у октавиана была репутация человека, к которому ни при каких обстоятельствах нельзя поворачиваться спиной. в случае большинства он мог вонзить в нее один из своих кинжалов, но для уилла соласа было сделано исключение. ему грозил далеко не кинжал, однако медику не стоило так беспечно расслабляться, заваривая себе кофе в раннее воскресное утро.
октавиан был бесшумным — довольно неплохое качество для воина. он неслышно появился в дверном проеме и сейчас, глядя на сына аполлона голодными глазами, прожигал его спину взглядом. его сердце забилось где-то в горле, а руки начало покалывать от предвкушения воплощения в жизнь одного коварного плана.
октавиан был бесшумным, но что немаловажно — еще он был очень быстрым. и уилл не успел среагировать, потому что всего за какие-то мгновения авгур пересек кухню, обвил одной рукой его талию, обжег шею дорожкой влажных поцелуев, а вторую засунул в его домашние клетчатые штаны.
— доброе утро, — промурлыкал октавиан ему на ухо, обхватывая его член холодной ладонью.
уилл вздрогнул, что римлянин отчетливо прочувствовал, прижимаясь к нему всем телом. с губ уилла сорвался тихий полустон-полувздох:
— ты... — невесомо прошелестел он, невольно выгибаясь.
— я, — довольно подтвердил римлянин, и провел рукой вверх-вниз по его члену.
— уб-блюдок конченый, — он застал соласа врасплох, его щеки непривычно порозовели, и при всем при этом ему ужасно нравилось его положение — садист внутри октавиана ликовал.
— ты даже не представляешь, какое это удовольствие видеть тебя... таким, — авгур целовал нежную кожу на шее и за ухом, ловя мурашки, проходящие по сыну аполлона, — когда ты не можешь контролировать положение, — и он снова дернул рукой, но только лишь раз.
— с-сука, — зашипел уилл, пытаясь вывернуться, но октавиан привстал на цыпочки, кусая его ключицы, — только попробуй мне попасться на глаза сегодня.
авгур сжал его член сильнее и еще раз провел ладонью вниз; от его тепла она сама стала нагреваться, а на кончике появилась смазка.
— что говоришь? — он притворно удивился, — хочешь, чтобы я тебя трахнул?
— да я тебя самого так трахну, — уилл блаженно щурился и выгибался, прижимаясь к его груди, обычно золотистые веснушчатые щеки горели огнем, а по виску, из-под золотистой дужки очков, стекала капелька пота — по мнению октавиана он был восхитителен.
он не стонал, а резко и рвано дышал в такт изо всех сил бьющемуся сердцу, что его можно было прочувствовать, просто прижавшись к медику, что и делал римлянин. уилл широко расставил руки, опираясь о столешницу; его мышцы мелко подрагивали.
и октавиан милосердно решил больше его не мучать, и задвигал рукой по члену, ускоряя темп.
уилл, привыкший к своему безоговорочному доминированию и лишенный его сейчас, материл авгура на чем свет стоит, но его это только больше заводило. он кусал его изящную шею и хозяйничал свободной рукой под просторной белой футболкой, срывая с обветренных губ тихие вздохи.
— ты прекрасен, — пролепетал он ему куда-то в золотистые кудри.
— я тебя ненавижу, — еле просипел солас с закатанными от удовольствия глазами.
октавиан понял, что он уже на грани, и чертов уилл уловил это каким-то своим гребаным радаром, благодаря которому он всегда был прав.
— только, блять, попробуй остановиться, — угрожающе зашипел он, для верности обхватывая его запястье.
— ты мне весь кайф обломать хочешь? — деланно обиженным тоном ответил октавиан, чуть не потерявший крышу от такого хозяйского прикосновения соласа.
еще пары движений хватило, чтобы уилл с тихим стоном кончил, выгибаясь колесом. они оба тяжело дышали.
— я тебя ненавижу, — он наконец смог развернуться, глядя ему в глаза, пока в его собственных бушевала гроза, которая напугала бы римлянина, если бы не эта довольная ухмылка.
— и я тебя, — октавиан просиял.