Пылал закат. Даже серость старой деревни не казалась такой удручающей в лучах оранжевого солнца, медленно опускающегося за горизонт. Облака превращались из пухлых белых овечек в красные, розовые и голубые волны, скользили по глади небес, мчались куда-то вдаль. 

Фиалка уже заснула. С каждым годом, Альбирео видел, она крепчала. Начинала больше есть и говорить, меньше слушать голос в голове, раньше ложиться спать. Последнее время она предпочитала спать у него, так как дети по вечерам любят возвращаться после прогулок шумной толпой и после ещё долго болтать на кроватях, рассказывая страшные истории и забывая, что главный их ночной кошмар всегда около. 

“Всё прекрасно” , - говорил себе Альбирео, но всё никак не мог успокоить бешеное сердце. Несмотря на положительные изменения в Фиалке,в храме, в жизни маленькой деревушки, мужчина чувствовал затылком надвигающуюся бурю, но не знал откуда её ждать. Он курил уже вторую скрутку - за это время уже перестал беспокоиться о своём здоровье, которое было изрядно испорчено ещё в юности. Курил и думал. Александр постарел. Ему было всего 44, но выглядел он старше - сказывались долгие годы, проведённые за тяжёлой работой и с надоедливыми детьми. Мужчина замечал, как кости неприятно ломило, зрение портилось. Чувствовать беспомощность перед жестокостью времени было невыносимо. Альбирео знал, что долго не проживёт. Он будто видел это ещё со своего рождения - с того зимнего снежного утра в полутьме поместья. Это неприятное, странное чувство всегда тянулось за ним тонкой линией, хваталось за его одежду,опутывало руки, ноги и разум. 

Тревога. 

Тревога перед смертья семьи, тревога перед вызовом демона, тревога сейчас. Шестое чувство редко подводило его, это было единственное чувство, которому он мог поддаться, несмотря на всю свою прагматичность и скептицизм. Альбирео не знал, что произойдёт, но думал, что это точно случится. 

Небо наполнилось глубоким синим цветом, появлялись первые звёзды и на всех людей теперь смотрела полная луна, возвышаясь, будто королева в замке над своими подданными. Альбирео поднял голову и попытался разглядеть созвездия, которые помнил с детства наизусть - его маленькая страсть и слабость. Но как бы он ни пытался себя отвлечь, мысли его сходились на одном. “Я не могу умереть”. Не то, чтобы у него была веская причина оставаться в этом старом храме с вечно грязными окнами и маленькими громкими детьми. Он прекрасно знал, что уйдёт отсюда очень легко. Только не сейчас,только не пока ему есть о ком заботиться. 

Глубоко внутри себя Альбирео лелеял одну мечту - смутную, но приятную. Ему хотелось, чтобы Фиалка прожила долгую и счастливую жизнь с любимым человеком, который мог бы заменить ей его. Однако она была так зависима, так слаба, что оставить её на кого-то не представлялось возможным. Но если подумать хоть на мгновение, представить, что эта девочка когда-то превратится в замечательную леди, будет ли ей интересен старый учитель, воспитавший потерявшееся дитя? Будет ли ей интересна его история? 

“Возможно”, - анализировал он долгими тёмными ночами - “Я просто оправдываю своё желание к письму. Возможно, мне просто некому больше открыться”. И это было так. Хотелось верить, что когда Фиалка (если вдруг) станет взрослой, самостоятельной и достаточно сильной, она прочтёт его (не)большую эпитафию и, может, даже восхититься. Альбирео чувствовал, что отдать своё прошлое листу бумаги было бы чем-то приятным.

Поэтому он сел писать - теми самыми ночами, когда луна прокрадывалась в его спалню и опадала своими лучами на глаза, не давая уснуть, принося с собой тяжёлые мысли. Он долго писал, писал всё, что приходило в голову, а потом зачёркивал и переписывал для более удобоваримого вида и в этом находил своё успокоение. Рассказать о своей судьбе всегда хотелось, но было некому и только когда Альбирео начал изливать душу куску пергамента, он понял, насколько тяжёлый груз нёс всё это время. 

“Этот глупый пилигрим давно потерялся, его ноша стала слишком велика для старых плеч”, - записал он на первой странице - “Если мой молодой пилигрим тоже почувствует, что потерялся, в особо тяжёлые моменты, пусть открывает эту эпитафию старого друга”.

Он правда надеется, что после смерти Фиалка сможет прочесть несколько строк признания и, возможно, искреннего раскаяния. А ещё небольшой подарок в виде фамилии его рода - она его дочь и имеет право ей называться.