— нет! ты не пнимаеш-шь, я тебе— ох, сейчас... я тебе говорю, он таки-и-им придурком был, боже, храни его чëртову грешную душ— эй, ты не слушаешь!
— жан, успокойся, ты мне итак каждый раз про него рассказываешь, когда мы выпиваем.
— н-неправда! эй, конни, скажи ей!
— ...так вот, заходит как-то улитка в таверну—
микаса вздыхает, устало смотрит в сторону раскричавшегося жана и лицо морщит. каждый раз ведь одно и тоже. обычно его хотя бы армин утихомирить пытается, так сегодня вот взял и уснул вдруг. сидит теперь, голову на стол опустив, счастливый, отдыхает.
справедливости ради, даже и ругать его за это некрасиво — итак работает на износ, спит по три часа в сутки. как и всегда, в прочем.
микаса его по голове гладит мягко и недовольно цокает в сторону спорящих жана с конни, мол, разорались тут! (у жана и конни странные воспоминания в голове проносятся, будто было уже нечто подобное раньше) и поворачивается снова к энни под полупьяный смешок пик.
у неë такие ресницы густые.
странно, что микаса не замечала этого прежде — она всегда ведь была слишком внимательной даже для своих малых ранних лет. что эрен где-то свалится, синяков набьëт, а потом ходит кофтой прикрывает, чтобы от карлы не попало, что армин себя чернилами случайно у виска мазнëт, даже не заметив (да и как тут заметишь вообще под такой копной светлых волос?). а она вот всë видела.
наверное, сейчас алкоголь просто в голову ударил.
райнер как-то странно на неë смотрит из-за бутылки, но микаса этот взгляд игнорирует, головой мотает слегка и вновь оглядывается. вроде бы сидят все в еë доме, в еë гостиной, а окружение и не узнать. что за вино они вообще такое привезли?
вздыхает, тянется за нарезанными фруктами — заграничными кстати! — и в рот кидает, почти не жуя. сладко, ох как сладко, аж голову дурманит от вкуса и запаха.
мелькает вдруг перед глазами лето, когда дедушка армина принëс им дыню. помнится, слаще неë не было ничего на целом свете! по-крайней мере, так показалось им тогда — глупым, наивным, впечатлительным детям, которые так восхищались всем вокруг. а нет, вон как оказалось — есть и послаще и повкуснее.
микаса глотает и хмыкает. хмыкает и всхлипывает. тянется за ещë одним ломтиком чего-то другого (кажется, это называется банан), а руки вдруг трястись начинают. надо же, за всю жизнь ни разу не тряслись, а тут вдруг начали. как глупо.
энни тоже почему-то как-то оглядывает еë подозрительно, может быть даже беспокойно, руку тянет, чтобы на плечо положить, и микаса словно ломается.
в миг затихшей комнате вдруг слышится судорожный вздох, а за ним кап-кап-кап — тихо падают на стол чьи-то слëзы. ещё один сорванный вздох, и микаса вдруг осознаëт — слëзы еë.
— м-микаса? ты чего?...
вечно он всегда умудрялся появиться рядом, когда она хотела поплакать в одиночестве. как чувствовал ведь. теперь вообще на обоих плечах чьи-то руки лежат, поглаживают аккуратно.
стулы отодвигаются, шаркают по паркету, и чьи-то ноги тоже к ней подходят, окружают со всех сторон. чьи-то глаза смотрят на неë взволнованно, чьи-то губы что-то шепчут. кто-то еë любовью окружает, а кто — не понять никак из-за размытого от слëз зрения.
микаса надеется, что собираются они все не в последний раз.