Юнхо устало опускается на кровать. Мышцы противно ноют после долгой тренировки, на ногах многообещающе расцветают синяки от падений, а руки всё ещё мелко подрагивают от перенапряжения. Тренировка сегодня прошла на славу.
Юноша зачёсывает влажные после душа волосы и думает, чем бы заняться. С одной стороны, время уже позднее, разумно было бы лечь спать, завтра ранний подъём. С другой стороны, когда это он поступал разумно?
— Даже не думай лезть в компьютер, — с порога предупреждает Сан, который только что сам выполз из душа.
Юнхо обиженно стонет: он уже успел удобно устроиться в кресле, предвкушая ночь в обнимку с монитором, чтобы утром его встречали красные от недосыпа и усталости глаза в отражении и боль в спине. Столь великие планы рушатся под строгим взглядом соседа.
— Нам предстоит долгий и трудный день, — Сан буквально оттаскивает друга от стола, подтверждая тем самым, что в зале явно не просиживал штаны. — Что мы будем делать, если наш главный хореограф начнёт валиться от усталости? Так что спать. Сейчас же.
Юнхо пытается состроить щенячьи глазки, используя этот приём вместо уговоров и требований отпустить, но Сан непреклонно валит его носом в кровать, удерживая в захвате и отфыркиваясь от лезущих в лицо волос.
— Хорошо-хорошо! Сдаюсь! — молит о пощаде тот, хлопая свободной ладонью по матрасу.
Он вспоминает, как раньше мог завалить Сана без каких-либо усилий, одним пальцем — настолько хрупким друг выглядел по сравнению с ним: казалось, задушишь в объятиях едва ли не случайно. Но сейчас Сан, пользуясь своим положением, бьёт его по заднице и наконец освобождает, и Юнхо думает, что определённо скучает по тем временам.
Когда Сан покидает чужое спальное место — признаться, нынче редко посещаемое, — его хозяин переворачивается, демонстративно потирая запястье. Сан обеспокоенно смотрит: «Неужели слишком сильно скрутил?» — но сразу понимает, что всё в порядке, когда раздаётся: «А может, всё-таки часика два я поиграю? В качестве моральной компенсации за нанесённый ущерб», — и метко бросает мягкую игрушку в лицо вымогателю. Тот смеётся и объявляет, что больше он Шибера не увидит, раз так с ним обращается, и Сан спешит спасти одного пса из загребущих лап второго.
После очередной шуточной потасовки, в которой участвуют зубы, подушки и плюшевые звери, они тяжело дышат, развалившись на полу, и негромко хохочут. Юнхо чувствует себя счастливым, и по ямочкам на щеках Сана может утверждать, что друга тоже переполняет радость.
Так хорошо, так правильно.
По этой причине, когда Сан внезапно оказывается невероятно близко, Юнхо ничего не предпринимает: наблюдает, гадая, что будет дальше.
А дальше следует нежное, осторожное прикосновение к губам и напряжение во всём теле с готовностью уйти, если это окажется слишком, если не понравится. Но Юнхо не отталкивает — сам тянется вперёд, ногами обвивая и рукой зарываясь в мягкие волосы.
Он чувствует в податливых движениях Сана жажду, но не обманывается, будто это всё для него и только ему: он прекрасно видит, какими взглядами его сосед провожает Минги, и знает, что является всего лишь заменой, что происходящее — только попытка убежать от своих чувств, доказать и сделать назло. Не то чтобы Юнхо поощрял подобное, но и сам не безгрешен: внутри неизменно расцветает злорадство, стоит заметить растерянность Хонджуна, обратившего внимание на их сцепленные с Саном руки; однако после злорадство уступает место необъятной боли, когда хён жмётся счастливо к тёплому боку Минги, а тот его обнимает и что-то шепчет на ушко. И уже неясно, кто в чью руку вцепляется, оставляя полулунные следы от ногтей.
— Это было лишнее? — Сан неловко прислоняется к его лбу своим, избегая контакта глазами.
— Это было необходимо, — тихо произносит Юнхо, нежно массируя шею друга, чтобы успокоить и избавить от неловкости. — Давай спать. Ты сам говорил, завтра трудный день.
Очередной день, когда снова предстоит выдавливать улыбку, хотя сердце разрывается на части, и убеждать самих себя, что они счастливы уже потому, что счастливы те, кого они любят.
— Можно я посплю с тобой?
Сан стремится обрести утешение в чужой постели, убежать от кошмаров и разъедающей разум тоски, и Юнхо не имеет права отказать ему в этой слабости.
— Конечно.
В неуклюжей тишине гаснет свет, кровать проминается под весом двоих, что обнимают друг друга; они стремятся заснуть, размышляя совершенно о других губах — пусть и эти хороши тоже — и других объятиях.
Примечание
Ангст во имя ангста