Не имея шанса

Самое сложное – принять.

Когда он только попал в больницу, то я испытывал лёгкую панику. Случай не настолько запущенный, каким бы мог быть, но шанс на смерть есть. Я старался не обращать внимания на этот факт, он тоже. С его согласия мне было дозволено появляться в палате – его родители никогда бы меня не впустили. Точнее, его мать, потому что осталась только она. Да, она была горой за своего сына и, когда узнала о диагнозе, совсем позабыла про скандал, который сама же и устроила. Как так, её сын не может быть геем! Но вот на меня обозлилась, так что я, скорее всего, стал для неё врагом номер один. Это ведь я совратил его и поставил на неправильный путь! Я помню её взгляд, когда за разговорами задерживался в палате, и приходила она. Ох, кажется, его мать готова была испепелить меня одним взглядом.

Тем не менее мы строили планы. Думали, что в будущем он поправится, а мы будем вспоминать этот период хоть и как страшный, но миновавший. Планировали отправиться в какую-нибудь поездку, может быть даже достаточно длительную. Он очень хотел побывать в Калининграде и посмотреть на сохранившиеся ворота, дома и прочее. Да, такое путешествие будет затратно, но почему бы так не отметить его победу? А ещё он хотел завести кота. Перед тем, как он попал в больницу, мы переехали в квартиру, где разрешалось заселяться с животными, а он хотел использовать этот шанс по полной. В последующем тоже приходилось бы тратить больше времени на поиск квартиры, но что поделать? "Я хочу... Ну вот, который... Ну помнишь, я тебе показывал?"- говорил он, а я кивал. Он кидал мне фотку какого-то серенького кота с голубыми глазами с не очень длинной шерстью. Мы всегда знали, что не стоит заглядывать в будущее, даже когда не знали о диагнозе, потому что потом мы слишком разочаруемся. Тем не менее мы всегда что-то планировали – разве не так делают в нормальных отношениях?

Несмотря на болезнь, в наших отношениях почти ничего не изменилось – ну, кроме того, что большую часть времени мы проводили в больнице. Мы по-прежнему проводили время вместе, разговаривали, делились чем-то. Когда он снова оказывался в больнице, а у меня возможности быть с ним не было, то он обязательно мне звонил. Такие разговоры особо долгими не были, но и особого смысла не несли. Так он намекал, что пока всё хорошо и волноваться не о чем. Я верил.

Самое сложное, не иметь возможности.

Его состояние ухудшалось с каждым днём. Он выглядел всё хуже и хуже, но я старался не обращать внимания. Всё-таки, поменялось немногое – он редко когда отращивал волосы длиннее излюбленных двенадцати миллиметров. Да, поднабрал в весе из-за лечения, ну и что? Потом обязательно вернёт форму, он же у меня спортивный! Волосы потом ещё отрастут, если что я парик куплю. За последнюю фразу я получал, правда, но это хотя бы как-то разбавляло атмосферу. А она, мягко говоря, была такой себе.

Правда, мои утешения ему не помогали. С каждым днём ему становилось не только плохо, с каждым днём он становился блеклой копией себя. Причём, можно сказать, буквально – за несколько месяцев нахождения тупо в палате побледнел, а синяки под глазами стали ещё темнее. Ему не нравилось то, что он видел в зеркале, когда мог встать с койки. Я видел, как его брови стремительно сводятся к переносице, а челюсти сжимаются. Он считал себя жалким.

Я старался его успокоить. Сидя рядом с ним на не очень удобно стуле поглаживал по руке – на него это всегда действовало успокаивающе. Он сокрушался и говорил, что должен был давным-давно выздороветь, и мы всё-таки завели бы кота и уехали. Я, не переставая гладить его ладонь, говорил, что на лечение требуется время, причём не малое время. Сейчас будет лучше, если он будет продолжать находиться в больнице и лечиться, а потом мы обязательно наверстаем упущенное. Он поджимал губы, но потом слабо улыбался. Мы продолжали верить в то, что он выкарабкается. Он же сильный, он обязательно справится!

В какой-то момент меня перестали пускать к нему в палату. "Можно только родственникам",- противным (хотя, скорее всего, он таким не был, а я просто себе это надумал) голосом сказала мне женщина, когда уже подходил к лестнице. Она уже знала меня, потому что появлялся я там не в первой и, заметив, окликнула, сообщая новости.

Он в реанимации. Допускают только мать. Осознание того, что я могу больше, и не увидеть его живым заставляло сердце сжиматься. Дома мне стало плохо. Там всё напоминало о нём: фотографии, которые он заставил распечатать, его вещи, ноутбук, от которого он не отрывался, потому что "Заяц, ну у меня работа, щас лягу!", проводные наушники, которые он и не использовал особо.

При виде всего этого появлялся ком в горле, не собирающийся уходить. Всё это может быть больше не использовано или просто остаться воспоминанием. Приятным и одновременно болезненным.

Сложно было понимать, что мы больше можем не увидеться. Я чувствовал себя беспомощным – я не могу попасть к нему, я не могу посмотреть на него, я не могу убедиться, что он в оптимальном состоянии. И сколько бы я не писал его матери – она меня игнорировала.

Но в один день она мне позвонила. Я удивился и сразу же готовился к худшему.

Самое страшное – знать.

Он пришёл в себя и почти первое, что потребовал – увидеть меня. И как же я мог ему отказать?

Не сказать, что он выглядел лучше, но у него в глазах хотя бы появился озорной блеск. Он сказал, что идёт на поправку. Я улыбался и чувствовал, как к глазам подступает влага.

- Ты чего?- в его голосе слышалось отчётливое недоумение. Я тяжело вздохнул и улыбнулся.

- Рад, просто.

- Господи, я так редко вижу, что ты плачешь. Ну иди сюда, давай.

Мы поговорили ещё минут десять. Он говорил, что теперь хочет побывать в любом месте даже нашего города, лишь бы не в больнице. Я посмеялся и сказал, что мы обязательно съездим куда его душа пожелает. И обязательно заведём котика. Двух даже.

Выходя, я слёзы не сдержал. Его мать стояла неподалёку, я пришёл после неё. Она смотрела на меня стеклянными глазами, а я же, уже забив на мокрые щёки, двигался в сторону выхода. И, когда был близко, остановился, прошептав "Спасибо".

Когда она мне позвонила, новости были хреновыми. Его мать сначала сказала, что он очнулся, и я на секунду выдохнул. Он справился? У нас ещё не всё потеряно? Он всё-таки увидит то, что так хотел?

Но на этом хорошее закончилось. Врачи пророчили, что ему осталось три дня. Он не успеет. Не успеет объехать хотя бы часть страны, не успеет завести кота, не успеет воплотить в жизнь то, что так хотел. А хотел он многого. Устроиться в жизни, в будущем, возможно, переехать в более гуманную страну и выйти замуж. "Чтобы тебя спокойно впускали",- говорил он уже в больнице. "Было бы славно",- думал я, даже не допуская мысли, что его не станет.

Я знал, что больше этого не будет. Знал, что больше не будет нас. Буду только я и несбывшиеся надежды. Как бы я не старался, а в голове всё время прокручивались эти мысли, из-за чего слёзы тогда и выступили. Его мама просила меня не говорить о том, что он умрёт со дня на день. Мы же оба не хотим, чтобы он последние свои дни прожил в бесконечных раздумьях о том, зачем он всё это прожил? Хотя, возможно, он чувствовал приближающуюся смерть. Многие же чувствуют её, да?

Перед выходом я поцеловал его в лоб. Потом в нос. Щёки. Ещё раз. И ещё. Он засмеялся и слабо (на большее он способен не был) отталкивал меня, говоря, что потом ещё успею.

Не успею.

Он умер через два.