хэ тянь смотрит на своё отражение в луже, и оно ему кажется смешным до одури: шатается туда-сюда, как будто выпило пару бутылок пива, размывается и бегает из стороны в сторону после каждой упавшей капли дождя. вообще ни разу не похожее на него. наверное.
гуань наступает в это отражение, угрюмо смотря изподлобья вперёд, а не вниз, и хэ тянь даже чуть-чуть чувствует себя оскорблённым. гуань ощущает, как кроссовок сыреет, и издаёт хмурое и протяжное “бляяяяяяяяяять”. отражение хэ тяня тянется к краям лужи, как какое-то ссыкло, а потом собирается воедино. ладно, возможно, что-то общее у них всё-таки есть.
если вы скажете ему, что он тот ещё испорченный долбоёб, ему ничего не стоит это признать. но, знаете ли, он легко сможет парировать оскорбление: он такой потому, что его испортили. и вы не найдёте, к чему прикопаться, слова-то однокоренные.
он не даст вам даже возможность попытаться, да и вы, наверное, через некоторое время успокоитесь, возьмёте свои слова назад и всё ему простите.
потому что так оно и бывает всегда. ему все всё прощают. исключений почти нет. даже гуань — с его вспыльчивостью, ранимостью и злопамятностью — помнит, но прощает. хотя хэ тянь уже был готов принять тот факт, что он будет исключением.
и брат его тоже простит, хэ тянь это понимает. не сразу, конечно, — успевает зассать, как эта дурацкая лужа, убежать хуй знает куда. отрезать себе все пути — только на словах, конечно, но гуаню не обязательно об этом знать.
он смотрит на свой капюшон, укрывающий рыжую голову, и ему становится интересно, усыпят ли плотная ткань и дождь сверхчувствительность, с которой гуань замечает каждый его взгляд. гуань не оборачивается — может быть, его сверхчувствительность усыплена, но скорее всего пробегающим мимо ретривером.
гуань, наверное, тоже понимает, что хоть хэ чэн и грозная шишка, но на электрический стул хэ тяня никто сажать не будет. почему всё ещё продолжает с хэ тянем эту дешёвую драму — чёрт знает, но хэ тяню нравится думать, что гуаню просто не хочется бросать его одного.
его отражение в магазинчике улыбается ему по-дурацки нежно, как-то даже неприятно смотреть. хэ тянь переводит взгляд на отражение гуаня и подмигивает ему. гуань показушно вздыхает и чуть замедляется, чтобы хэ тянь мог его догнать.
хэ тянь наваливается на него, обнимая со спины, и определяет чисто по тону, как собака: гуань ругается, но не звучит недовольным — значит, можно постоять так пару минут.
право, если бы он оставил его и в одиночку и упёрся куда-нибудь к цзянь и, было бы совсем не то. эта наитупейшая ситуация даёт воображению разыграться во всей красе, и вот хэ тянь представляет, что они одни против целого мира, и всё, что у него есть — это парочка купюр в кошельке и гуань, и больше ему, в общем-то, ничего и не надо. будто они какие-то заядлые преступники, только без всей этой жести с расчленением и канибаллизмом. и вместе до конца, а не сдают друг друга в суде. и не попадают в суд.
— пойдём уже, тут холодно и мокро пидзец. и темно, — ворчит гуань, поворачиваясь к нему. хэ тянь рассматривает его — ему кажется, что он уже знает каждую деталь на его лице, но каждый раз находит что-то новое. хотя попробуй не увидь что-то новое, когда у гуаня так раскрашен ебальник. хэ тянь смотрит: брови сведены, глаза бегают, не зная, на чём сфокусироваться, пластырь на брови начал немного отклеиваться, и из под него видна порозовевшая кожа. хэ тянь думает: он же наверняка будет не против, если я его сейчас поцелую, — и опускает взгляд ниже, на пережёванные донельзя губы. в темноте и под капюшоном не видно, но он готов поставить свои последние деньги на то, что у гуаня краснеют как минимум уши. — да пойдём уже, ну, — в голосе слышатся нотки то ли паники, то ли хэ тянь не знает, что это вообще за эмоция, но становится немного смешно.
ты мне как-то уж слишком сильно нравишься, думает хэ тянь. как-то слишком сильно я тебя люблю. я про такое слышал только от девчонок со своими идиотскими романами.
он пристраивается сбоку, оставляя руку на плече гуаня, и они идут к хостелу. гуань восклицает: — ну наконец-то, блять, — и отражение хэ тяня на остановке ржёт над ними обоими и этой ситуацией в целом. кошмар, нигде в этом мире не получишь покоя.
возвращаясь к концепту, что они в этом мире одни против всех, хэ тянь понимает, что ему так всё-таки не нравится. в конце концов, он, конечно, испорченный долбоёб и с башкой иногда не дружит, и гуань в какой-то степени тоже, но даже просто подбирая ему шмотки, хэ тяню хотелось дать ему что-то светлое. найти белые шмотки у себя было нелегко, он сто лет уже почти нихрена, кроме чёрного, не носит, но вот как-то так чувствуется, хэ тяня вообще в последнее время начинают бесить его чувства, их становится слишком много. вот где он действительно один против всех.
так что концепт в его голове приходится поменять. хэ тянь представляет, как будто он какой-то мафиози, и гуань — просто его убежище. и вот в какой-то момент хэ тянь скажет: — мне нужно уехать по делам, я обязательно вернусь, — и он уйдёт на месяца два в свои мафиозные разборки, и гуань будет его ждать, и приготовит ему вкусный ужин по возвращении, и оставит ночник включённым, хотя сам относится к темноте спокойно.
вот такое уже кажется куда более подходящим. неправдоподобным правда пиздец — типа хэ тянь не сдохнет два месяца жить без гуаня. типа гуань будет его ждать и ещё примет с распростёртыми объятиями, когда узнает, чем тот занимается, а не плюнет в ебальник.
да, короче. писатель он так себе.
так что хэ тянь думает расслабиться и получать удовольствие — у него есть день или два до того, как ему всё-таки придётся извиниться перед хэ чэном. с другой стороны, в такой ситуации нужно поднапрячь булки. и всё равно получать удовольствие.
в хостеле тепло, светло и сухо — и видно, как гуань расслабляется. как довольно втягивает носом тёплый воздух, как его начинает кемарить. он ложится прямо в мокрой одежде на кровать — и вот сейчас хэ тяню окончательно становится ясно, что гуань действительно всего лишь составляет ему компанию, ну, или не знает, кого ещё ему держаться.
он вообще не напряжён — хотя, кто его разберёт, может, хэ тянь завтра проснётся, и гуань скажет ему: — я всё придумал, вот здесь мы заработаем денег, вот здесь мы купим билеты, а потом уедем в тайвань и там поженимся. хэ тянь был бы рад такому пробуждению, пожалуй, это было бы даже лучше, чем завтрак в кровать.
хэ тянь ложится рядом, шепчет, чтобы поддержать хоть какой-то оставшийся уровень драмы: — для нас назад дороги нет, — и гуань сонно отмахивается от него, устраиваясь поудобнее. всё этот ворчливый гад понимает. понимает — и играет под его дудку, развлекается дешёвым представлением. хороший такой, верный и поддерживающий муженёк.
ты мне как-то уж слишком сильно нравишься, думает хэ тянь. как-то слишком сильно я тебя люблю.
он засыпает и пытается представить, будто они в каком-то криминалистическом детективе. такие все из себя захватывающие антагонисты, раздражительный рыжий поганец и его ёбнутый супруг. читательницы просто кипятком уссываются, настолько они горячи.
представить ещё не получается.
так что пока хэ тянь признаёт, что они скорее герои какого-нибудь популярного девчачьего романа — со всей этой подростковой влюблённостью до гроба, побегами из дома и кучей ненужных эмоций, которые непонятно куда девать. если бы их можно было переводить в юани, хэ тянь наверняка смог бы купить гуаню классную тачку.
но их нельзя переводить в юани. и копить в долларах или евро тоже нельзя.
так что хэ тянь просто их копит. составляет собственную галерею имени себя где-то внутри, в лучших традициях самолюбования. когда-нибудь он научится писать и изложит эту галерею в письменном виде, заставит гуаня её прочитать и будет наслаждаться его выражениями лица при прочтении.
гуань разворачивается во сне, ворошится с одеялом — хэ тянь недовольно убирает руку, а потом внутренне кричит, когда его тоже укрывают и обнимают в ответ. так-то да, вспоминает хэ тянь, гуань же всегда спит в обнимку с подушкой.
мой хороший, самый лучший, заботливый муж, думает хэ тянь. и ещё немного внутренне кричит.
все остальные мысли как-то дружно вылетают из головы.