— Спасибо за покупку, мисс, носите на здоровье, — продавец обувного, пожилой лысоватый мужчина в больших старомодных очках, с улыбкой отвесил поклон. — Заходите ещё.
Лина обычно бесило, когда его называли девушкой, хотя при его внешнем виде пол был не очевиден, но этому "старику" он готов был простить его маленькую оплошность за несколько пар замечательных туфель, что приобрёл здесь в течение полугода.
— Спасибо, обязательно зайду, — он улыбнулся в ответ, даже не попытавшись сделать свой голос выше.
Дверь на прощание звякнула колокольчиком, и дождь принял Лина в крепкие дружеские объятья.
Стильные фирменные пакеты тотчас покрылись россыпью мелких капель.
Прозрачный розовый зонт помогал не промокнуть совсем, но не мог скрыть от взора ни пасмурного тяжёлого неба, ни сотни чужих зонтов, плывущих навстречу. И почему-то вдруг захотелось, чтобы с ним рядом шел Банба. Возможно была виновата парочка, уже скрывшаяся за спиной — девушка с парнем под руку что-то без остановки ему щебетала, как птичка на веточке, а он на неё глядел глазами совершеннейшего влюблённого идиота… Но, скорее всего, Лин просто сильно устал и ему ужасно хотелось скинуть куда-то тяжёлые сумки.
Когда-то, не так уж давно, но, кажется, целую вечность назад, он мечтал спасти мать и сестру от долгов и уехать с ними в Европу, где их обязательно ждали бы снежные зимы и наконец-то спокойная сытая жизнь, но этим мечтам не суждено было сбыться, они сгорели в яростном пламени мести, а новые появляться не торопились. Осталась только Фукока с её уже привычным дождём и Банба.
Нос уловил аромат сладких булочек. Лин чуть замедлил шаг, вглядываясь в пространство кафе за витринным стеклом, но не заметив ни одного свободного столика, двинулся дальше. Он и не голоден был, если так уж, разве только совсем немного, больше продрог, и настроение стало какое-то скверное, несмотря на покупки… А ведь именно ради этого Лин выходил из дома — чтобы оно улучшилось. Шоппинг всегда помогал. Но почему-то сегодня и он оказался бессилен.
Наверное, стоило не прожигать гонорары на тряпки, а снять, наконец, себе угол и съехать от Банбы, но почему-то ему совершенно не удавалось взять себя в руки и этим заняться. Больше того, он и думать об этом особенно не хотел. Банба не гнал и слава богам, он хоть и бесил иногда своими привычками, а Лин всё равно уже к большей их части привык, да и с ребятами как-то сдружился, хоть это и не в его правилах. Как было в этих условиях съехать куда-то? Никак. А ведь он долгое время внушал себе, что доверять никому не следует и полагаться всегда стоит лишь на себя…
У тёмно-зелёной двери с табличкой “открыто” стоял старичок и хитро глядел сквозь поток проходящих мимо, словно вылавливал в нём кого-то определённого. Лина он и подцепил этим взглядом — тёплым, насмешливым, сильно напомнив им Банбу. Коротко махнув рукой с характерным кивком, старичок быстро скрылся за дверью. Лин оглянулся по сторонам и, убедившись, что пригласительный жест предназначался ему, прошёл следом, в любой момент готовый пустить в ход ножи. Однако старик, и впрямь, оказался всего лишь владельцем чайной. Правда, дела у него шли не лучшим образом: в помещении свет не горел, посетителей тоже не было. Вероятно, ему всё же стоило переквалифицироваться в наёмники, но куда их столько на один несчастный городок, нужны ведь и те, кто будет заваривать чай.
Лин оглянулся на улицу и почувствовал, что уходить пока что не хочет.
— Сенчу, пожалуйста.
— Будет исполнено, — и старичок с поклоном исчез.
Лин огляделся. Здесь оказалось уютно, хотя на стенах не осталось свободного места от полок с посудой, но вся она выглядела какой-то чудной, и вскоре Лин понял, что с ней не так. Чайники, вазы и прочие декоративные элементы состояли из совершенно разных, казалось бы, неподходящих другу другу, но слепленных вместе осколков. Швы в месте их соединения тускло блестели золотом или платиной. Лин, разумеется, знал о кинцуги и раньше, но никогда не сталкивался с подобным его применением, и поначалу зрелище это его немного обескуражило. Что можно было делать с тарелкой, половина которой состояла из блюдца, он не имел понятия, и даже мысль о том, что она могла бы кому-то понравиться, казалась нелепой. Лин уже думал уйти из кафе, но вернулся старик, слегка удивился, что гость до сих пор не присел, прошёл к одному из столов и, расстелив короткое полотенце, поставил на стол заварочный чайник и небольшую пиалу.
— Что-то ещё?
— Нет, спасибо.
Лину теперь показалось невежливым уходить просто так, и он занял место за столиком, пообещав себе, что просидит здесь не больше четверти часа.
Когда он вернулся домой, на улице совсем стемнело. Банба, крутящийся у плиты, быстро ощупал его цепким и тёплым взглядом.
— С возвращением.
— Ага.
Лин так устал, что отвечать толком не было сил. Сняв сапоги и пальто, он оставил пакеты в углу и, вынув из сумочки маленький свёрток, прошёл к своему дивану.
Пахло припущенными овощами и морепродуктами, Банба старался. По телеку передавали новое шоу. Лин недовольно поморщился, чуть приглушил звук и, сев на диван, развернул и поставил на стол пиалу — ту самую, из которой он пил в кафе.
В свете плафона она смотрелась немного иначе, но, как Лин и предполагал, покупая её — восхитительно. Серо-коричневые шероховатые осколки, собранные воедино, словно держали в объятиях совсем чужеродный — гладкий, голубовато-прозрачный, но он делал эту пиалу по-настоящему одухотворённой, живой.
— Хм. Что это? — с удивлением поинтересовался Банба, слегка наклонившись над столом.
— Пиала, — почти безразлично ответил Лин, но настороженный взгляд вызвал желание объясниться. — Я приобрёл её в одной чайной. Она показалась мне очень красивой.
Она показалась Лину похожей на него самого — некогда разбитого, собранного из осколков, один из которых являл собой всё хорошее, произошедшее с ним в Фукоке: победу над призраком прошлого, дружбу, бейсбол, в конце концов — то, за что Лин продолжал почему-то цепляться, сражаться, хотя оно и казалось ему чужеродным. Тем не менее, всё это прочно вросло в него, став такой же неотъемлемой частью, как и привычка носить женский образ.
— Хм. А я уж было решил, что ты кого-то прихлопнул, чтобы её получить, — усмехнулся Банба и отошёл обратно к плите, улыбаясь.
Лин посмотрел ему в спину с невероятным желанием бросить в неё чем-то острым, но его хватило только на то, чтобы огрызнуться:
— Иди к чёрту.
— Просто это первая вещь, не считая одежды, которую ты принёс в дом, — заметив это, Банба кольнул его странным, слегка вопросительным взгляд.
Позавчера они снова повздорили, Лин в сердцах наговорил ему всякого: что ему неуютно у Банбы, что из-за этого он оседать здесь не хочет, и обрастать вещами не видит смысла по тем же причинам. И тут — пиала.
Наверное, глупо было так долго не принимать очевидного, но именно Банба теперь казался тем самым клеем, на котором осколки Лина держались. Именно благодаря его поддержке Лин снова почувствовал себя целым и значимым.
Возможно, стоило извиниться и поблагодарить за эту поддержку, но Лину ещё предстояло учиться подобным вещам. А пока он смог лишь ответить с улыбкой:
— Ну должно же быть в этом доме хоть что-то моё, раз я здесь.
Банба стоял спиной, продолжая готовить, но по движению его руки, по малейшему замедлению Лин понял, что был услышан, и эта реакция невероятно смутила его, как будто он произнёс нечто большее.
Шоу по телеку так и шумело, как море, шумели и морепродукты на сковороде.
— Я готовлю рамен на ужин, сделать на тебя?
Лин улыбнулся, глядя на голубой осколок, впаянный золотым клеем в пиалу.
— Сделай, пожалуйста. Я страшно проголодался.