возник из ниоткуда и жестом остановил мужчину. – Рожу покажи.

Впрочем, Удав и не стал сопротивляться: таковы обычаи местных, да и здешняя мнительность понятна. Он лишь снял респиратор, обнажив губы и нос, и думал уже после очков разматывать бинты на лице, но охраннику хватило и этого.

-И кто тебя так? – криво ухмыльнулся, а из внутреннего карман куртки показалась рукоять пистолета. – Оружием не свети, только. Проходи.

Насыщенные кислотой вспышки били в глаза и поочерёдно окрашивали бар то в фиолетовый, то в красный, то в жёлтый, то в зелёный. В дальнем углу одиноко стояла печка-буржуйка, в которую то и дело подбрасывал дрова чумазый мальчишка – похоже, центральным отоплением обеспечивали не всех. Столы шли вдоль стен в два ряда, оставляя посредине пустое пространство, где плясали уже изрядно повеселевшими горожанами – Сюткин, как никак, певец на все времена. Красная не то от спирта, не то от плясок молодёжь знакомилась с девушками, рыночные торгаши обсуждали дневной навар, доедая мидии и похлёбывая странный на запах чай, а угрюмые армейцы и усталые с дороги путники пропускали одну за одной, несмотря на трудности грядущего дня. Порой, к танцевавшим то и дело подходил странный мужичок и предлагал какой-то пакетик, а затем скрывался где-то в подсобке кафе. А три молодых девчонки кружили у столов и будто бы нарочно наклонялись к гостям, а те были и рады. Иногда, официантки наигранно ойкали от лёгких шлепков по ягодицам, а затем обязательно оглядывались с игривым взглядом.

Одна такая подлетела к Удаву – пригласила за столик, но тот лишь бросил:

-Да я у стойки сяду. Чтоб не отходя от кассы.

Нет, с девчонками он развлекаться точно не станет. Так, купит пачку папирос, если будет, закинет немного за воротник, да пойдёт искать, где переночевать можно. Хотя, прежде мужчина бывал в забегаловках, где есть комнаты для ночлега. Может, и здесь такие будут? А хотелось бы.

Удав сел за стойку и, расстегнув дублёнку, с характерным выдохом припустил шарф. Мешок он перекинул к себе на грудь, чтоб ничего не украли. Огляделся и, достав из пачки папиросу, закурил.

-Вечер добрый, - молодой парнишка-бармен с улыбкой очутился перед ним. – Вам чего?

На стене за ним висела старая школьная доска, где мелом огласили скромный прейскурант: и полстакана самогона за триста рублей, и уха из кефаля за пятьсот, и пачка сигарет за тысячу. Но что поразило больше всего, так это самый центр доски, где «наименования товаров» аж выделили кружками и восклицательными знаками:

«ДИАНА – 5000 р

ЖАННА – 5000 Р

АНЖЕЛОЧКА – 5000 Р»

«Ну и ценник, конечно. И так в открытую?» - даже удивился Удав, но, чуть помычав, дал ответ:

-Полкружки самогона и пачку самокруток.

Он порылся во внутренних карманах дублёнки, вытащил монетки пятидесятирублёвые и, посчитав, положил на стойку. Выпустив дым, Удав решил послушать, о чём толковали горожане сегодня, поймать сквозь рёв старенького магнитофона какие-нибудь новости и животрепещущие темы.

-…И говорит, значит, всё – Армянск под Сечь встал, понял? А та уже и на Джанкой смотрит. Глядишь, до нас скоро дойдёт, - с тревогой в голосе вещал мужик с седеющей шевелюрой, сидя за столиком неподалёку.

-Да ну, нах, - отвечал тому второй – в рубашке, - Нам тут своих бандюганов хватает с головой, так ещё и этих потом кормить. На всех рыбы не хватит. Но, знаешь, чё? Им ещё дойти до нас надо, там ж Симферополь, все дела…

-Тут, как бы, совки с Кубани паромы не починили, понял? - перебил первый, – А то я слышал уже, мол пытаются чё-то.

-Чё? – второй поморщился.

-Да я сам охерел, когда мне кум рассказал, - развёл руками тот. – Он ж в море ходит, понял? Говорит, дело вечером было. Возвращались уже с уловом, а он ж на востоке, понял? И вот, вышел перекурить, а там вдали у Тузлы огни какие-то. Походу, всё скоро. Кубаноиды придут, блин.

-Ну, - мужик в рубашке почесал лысину. – Хер его знает. Может, и к лучшему. Хоть порядок наведут тут.

-Да в пизду такой порядок! – воскликнул тот с шевелюрой. – Уж лучше под братвой ходить, понял? Чем в очереди стоять, чтобы тряпку с их богом-Лениным целовать!

-А как ещё? – мужик в рубашке  вскочил. – Чё, этим дальше рыбку с мидиями на стол ставить, а самим хер без соли доедать? Или на Сечь батрачить, пока эти головорезы наших жён ебать будут? И это ещё, слава тебе Господи, дикарей всех погнали, а то хуй знает, что бы тут было! Чё, забыл, как они нашим заточкой в почку тыкали?

-Да, главное, чтоб не эти, - только так успокоился первый и долил остатки самогона по гранёным стаканам. – Но как хана их вальнули, так всё. Ебать, раздолье пошло. Я даже, понял? Пару таких вальнул. Ну, тип, просто по улице шёл в выходной свой, а навстречу мне эти идут, понял? А у меня ж это, волына всегда при мне. Я так достал, короче…Дрогнем?

-Дрогнем,

 Они чокнулись и залпом осушил стаканы, после чего седеющий принялся жестами дополнять рассказ.

-Те руки подняли, на своём загалдели. Проклинали, походу, понял? Я одному в тыкву промеж глаз, и второму зарядил. А там, понял, ещё? Армейцы шли. Палыча, Елизарыча – не помню уже. Так они мне, прикинь, понял? Ничё не сделали ваще, так ещё и кивнули так одобрительно, мол, заебись, мужик – молоток.

-О, уважаю, братишка, - закачал пальцем второй. – А то, блять, они на улицах срали, помню. Ну, два года назад ещё. Иду так по Карла Маркса, а передо мной эта обезьяна. Садится посреди улицы, штаны спускает и срать начинает. Ему все «фу, как так можно?», а он на своём материть начал. Ну, тогда никто ничё сделать толком не мог - с их ханом себе дороже было связываться.

-Точняк, тему говоришь. На улицах срали, да...Я так наступил, однажды, короче…

Но Удаву уже принесли выпивку – мутную, но терпкую. Опрокинув стакан, мужчина потушил папиросу о пепельницу и чуть прикрыл глаза.

Наверняка кто-то таращился на него из-за бинтов, и думал, как бы украсть чего. Не получилось бы. Пустоши учили бдительности и прививали здравую паранойю, какую Удав нет-нет, да замечал у некоторых посетителей кафе. И ведь многие шли в город в поисках лучшей жизни, о какой и не могли мечтать, прозябая в сёлах и городах, пострадавших сильнее этого. Кого бы Удав не встретил на пути туда, все говорили о квартирах, безопасности и семье, которую уж лучше создать бандитов, нежели дикарей и совсем уж конченных отморозков. В конце концов, какой ещё должна быть жизнь? Не вокруг же них Земля крутится, да? Главное, чтоб рядом близкие были, а с ними любые трудности по плечу. Так отец учил, по крайней мере.

Вот, отца Удав помнил очень хорошо. Жаль, что подольше не протянул. Увидел бы, каким его ужик стал. Хотя, может, и к лучшему? Ведь ничто не вечно. И счастье тоже.

Интересно, кого поймал Палыч? Вряд ли человека с крестом –  было бы слишком просто, этого надо оставить на сладкое. Того противного, получается? О, да. Их двое и осталось. Таких мразей Удав ещё никогда не видел. И как их вообще свет носит? Ну, носил. Носит теперь только двоих. Один увидит свой последний рассвет завтра, а там и до второго недалеко. Тогда, всё и закончится. Можно поставить точку.

А что дальше?

Нет, не надо думать так наперёд. И назад оглядываться тоже нельзя. Но не получается как-то. Вот, их деревушка, вот и Лиза…

И когда звучит на радиоволне

Медленный фокстрот,

Знай, что это я вспомнил о тебе,

И печаль пройдет… - пел Сюткин из древнего динамика, а Удав тем временем становился смурнее.

-Повторить? – парень на баре убрал стакан и положил перед ним заказанную пачку. – Или вам что-нибудь поинтереснее? – тот хитро улыбнулся. – Шпак, девочки. Вы с пустошей, судя по виду, вам бы…

-Да не, спасибо, но… - мужчина вновь закурил и хотел было вернуться к мыслям, но бармен вновь отвлёк. Наверное, так было бы лучше. Словно в последний момент хватал за руку перед прыжком в тёмную бездну. О как. И откуда он этого понабрался? Только ж азбуку читал.

-Что там нового за городом?

Удав пожал плечами.

-Да, я сам издалека, толком и не знаю.

-Ого, - у того поднялись брови. – С Кубани, что ль? Хотя, вряд ли…

-Да, неважно. Можете повторить?

-А то знаете, как, - бармен поспешил налить новую порцию и бросить монеты в кассу. - Сколько у стойки не садится человек с дороги, так сразу байки начинают рассказывать. А интересно же, как на пустошах живут. Я сам местный.

Удав выпил до дна и покивал.

-Не, так только в рассказах бывает, - махнул рукой он. -  А у вас девочки как? В комнату ведут, я так понимаю?

-Да, в этом плане всё цивильно. Одну секунду, - бармен удалился к новому заказу, и вернулся только через пару минут. – По поводу девочек, значит, - и затараторил, словно по бумажке, - Сегодня свободны эти три, что на доске. Если вам кто-то из официанток понравился, то завтра приходите. Ну, или с переплатой. Любой каприз за ваши деньги. Цены за всю ночь. Выбираете бабочку, я её подзываю, а она ведёт Вас в комнату. Диана это та красотка с чёрными волосами. Бомбическая девчонка, такое ротиком вытворяет, что и словами не описать. Жанна конфетка такая, с коричневыми. Или как это называется? Но она на клиента сначала смотрит – может и не пойти. Но если пойдёт, то точно не пожалеете – растяжка что надо. А Анжела наша гордость, потому что и в жопу даёт. Фигура – во, сиськи – во, на всё согласна, ещё и папочкой называет. С ней и пожёстче можно.

-Не, это всё интересно, - засмеялся Удав скромно. – А просто комнату даёте? Или, знаете, где переночевать поблизости можно?

-Ну, - почесал тот затылок, но тут же удалился на новый заказ.

А народ всё подтягивался. Бедные официантки, то и дело метались между кухней и залом в жажде угодить всем, но посетители только входили в кураж и просили ещё. Парни уводили накачанных самогоном девчонок с танцпола, а те и не были против. Вот, подтянулась и братва в драных спортивках и шубах, жадно поглядывавшая на свободных девушек. Ну, или мягко намекавшая кавалерам уступить своих дам. Там и бродяги с пустошей медленно потянулись под стол за оружием. Раздались первые крики с армейских столов, а за ними последовали и толчки в грудь. Стоявший до того у входа охранник неожиданно исчез с поля зрения. Наверное, отправился «погулять немного».

Но Удава то мало волновало, хоть он и сам инстинктивно пустил руку к кобуре. Задерживаться он, конечно, не планировал, если ночлега не предоставят.

-Увы, - бармен вернулся к нему, чтобы убрать стакан. – Такой услуги нет. Но есть ночлежка дальше по переулку, где пансионат бывший. Там круглосуточно, и места есть обычно. Повторить?

Но, разведя руками, Удав встал, натянул респиратор и застегнул дублёнку.

-Спасибо Вам, - положил на стол ещё сто рублей. – И хорошей смены.

-Да, Вам тоже доброй ночи, - и резким движением руки убрал монеты к себе в карман.

Ирония бытия заключалась в том, что Удав, сам того не зная, умел очень вовремя уйти. Случалось, что ему стоило только пересечь порог и вдохнуть свежего воздуха, как там, где он сидел часам, начиналась жёсткая потасовка или вовсе поножовщина: женщина, неудачная шутка, взгляд не такой. И завертелось – Удав только потом узнавал, что происходило спустя пару минут его ухода, и то совершенно неожиданно и между делом. Если и была судьба, то она часто уводила его от подобных бед. Однако и брала высокую цену. Потом. Когда мужчина совсем того не ждал.

О драке в «У Миколы» он узнает только, когда вернётся туда ещё раз. А пока же он вдыхал свежий морозный воздух и двигался вверх по улице, засунув руки в карманы дублёнки. Пускай, на улице и не души, но ослаблять внимание не стоило. Всё-таки Каркасовск криминогенный город – это понятно и без подслушанных разговоров за стойкой. Ведь даже пара пьяных тел, что браво преодолевала девятый вал и двигалась прямо по курсу домой, могла наброситься и потребовать денег. А их осталось не так много, к слову.

В глазах заплыло. Всё-таки хороший самогон. Может, намешали чего туда? Не зря ж тот мужичок на танцполе пакетики предлагал. Дурь какая-то! Нет, не терять бдительности. Как там? Вверх по переулку? Бывший пансионат…И что это за слово такое? Ну, «пан» – это как «хан», только «пан». Значит, дикарское что-то. «Сион» – это евреи! Точно евреи! Отец рассказывал. А «ат» - это…Ад, наверное? Что ж получается? Дикарский еврейский Ад? Куда его хочет завести бармен? Уж не дикарь ли он сам? Нет, таких не пускают…

Стоп. Чем он вообще занимается? Какой хан, какие евреи, какой Ад? Что за бред? Это всё от того, что не ел ни черта, не спал толком последние дни нормально – на окраинах только да у автовокзала где-то. Может, до него вообще дойти? А, нет, там буйные какие-то все, ну их лесом. Ладно, пансионат этот, значит…

Наконец, из тьмы выплыло невысокое кирпичное здание с неброской надписью на ржавом листе стали на фасаде. Словно корабль, Удав уверенно устремился сквозь сердце алкогольного шторма к спасительной «Ночлежке», хоть судно вот-вот и дало бы пробоину. Взяв чуть влево, Удав пришвартовался к стене и позволил себе облегчить душу, устранив тем потопления нижней палубы. И только затем – с чистой совестью и зажжённой папиросой – победоносном вошёл в порт.

И когда это он начал мыслить по-моряцки?