Пьянящий запах сладкого нарцисса проник вместе с летним дуновением, взметнув за собой густо украшенный полог из тяжёлого меха. Свет на несколько мгновений озарил толстой полосой пустую на первый взгляд комнату и тут же заколыхался, когда ткань, волнуясь, опустилась обратно – лишь шерстинки продолжали подрагивать.
Столь короткого времени хватило, чтобы фигура, укутанная в тонкое льняное одеяло, зашевелилась, громко зевнула, и обернулась с прикрытыми веками; висевший до того длинный хвост, похожий на тонкую лиану, взметнулся под одеяло, подняв в воздух разного рода сор, среди которых угадывался порошок краски, щепки и крошки высушенных листьев. Идиллия сладкого послесна длилась совсем недолго, уже через минуту комната наполнилась кутерьмой и шумом бурной суеты.
Молодая обезьянка с шерстью цвета закатного песка наскоро умылась, причесалась, и совсем позабыв о завтраке, принялась за церемониальный наряд – даже верховным сановникам необходимо нести шаль на плечах, когда обращаются к Собранию, а ей, простой ученице, тем паче. Только простой шалью на этот раз не обойдётся. Поэтому она накинула на себя длинную тунику, а сверху широкую ткань из белой шерсти – её личная шаль, закрывающая всё тело до самых пят. Говорят, мастера Храма носят настолько тяжёлые одеяния, что надень их неподготовленный – и тут же падёт замертво от перегрева. Но её одежды пока не были таковыми, и пусть бы такое время долго ещё не настало, хватает и того, что накинуто сейчас. Горячий воздух плясал под светом Солнца; глубокого вдоха в тени не хватало, чтобы умерить жар. Обезьянка взяла простую деревянную пряжку и застегнула на плече, а следом туго обвязала талию голубым поясом. Узоры из атласных вставок заблестели. Лишь затем она замерла, и неспеша обернулась к колыхнувшему пологу.
– Тебя ждут, Пси, – пропел вошедший.
Под аркой, закинув полог за плечо, стояла обезьяна, которую, если память не изменяла Пси, звали Сорцием. Безразличные ко всему глаза не оглядывали беспорядок в её жилище и даже не удостоили взглядом её саму, что вовсе не считалось обычным: большинство Голосов, каким он являлся, вместе с призывом проверяют на соответствие всем обычаям и церемониям, к чему относится также одежда и всё, что к нему прилагается. Такой образ они, по крайне мере, обретают в глазах послушников.
Тем не менее он раздражённо бросил:
– В Зале Посвящения сейчас переполох, тебе придётся самой приводить себя в порядок. – Сорций медленно обошёл вокруг, осмотрев от самых пят до макушки, потянул за пояс, смахнул приставшую шерсть. – Церемониальный наряд полностью под твоей ответственностью. Ты более не девочка, поэтому не ожидай поблажек.
Пси нервно кивнула, но Сорций уже направился к выходу. Напоследок обернувшись, он улыбнулся:
– Впрочем, сегодня Собранию тоже нет дела до того, уложила ты ровно свои складки и в том ли количестве, сколько приличествует Послушнице твоего ранга. Приводи себя в порядок и ступай.
Голос на миг задержал взгляд на белой шали, свисавшей с плеча Пси одной волной, а затем выплыл из жилища.
Фибулу с изображением двадцатиконечной звезды, заточённой внутри круга, Пси приколола на левое предплечье, чтобы драпировка аккуратным изгибом скрыло левую руку. Ободок же для волос опустила на голову и теперь на лбу красовались пять камней, каждый разного цвета, а в центре – пурпурный.
Но не успела Пса выпорхнуть из жилища, как полог вновь взметнулся, на этот раз впуская гостя совсем иного рода.
Обезьяна, недавно разменявшая четвёртый десяток лет, стояла уперев руки в бока, а взгляд не сулил ничего хорошего. Тёмно-красная шаль с широкой синей каймой отливали раздражением таким же явным, как и сама хозяйка, но Пси присела в реверансе ровно на ту глубину, которой причитается Послушнице при виде Верховного Голоса. Ни больше ни меньше.
– Госпожа Сорая.
– Зря спешишь, – заметила гостья, критически оглядев с верху до низу взглядом, будто на Пси не Храмовые одежды из изысканной ткани, а базарные тряпки, замаранные и дырявые к тому же. Уж с таким-то характером как у Сораи всё вокруг способно размякнуть, даже древние скалы. – Собрание тебя призвало, но Величайший никогда не поспевает к началу. До той поры можно не появляться, а пока – выкладывай всё, да смотри, без утайки!
Сорая, до того стоявшая в проходе, прошла внутрь, и обогнув Пси, села на единственный табурет. Ни дать ни взять – королева на троне. Длинная шаль, куда тяжелее её собственной, собралась у самых ног Сораи, а с плеча тянулась трёхволновая драпировка – знак Старшего служащего.
Великая Луна! Пси не могла подивиться собственной глупости. Это же надо было так проспать! А теперь, когда молоко утекло, поздно плакать на лужицей.
– Что мне рассказать, госпожа? – кротко спросила Пси, хотя всё и так сама знала.
– Не строй из себя дурочку, – резко одёрнула Сорая. – По крайне мере ещё больше, чем есть на самом деле. Это правда, что тебе было Откровение?
– Да, госпожа. Этой ночью сама Луна… – она остановилась, увидев поднятую ладонь.
– Мне известно, что сама Луна благоволила тебе и почтила своим святым присутствием. Ближе к делу, девочка. Что ты видела? В чём его важность, что Собрание сегодня похоже на переворошенный улей – вот это я хочу знать. – Обезьяна подалась вперёд, опершись руками о колени. – Вижу, ты с нетерпением ждёшь моего ухода? Надеюсь, тебе известно, что не нужно тратить моё время попусту, а потому никаких хождений вокруг околицы и говори самую суть, без всякой чепухи!
– Да, госпожа, – присела в лёгком подобии реверанса Пси. Она успела углядеть едва заметный прищур Сораи, поэтому поспешила ответить: – Я видела нечто тёмное, похожее на красную луну в затмении, и видела уголь полный огня, свет которого не освещает.
Пси вздрогнула. Даже теперь воспоминания колыхали её душу, а ведь сейчас она была наяву! Но горячий воздух, лизавший тонкие ворсинки на её теле, казался жаром огня, увиденного ночью, а красная шаль, сидевшей перед ней, – углём. Неужто видение говорило о Сорае? Нет, конечно же нет. Ясновидящий всегда верно распознаёт свои Откровения, это известно всем, но часто бывает так, что слов описать видение недостаточно. Тем страшнее становилось, что Пси не распознала истинного смысла. Но стоит ли говорить об этом Старшему Голосу?
– Продолжай, дитя, – тем временем велела Сорая. Она явно наслаждалась каждым мгновением своего могущества.
Пси взметнула подбородок, но промолчала. Подобного обращения она не слышала вот уже больше года с тех самых пор, как получила дозволение обменять льняную шаль на шерстяную. Если уж на то пошло, прошло много времени с тех пор, как к ней заходила сама Сорая; то было в далёкий день, когда Пси прибыла в Храм Луны, и заходила только лишь затем, чтобы утвердить свою власть, как сейчас.
– Это всё, госпожа, больше мне нечего сказать.
Пси вела себя кротко, это всегда мудро, когда дело касается Сораи, особенно, когда она знает чего ты с нетерпением ждёшь прямо сейчас. Она не раз видела, как рядом с этой суровой обезьяной смирнеют даже самые мудрые монахи, и вот теперь, стоило этой женщине вздёрнуть бровь, как Пси захотелось во всём ей угодить, лишь бы та покинула жилище, и поскорее.
– Ты видела только это и ничего больше? – громко осведомилась Сорая, ничем не прикрывая скептицизм, хотя увидеть его на её лице уже само по себе показывает большую нервозность обезьяны. – И у тебя нет ни малейшего соображения, что это может значить? Отвечай правдиво, Послушница.
– Я рассказала всё, что знаю.
С минуту Сорая изучала её лицо, но в конце концов кивнула.
– Что ж, если даже половина сказанного тобой правда, то у Собрания действительно есть повод собраться, хотя я считаю, ты могла бы приметить и больше. – Сорая встала и пронзила Пси проницательным взглядом. – Может, я права и твоё место в Солнечной Пирамиде, а вовсе не здесь.
Гостья взметнула красную шаль, поправляя – Пси рассудила, это должно послужить предупреждением: далеко не каждый обладает красной шалью с толстым мехом по кайме, и сила этой ткани ощущается физически почти так же, как её тяжесть.
– Прошу прощения, госпожа, – ответила Пси. К её досаде, голос надломился, – но это правда всё, что мне известно.
Безжалостный взгляд тёмно-красных глаз уставился на неё. Через несколько мгновений Сорая, разворачиваясь, наконец ответила.
– Солги ты мне и я шкуру с тебя сдеру. – Она помедлила, поправляя собственный наряд, нарочито неспеша, затем взяла с тумбы гребешок Пси, протёрла её красным платочком и уложила собственный мех, отчего Пси захотелось заскрежетать зубами. – А теперь поторопись. Собранию будет интересно выслушать тебя.
Ах ты…
Пси присела в реверансе, провожая взглядом спину гостьи. Красные цвета наконец упорхнули и скрылись за тёмным пологом. Свет снаружи померк, когда облако накрыло Солнце. Пси стояла неподвижно; глаза смотрели на арку, через которую только что прошла противная карга, но мыслями она была далеко.
Стало быть, Сорая действует вопреки Собранию. Им непременно захочется узнать и об этом тоже, но прежде, конечно же, Пси расскажет об Откровении. Верховным Голосам не составит труда разгадать туманный смысл сна, а если она выведает события на востоке, то сможет угадать и сама. Надо полагать, Сорая прямо сейчас бежит, сверкая пятками, до Храма, позабыв обо всем своём достоинстве. Даже если не так, то мысль об этом позабавила Пси. Молодая обезьянка впервые за это утро улыбнулась. А теперь времени действительно не осталось – Собрание дожидается её.
На улице было душно, казалось, внутри помещения куда прохладнее. Впрочем, так оно и было – солнце ещё долго будет греть землю, на которой сейчас без сандалии долго не простоишь. Иной раз кажется, что монахи ставят своим долгом выстрадать столько, сколько не выстрадает дюжина обезьян за всю жизнь, а быть может, где-то существуют тайные соревнования, где побеждает истинный страдалец. Как только закончится её обучение, Пси будет вольна отправиться куда сама захочет, и надевать что захочет, хоть тонкое платье, которое ничего не скроет, хоть тяжёлые латы. А пока голые ступни, покрытые коротким мехом, обжигались о песок. По дороге к Храму Пси умудрилась не наступить ни на один камушек; видно, кто-то недавно прочистил тропинки, хотя пора этому придёт только завтра утром. И почему тут так жарко, когда в это время года Храму Луны должно бы кутаться в прохладе.
Храм Луны обосновался на западной оконечности материка, там, где солнце склоняется перед луной, а сутки обретают иную ипостась. Летописцы древних эпох говорят, что храм построен на двенадцать часов раньше Солнечной Пирамиды, его последний камень был уложен с восходом ночи, потому считается старше и весомее, а верхний шпиль, касающийся звёзд, на ладонь выше Солнечной. Нет сомнений, что это правда, ибо то, что записано в Анналах, и есть правда, но ныне многие об этом позабыли. Теперь же Солнечные жрецы властвуют от востока и до самого запада, их слова есть слова закона, воля Бога Солнца, а к великой Пирамиде стягиваются паломники со всего мира, среди которых однажды была сама Пси, и каждый, кто надеется стать монахом. Сами Солнечные, впрочем, называют себя по-другому – жрецами, а не монахами, и уже одно это положило начало бесконечным раздорам и распрям между западом и востоком, луной и солнцем, и тянется это сквозь века и эпохи. Время – маятник, его тянет от тьмы к свету, от света к тьме. Настанет время, их храм сменит руку мира, и подлунный свет услышит слово Бога Луны.
Но до тех пор пройдут годы, и Пси вероятнее всего их не увидит. В сегодняшние дни есть менее туманные вопросы. Замечание Сораи внушало беспокойство. Пси никогда не питала симпатии к Солнечным, их взгляд устремлён высоко в небо, а на что наступать – землю или обезьян – им дела нет. Резкие и жестокие по натуре, жрецы так же свирепы, как пожар, неистовы как жар, и неутомимы как солнце. Получить в час крайней нужды помощь от жреца порой так же опасно, как голодающему приготовить пищу на открытом пламени, при том держа котелок своей рукой – сварить-то сваришь, но одной обожжённой рукой не обойдёшься. А Сорая одна их тех, кто в первый год отреклась от своего сана в Пирамиде и сменила огненно-жёлтые наряды на пурпурно-синюю шаль, а затем и на тёмно-красную в знак своей приверженности Красной Луне. Всем известно, что последователи именно этого течения больше всего похожи на Солнечных, и значит ли это, что Старший Голос увидела в них что-то знакомое, что скрылось от глаз самой Пси? Может, её старые сомнения относительно Лунных были не беспочвенны?
Так, размышляя, Пси постепенно вышла к площади перед храмом. Обрамлённая красным песчаным кирпичом широкая лестница разложилась почти так же далеко, как вся длина площади, и дело вовсе не в чрезмерной высоте, а в ширине ступеней – на одну такую приходилось несколько длинных шагов. Но Пси направилась не к ней. Обойдя лестницу стороной, она прошла под стенами храма, выложенного у основания таким же кирпичом, и направилась к массивным колоннам. Они полукругом огибали весь храм и тянулись до самого конца, пока снова не упрутся в лестницу у главного входа. Послушница шла в тени, стараясь не попадаться свету солнца, и причин тому было несколько: оно нещадно напекало неприкрытую голову, вдобавок хотелось пить. Но кроме того, считалось, что Послушники ходят в прохладе Луны, и заходить в храм следовало без тепла касания Солнца. Как и всегда, Пси воспринимала это не более, как ненужное обременение. И ещё одним таким же обременением было то, что Послушники должны заходить едино, как только с заднего входа. Несколько лет назад, когда монахи приняли её как ученицу, Пси вошла через главные ворота и с тех пор не должна была покидать эти стены, никто из Послушников не должен был покидать, но во времена, когда писались правила, храм был самодовлеющим местом, в нём не было нужды ни в чём. Но что теперь? Теперь тут стоит город, маленький и питающий храм. И потому Послушники покидают и заходят в храм только через задние входы, а главные закрыты до момента завершения обучения.
Один из трёх тех входов представлял собой высокий, узкий проход, вытянувшийся на длину нескольких этажей. Внешне казалось, что это вытянутая арка, но на самом деле по ту сторону проёма прятались двери, плотно прислонённыу и подвязанныу к стене, а дальше за проёмом виднелись зажжённые факела с отражателями, приколоченные у самого потолка. Пси уже подходила к проёму, как кто-то окликнул её.
– Пси, вот и ты, наконец, пришла!
Обезьянка остановилась. Она узнала этот голос и ожидала услышать его, но за прошлым сюрпризом утра совсем позабыла об этом.
В стороне чуть ниже по тропе к ней спешил Порцим, тоже один из Верховных Голосов, как и Сорая. Седина уже украсила кончики его шерсти в ушах и у носа, а сам он стоял немного сгорбившись. Его пурпурная шаль с бесчисленными синими и белыми полосами ниспадала с левого плеча в четыре волны, что говорило о высоком статусе монаха, а на ногах высокие сандалии, с такими же синими и белыми полосами. В руке он держал посох, представлявший собой срезанную где-то ветку акации и аккуратно обработанную – впрочем, в нём всё ещё угадывались грубые и узловатые очертания дикого дерева.
– Верховный Голос Порцим. – Пси присела в реверансе, куда более глубоком и почтительном, чем то было при Сореи. – Да осияет вас Луна.
– И тебя, дитя, да осияет Луна. – Порцим остановился рядом с ней, тяжело дыша. – У слухов ноги быстрее ветра, в Храме о тебе все знают. И вопросы, боюсь, хочет задать каждый.
– О чём? – не подумав ляпнула Пси и тут же выругала себя.
С мгновение Порцим внимательно смотрел на неё.
– Ты и сама знаешь не хуже меня. Однако же я здесь не за этим. Мне известно о Сорае, дитя. Да-да, – заверил он, увидев её выражение лица, – в Храме и вокруг него очень трудно что-то скрыть по-настоящему. Что бы эта женщина ни думала, Великий Голос узнал о видении одновременно с тобой, посему, необходимые меры предприняты. И каким-то образом слухи всё равно расползлись! – Порцим покачал головой. Затем вынул из поясной сумки, скрытой всё время за складками одеяния, голубую шаль с белой полосой по краю. – Теперь это твоё. Носи с достоинством, – его голос стал глубже. – Официально тебя возвысят завтрашним утром, но на Собрании тебе надлежит явиться в нём. Так пожелал Величайший.
Хоть Порцим не улыбался, но глаза его лучезарно светились. Пси, затаив дыхание, медленно протянула лапу и взяла шаль. Та будто бы отозвалась тихим пением и теплом; нежная бахрома чувствовалась даже сквозь короткий мех.
– Твой случай особенный. Не случись того, что случилось, ты бы не получила её так скоро и в нарушение столь многих устоев. Не болтай пока об этом. – Порцим быстро оглянулся и тихо добавил: – Есть вещи, которые они утаят от тебя. Приходи ко мне после Собрания.
Говорил ли старый монах об Откровении или о чём-то ещё было неясно, но Пси сочла за благо не спрашивать.
– Ещё в первый день мне стало ясно, что ты станешь хорошим монахом, – продолжил, улыбаясь, Порцим. – Да будет на то воля Луны, тебе под силу однажды стать одной из Верховных.
– Спасибо вам, Верховный Голос… Порцим, – проговорила Пси. Горло изменило ей. Было видно, как растрогался монах – на глазах проступили слёзы, и он даже не обратил внимания на столь явное нарушение устоев, когда Пси назвала его по имени. И тем не менее, взгляд его немного опечалился.
– Есть ещё кое-что, о чём мне следует рассказать. Это последнее, право, – рассмеялся он, но ясный взгляд давал понять: это не шутки. – Сегодня после полудня в Храм прибудут жрецы Солнечной Пирамиды. Имей это в виду, когда будешь говорить. Будь осмотрительна, прошу тебя! За столь короткое утро произошло много событий, к вечеру их будет ещё больше.
С этими словами Порцим, кивнув реверансу Пси, удалился в тень Храма.
Что ж, утро и вправду оказалось очень насыщенным, совсем как в первый свой визит сюда. В тот день, будучи ещё подростком, она поражалась обилию незнакомых и порой причудливых правил. А теперь – смотрите! – шаль, да ещё и с белой каймой? Могла ли она предположить ещё месяц назад, что Полнолуние примет её к себе. Всё в точности так, как она желала. Не приходилось сомневаться, что то дело рук Порцима – тому конечно же хотелось видеть её в своих рядах. Пси какое-то время держала в руках шаль, но спохватилась и убрала за складками одеяния. Совсем скоро она накинет его на плечи, но до тех пор лучше пока не выставлять напоказ.
Внутри, проходя через задний вход, был просторный зал, начисто лишённый окон и мало напоминавший вестибюль. Светлые стены, облицованные декоративным кирпичом с едва видным и почти полностью стёршимся барельефом, слабо освещались светом факелов, висевших у самого потолка. В центре света было поменьше, но всё ещё достаточно, чтобы не начать щуриться. Пол же выложен мозаикой с рисунком, который если когда и был, то теперь выцвел полностью, лишь по контурам изгиба можно было угадать изображение двух лун с солнцем между ними. Пси решила, что удача наконец улыбнулась ей: она не жаждала никаких новых встреч, как и лишних глаз, и Храм, словно благоволив, опустел. Время от времени мимо неё проплывали молодые обезьянки. Из них самые младшие в белых туниках чуть не бежали небольшими группками, изредка поглядывая вокруг, и то, только чтобы ни с кем не столкнуться или отыскать нужный проход и дверь. Те из них, кто постарше, с пурпурными или светло-алыми шалями на плечах, с любопытством поглядывали на Пси, нисколько не смущаясь ответных взглядов. И всё же народа было значительно меньше, чем в любой из прошлых дней.
Вздохнув, Пси направилась к узкой лестнице точно напротив, шагая неспеша и размеренно, как это делали монахи, и ни на кого особо не смотрела, с тем преодолела несколько пролётов. Отведённые для Собрания галереи пестрили картинами с давно забытыми сюжетами. Прямоугольные рамы были из простого дерева, что растут в любом лесу, а холсты сотканы многие столетия назад, но даже с тем ни одна крупица краски не слезла с предназначенного ей художником места. Обезьянка шла вперёд по пустому коридору. Свет падал на пол под острым углом, но не касался противоположной стены. Было пусто. Удивительно, какие ненужные детали подмечает мозг, когда не хочет думать о том, что предстоит. Краска и солнце? Остановившись, она закрыла глаза и выровняла дыхание в упражнении, которому научилась ещё давно: раз вдохнуть, подержать воздух в груди, дать ему наполнить кровь, освежить мысли, успокоить нутро, и медленно, как бы нехотя, выдохнуть. Почти сразу волна умиротворения разнеслась по телу, она ощутила это руками, ногами, хвостом; спина обрела силу и Пси выпрямилась. По коридору вновь зашелестели едва слышные, приглушённые мехом размеренные шаги.
Коридоры сменяли друг друга, лестницы и проходы вились в глубине Храма, а Пси шла так, как то приличествует сановнику, хоть об этом пока, кроме узкого круга, никому не известно. Но сама мысль, что отныне на её плечах будет покоиться шаль придавала уверенности. Никаких больше приниженых взглядов, лишних, ненужных извинений монахам, статусом выше её, и о реверансах можно будет забыть. Правила по большей части станут рекомендациями, и уж Пси тщательно пересмотрит каждый пункт длинного списка, каким она будет следовать, а какие можно отбросить и никогда к ним не возвращаться! Конечно, такие, с кем нужно сохранить прежнюю учтивость, останутся, но таковых будет разительно меньше.
Впереди показалась сияющая в свете дверь из белого мрамора, за которым находился Зал Посвящения – последний рубеж перед Собранием, где её внешность осмотрят на соответствии устоев. И место, где она впервые накинет на себя белую шаль, как сказал Порцим, в нарушение столь многих устоев. Прежде, чем войти внутрь, Пси перевела дыхание, и нацепив на лицо безмятежное выражение, вошла внутрь.