Подсознание играло с людьми в страшные игры. Стоило сгуститься мраку, как оно выворачивало окружающий мир наизнанку, воплощало в реальности всех самых жутких монстров, каких только мог придумать человек, оно создавало из пустоты, питалось страхом, веселилось, заливаясь смехом в момент чьей-то очередной смерти. Подсознание – место, куда человек попадает после перехода за грань. Живым или мертвым, не важно. Перейти можно как с бьющимся, так и едва теплящимся сердцем. Там все равно это не играет большой роли. Жизнь и смерть для подсознания всего лишь названия, не больше. Все-таки оно – воплощение изнанки мира, ее оборотная сторона, подстраивающаяся под каждого. А еще на эту изнанку вели сны. Не те мирные приятные сновидения, в которых порхают бабочки и веселятся единороги, а кошмары, от которых задыхаешься, от которых желаешь проснуться, метаясь в тесноте собственного разума. Кошмары – проводники в мир по ту сторону реальности. Или в саму реальность. Правдивую, истинную.

Рин еще никогда здесь не был. В мире по эту сторону грани. Ему снились сны, но никогда настолько реалистичные, никогда настолько страшные. Раньше он всегда знал, как можно отличить сон от реальности, раньше он мог, а теперь нет. Мир сомкнулся вокруг него и был слишком… правдоподобным. Слишком… Спокойным. Так не должно быть. Так никогда не было.

А еще он больше не мог управлять реальностью по эту сторону, она больше не подстраивалась под него, замерла в одном состоянии – комната с огромным шкафом, в котором больше не было пути наружу, только непоколебимая деревянная стена. Никакого прохода. Никакой магии. Никакого спасения. Он был заперт в комнате пять на пять метров, один, среди пастельно бежевых стен, казалось, медленно сжимавшихся.

Не сбежать. Не выбраться. Не вдохнуть. Рин пытался поначалу, открывал и закрывал не издававшие ни звука створки, но проход так и не появился. Он не мог сбежать в кошмар. Не мог сбежать из него.

Изнанка веселилась.

Рин опустился прямо на пол, уже как следует изучив пустые стены. Он мог и подождать. Путешествуя, и не раз, по собственноручно созданным мирам других реальностей, он выучил правила сотен местностей, их особенности и стелившиеся под ноги дороги. И если здесь не было выхода, значит он и не появится. Значит надо просто подождать. Рин умел ждать. Жизнь научила. Поэтому он сидел на полу, скрестив ноги и барабаня по колену пальцами. Время на изнанке течет нелинейно, извращенно и временами куда быстрее. Он мог подождать. А мог состариться и умереть. Смерть тоже выход. Если только его тело не мертво в привычной реальности, а он вроде не помнит, как умирал.

Время не линейно. Оно кружилось вокруг подрагивающими завитками пыли, внезапно появилось из пустоты и так же куда-то исчезло. Льющийся из ниоткуда и отовсюду одновременно свет дрожал пару раз, словно откликаясь на чей-то неслышимый зов, и только звуки не появились. Рин не слышал собственного дыхания, не мог его ощутить, только знал, что дышит. Знал, что где-то бьется его сердце, не ощутимое здесь. Есть много способов отличить изнанку от реальности. Звуки один из них. Здесь нет фонового шума. Тени крадутся маленькими змейками в песке, также тихо, так же неслышно. Люди – тени. Животные – тоже. Он сам лишь отражение себя. Здесь все обман. Извращение. Иллюзия или галлюцинация.

Подсознание.

Изнанка.

Сон.

Рин привык к кошмарам, почти ничто уже не могло заставить его проснуться в холодном поту, хотя даже сквозь пелену тумана сновидения он мог ощутить собственное бешено колотящееся сердце, продолжавшее метаться даже после пробуждения. Не сейчас. Сейчас выхода наружу не было. Только сгущавшиеся тени наполняли комнату, прятались по углам, таились, переливаясь по полу. Тени сгущались. Рин невольно отполз к шкафу, вжимаясь в него спиной. Интересно, он умрет в реальности, если проиграет смерти здесь? Секундная мысль, его собственная, чересчур осмысленная и ощутимая, не принадлежащая этому иллюзорному миру. Ошибка.

Сон схлопнулся, выкидывая Рина в реальность. Собственный матрас под пальцами ощущался слишком мягким, а в комнате стояла тихая полутьма. Непривычная. Обычно кошмары снились под утро, а не ночью. Но время за гранью нелинейно, кто знает, может ему всего лишь позволяли просыпаться под утро. Кто знает.

Рин поднялся на судорожно трясущихся ногах, и подошел к столу, на котором всегда стояла с вечера запасенная бутылка с водой. Это было… Необычно. По ощущениям, по развитию, по степени продуманности. Ему нравилось.

Успокоив собственные трясущиеся руки, Рин снова упал на кровать. Вряд ли удастся попасть в тот же сон, но он хотя бы попытается. Попытается воссоздать изнанку. Рин пытался часто, но ему никогда не удавалось попасть за грань снова, после побега оттуда. Его собственных сил хватало лишь на создание пародии, жалкой копии, никак не сравнимой с оригинальной стороной.

Рин закрыл глаза, медленно проваливаясь в сон. Его встретила мрачная спокойная темнота.