Показать сопротивление

— Гром.

– Только не говори мне, что я зря отправил Игоря погулять.

— Пока серьёзные взрослые заняты взрослыми делами?

Юра рассмеялся, с придыханием и лёгким хрипом, словно его лёгкие с каждым выдохом сжимало в тисках и он боялся, что нового глотка кислорода больше не будет. Он лежал на кровати, распятый под громовским телом, буквально пышущим жаром, и выглядел мучеником, страдающим за свою веру и умирающим с улыбкой исполненного предназначения.

Константин не сдержался, прижался к его наглым губам в поцелуе, огладил широкими, шершавыми ладонями виски, скулы, подбородок. Юра одобрительно обнял его за шею, прильнул отзывчиво и октровенно.

На них уже не было верхней одежды, но Смирнов был все ещё упакован в щегольские джинсы, которые создавали невероятный дискомфорт. И ноги не согнуть так, как хочется, и бляшка ремня давит, и ткань натирает, и швы врезаются в кожу, и жарко в них, кошмар, ну просто ужас. Он вился, как уж на сковородке, и чёрной завистью завидовал Косте, на котором были мягкие серые спортивки. Это слишком сильно отвлекало от процесса, которым Юра, к слову сказать, планировал наслаждаться.

— К-кость, — Юра наконец смог оторваться от него и перевести дыхание от поцелуев, прикосновений, от всего Грома, такого манящего и уверенного. Такого, который даже если сломается кровать, не остановится ни на минуту, просто подхватит на руки, посадит себе на колени и дотрахает до искр под закрытыми веками.

— М?

Костя же не хотел ни ждать, ни останавливаться, легонько куснул кожу за ухом, чмокнул шею, в руках крепко сжимая юрины бока. Заботливо, но сильно, как будто сожрать хотел, но уговаривал себя немного повременить и оставить на десерт, все как он любил.

— Снимай штаны, крестика-то на мне нет.

Уговаривать не пришлось, джинсы вместе с нижним бельём были отшвырнуты на грязный пол. Смирнова покоробило, Гром всегда так пренебрежительно относился к чужим дорогим(!) вещам, лучше бы уж он сам разделся. Костя замешкался, стягивая с него носки, чем Юра и воспользовался, сел в кровати, с силой подаваясь вперёд, и всем весом прижал Костю к простыням.

— Ты чего творишь?

Гром не выглядел раздраженным и злым всерьёз, скорее слегка недовольным, хмурил густые тёмные брови, между которыми залегла глубокая печальная морщина. Но не сопротивлялся, а значит все хорошо, можно продолжать. В сколь бы специфичных отношениях они не находились, Юра всегда рисковал получить по роже, слишком принципиальным был Гром, чтобы терпеть его выходки вечно.

— Рассла-абся, теперь я, — Юра безрезультатно попытался сдуть в лица волосы, в итоге заправил их за ухо, и, не церемонясь, стянул треники с мускулистых бёдер.

— Давай, Костян, вира!

Костя растерянно поднял ноги, давая освободить себя от такой мешающей сейчас одежды, носков на нем не было, а ступни оказались просто ледяными.

— А теперь майна, — Юра отпустил его, позволяя обхватить ногами поясницу.

— Шутник херов.

— А ты, я вижу, ценитель хорошего юмора, — ладонь сжалась на члене, лаская по всей длине.

И без того немногословный Гром тут же заткнулся, хотя открыл рот, очевидно планируя красочно послать его и приправить послание отборным матом.

Юра с улыбкой прикоснулся губами к его виску.

Костя до щемящего чувства в груди тепло пыхтел ему в стык слеча и шеи, пока Юра продолжал надрачивать ему под требовательные движения бёдер. Ну просто котик, особенно когда не качает права и молчит.

Смирнов на секунду отвлёкся, взгляд упал на настенные часы, поэтому он решил задать, пожалуй, самый насущный на данный момент вопрос.

— Гром, ты не боишься что твой малой внезапно заявится?

Тот посмотрел на него, и в первые мгновения Смирнов не видел в этом рассредоточенном взгляде ни копейки понимания. Кровь из тела, направленная в член, частично отцеркулировала обратно к мозгу, и наконец осознав суть вопроса Гром нетерпеливо выдал:

— Нет, его днем с огнём не сыщешь. Юр, заткнись уже сам, не заставляй тебя затыкать. Всё под контролем.

— Заткнись, говоришь? — по гаденькой ухмылке Костя понял, что ему бы тоже не помешало завалить, но было уже поздно.

Юра напоследок сладко поцеловал его, проталкивая свой язык к нему в рот, давая Косте только слюняво и лениво отвечать, куснул за шею, ниже, к животу, ладонями крепко и не без удовольствия сжимая ягодицы. Но эта власть была лишь показухой, даже Смирнов это знал, при сильном желании Гром влепит пяткой ему в лоб, будет больно, или вывернется из рук, как скользкий окунь, вмиг становясь ощетинившимся и опасным, попробуй коснись.

Но Юра попробует.

Он взял Костю за руку, приложил ладонью к своей голове, тот в лёгком замешательстве погладил его по волосам. Ласково.

— Д-держи.

Желания больше говорить не было, но тот, умница, всё правильно понял, собрал все волосы в хвост на затылке, придерживая, а второй рукой упирался в кровать, приподнявшись для лучшего обзора.

Юра выглядел всегда охуенно, будь то в мажорских шмотках или форме, но обнаженным был прекраснее всего. Сейчас он словно сбросил с себя наигранную хамоватость и театральность а был просто... собой? Слегка нетерпеливым, ласковым, простым таким, целовал бедра, живот, очертания тазовых костей, мазал губами, пальцами пересчирывал ребра. Юра не выглядел — был невероятно сексуальным. Гром совершенно расслабился, растекся по постели, ласки были настолько убаюкивающими и спокойными, и он сомневался, что захочет сейчас чего-то ещё кроме как повиснуть на Юре и побыть бревном, которое ловит кайф похлеще чем шпана от клея. Удовольствие портила лишь сбившаяся под ним простынь, он попытался устроиться поудобнее, машинально раздвигая ещё сильнее полностью принадлежащие в этот момент Юре ноги. Внутри что-то дрогнуло, и Гром с досадой представил, каким превосходством сейчас наверное светится Смирнов, но стоило опустить взгляд с потолка вниз, Костя увидел в глазах Юры только неприкрытое обожание и ни капли насмешки. Костя с неожиданной растерянностью почувствовал, как у него горит лицо.

Смирнов устроился поудобнее, облизнулся и наконец накрыл влажно блестящую смазкой головку губами.

Всё. Баста. Гром словно за мгновение распылился на атомы и тут же собрался обратно в оголенный нерв. Стало плевать как он выглядит со стороны и какие звуки издаёт, самообладание было отправлено в пешее эротическое, невероятно далеко и очень надолго. Возможно, навсегда. Всё тело заполнил вожделенный жар, рассудок сосредоточиться на мысли, что нужно держать волосы, ни в коем случае не дёрнуть их и не сделать больно. Мало ли, у Юры от неожиданности клацнет челюсть.

Костя собрал волю в кулак и снова посмотрел вниз, на Юру, который держал глаза прикрытыми, но все это время бросал на Костю пронзительные взгляды из-под ресниц, считывающие реакции Грома на все, что он с ним делал. А у Кости была одна на все реакция: ему было о-ху-ен-но.

Видеть такого, обычно скупого на эмоции Грома, было, признать, очень приятно. К себе прикоснуться хотелось до воя, но Юра продолжал крепко держать Грома за бедра.

— Юра, Юра, Юр! Хватит!, — взмолился Костя, чувствуя, что ещё чуть-чуть и он не выдержит.

Смирнов послушно отстранился, вытирая влажные губы ладонью и вновь прижимаясь, притираясь к нему всем телом. От разнеженного донельзя Грома не хотелось отлипать, хотелось бесконечно гладить и целовать пряно пахнущую кожу, зарываться пальцами в непослушные короткие волосы и нести сопливую чушь ему на ухо. Не сдержавшись, Юра оставил у него на груди небольшой засос.

— Кость, так и будем?

— Да, давай, — тихо ответил Гром, не из симпатии к позе, а наверняка из желания, чтобы все делали за него.

Юра слез с него, начиная рыться в складках одеяла в поисках тюбика.

***

— Темнеет. Игорь скоро вернётся, — Гром, закинув руки за голову, смотрел в окно, где в нагромождении этажей тонуло рыжее солнце, за собой утаскивая минуту за минутой, когда можно побыть наедине. То, как он решительно нарушил умиротворенную тишину, царивщую последние минут пятнадцать в квартире, намекало на то, что Смирнову пора выметаться.

— Понял, второй раз можешь не повторять, — Юра вытянулся на кровати, протяжно зевая.

Встал, почёсывая бок, начал собирать по полу мятые вещи.

Детвора в лабиринтах улиц сейчас вероятнее всего начинала разбредаться по своим районам, дворам, подъездам, квартирам, спеша ужинать, смотреть вечерние телепередачи и ложиться спать. Костя с тоской задумался о том, чем сегодня кормить Игоря. А Игорю, оголодавшему после целого дня уличных игр, вовсе не нужно видеть Юру у них дома. Ему вообще лучше ничего не видеть... И никогда не понимать. Константин тяжело вздохнул, на душе вновь стало паршиво, как и всегда после.

Шуршание ткани за спиной сменилось топотом ног по скрипящему старому паркет.

— К-кость.

Гром перевернулся на другой бок. Юра уже был одет в пальто, руками неловко приглаживал бардак на месте недавней укладки.

— Это мелкому твоему, — Он достал из глубоких карманов два сникерса в шуршашей обертке, положил на стол и отвернулся, — Бывай, брат.

— Пока, — тихо сказал Костя в захлопнувшуюся дверь.

Он привёл себя в порядок, поменял постельное белье, пытаясь прогнать печальные мысли, вновь задумался о стиралке, разозлился, обматерил всех виновников развала СССР и, смирившись с новой действительностью, пошёл чистить картошку из мешка в углу кухни.

Игорь пришёл к моменту, когда картошка, аппетитно шкворчащая на чугунной сковородке, была почти готова. Впустил в квартиру сырость поздней осени, с грохотом скинул убитые кроссовки, сопя, стащил с прихожей куртку, а в гостиной и свитер. Квартира вмиг наполнилась жизнью, шумом, суетой, такой привычной и незаметно, что обращаешь внимание только после ее долгого отсутствия. Костю укололо в сердце.

— Я дома! Пап, ты не поверишь, что сегодня было!

Игорь влетел на кухню, и Костя почувствовал, как от него пахнет дымом костра, мокрой улицей и илом с залива. Весь чумазый, в грязи и саже, он размахивал руками и хватал ртом воздух, пытаясь отдышаться.

— Так, сначала умыться, переодеться, а потом сядешь за стол и все расскажешь.

Гром-старший улыбнулся и властно взмахнул вилкой, указывая на ванную. Немного оскорбленный Игорь направился в указанном направлении, понимая, насколько бесполезны споры.

Когда он вернулся, Константин в последний раз перемешал картошку и выключил огонь. Сын устроился на диване, притягивая подростково-острые колени к груди.

— Ты же не уйдёшь сегодня ночью?

Костя напрягся, но лишь на мгновение. Поставил перед Игорем сковородку с картошкой. Тот схватил воткнутую в неё вилку, но есть не начал, ожидая ответа. Вопрос повис в воздухе,

— Нет. Нет, не уйду.

Игорь кивнул и набросился на картошку, не остужал её, а сразу закидывал в рот, обжигался, плевался, но все равно ел, не останавливаясь.

"Нужно заканчивать с этими встречами", — подумал Константин, глядя на сына. Он заигрался, физическое увлечение грозилось вылиться в что-то ненужное, больное. В то, что хочется вырезать из своего сердца, как опухоль, пока не разрослась и не сожрала тебя без шанса на эвтаназию. Гром затолкал невыносимый стыд перед сыном поглубже в себя и сел рядом.

— А знаешь кого я сегодня встретил?

— м?

— Шёл с работы, а мне навстречу мышка идёт. И вот передала тебе гостинец.

Он протянул ему на раскрытой ладони оставленные Юрой сникерсы.

— Ну па-а-ап, мне уже не пять лет, — гнусаво протянул Игорь, но цепко выхватил конфеты.

— Знаю, но я думал, ты поверишь.

Игорь улыбнулся во все тридцать два, откладывая сникерсы, но очевидно имел на них долго идущие планы.

— Так что у вас сегодня там случилось, расскажешь?

****

Вообще-то он имеет право спать до обеда в законный выходной после суток.

К тому же, сколько можно бегать по информаторам и изворачиваться, завязываясь в узел, лишь бы выжать из их душонок хоть что-то полезное? Его побегушки, кстати, не оплачиваются дополнительно,и иногда Юра жалел, что не работал в продуктовом магазине. Там хотя бы зарплату продуктами выдавали, им даже деньгами нихуя не платят.

Эта кабала "беги-бей-ищи" выжимала все силы, и от усталости иногда хотелось сдать ксиву, щедрым росчерком оставить подпись в заявлении по собственному, послать в пешее эротическое главу отдела и уйти в закат. Просочиться по связям и снова искать, бить, бежать, но уже на другой стороне закона, где крутились деньги, деньги, деньги...

От мыслей о сытой, но преступной жизни внутри зашевелилось нечто неприятное, что-то похожее на переедание. Мысли эти уже совсем прогнали сон из тела, поэтому оставалось только пилить взглядом разводы на потолке, оставшиеся после последнего потопа от соседей сверху.

Где-то за стеной громко болтал телевизор, рассказывая о тайнах и чудесах применения заряженой воды. На балконе курлыкали голуби, на разные лады передразнивая друг друга и строя под крышей балкона гнезда из веток, перьев и прочего мусора. Откладывали и высиживали яйца, кормили птенцов.

Он вообще-то достаточно хороший человек, да. Как личность не сахар конечно, но кто не без греха? Годы идут, а подходящего и стабильного времени для создания собственного "гнезда" все не находилось. Нужно, наверное, начинать жить "как люди". Я может и не надо, хер его знает.

Юра разогнал голубей на банконе, закурил и высунул голову на свежий воздух. Ну, насколько чистым мог быть воздух в Питере посреди дня, когда машины и ветер подняли всю пыль с дорог.

С детства ведь говорили, как надо жить, а как не надо, по полкам раскладывали и впихивали в голову, даже решать ничего не надо было, все решили за тебя, голубчик. Честно живи, усердно трудись и будет тебе счастье. Но когда он повзрослел, стало понятно, что схема прогорела. А теперь вертишься, крутишься, лишь бы завтра домой прийти своими ногами — собачья жизнь.

А любовь?.. Да что любовь, собранные в кулак мокрые от крови куски сердца. Быть может, эта жизнь, настоящая, новая, которая пела на разные голоса, шуршала, сверкала, грозилась сожрать с потрохами, которая встретила их всех с распростертыми объятьями, стоит лишь ухватиться за шанс, может она не предполагала любви вовсе. Может и не было никогда той любви, очередной штамп для наигранных черно-белых фильмов.

Штамп, где женщина и мужчина, окрыленные предвкушением счастливого будущего, въезжают в однушку, впускают первым кота, как требует примета, и живут в этой коробке из убитых амбиций и без возможности начать все заново, как с чистого листа. Хотя... Чем он лучше? Скорей уж хуже, он вообще любитель подрывать бесценный институт семьи и лезть в чужую жизнь в глязных ботинках. И не только в жизнь, ещё в постель, в штаны и в нечто такое, что раньше цензура не пропускала как слово, а точнее в жопу.

Захотелось дать себе хорошей затрещины.

Гром между тем не объявлялся с их последнего вечера в его квартире. На работе они конечно же виделись, перебрасывались кусачими шутками в адрес друг друга, и этим всегда ограничивались, до тех пор, пока не появится возможность уединиться без лишних глаз. Все-таки ненужных хлопот из-за гадких слушков за спинами никому не хотелось.

Быть может, Грому это все надоело. В конце-концов, он ничего не обещал, да и Смирнов не предпринимал попыток сдвинуть их отношения с "мы просто трахаемся". Все повторяется. Снова.

Юра затушил в пепельнице вторую подряд. Холодный ветер уже пробирал до костей, не хватало с этими копаниями в себе заработать воспаление лёгких.

В тишине квартиры был приготовлен несложный завтрак, вымыт холостяцкий набор посуды, где не было место второму прибору.

Юра поймал себя на мысли, что совсем не знает, чем занять себя в столь редкий день, когда ему не нужно на работу и не нужно делать что-то по работе. Скорее всего, он останется дома и посмотрит какой-нибудь фильм, зря что ли телевизор выбил за бесценок у одного очень неприятного типа?

Умиротворение планов на день прервала трель телефона на комоде. Внутри вмиг вспыхнуло колючее раздражение. Он знал, с какой вероятностью его могли выдернуть на очередной вызов, несмотря на выходной, потому что "ты нужен вот-прям-щас", и желания поднимать трубку на было совершенно. Пусть все катятся, сегодня он настроен отдыхать. Однако рука сама потянулась к трубке, прижала её к уху, и Юра выдавил из себя негромкое:

— Алло?

Голос на том конце провода прошил электричеством все тело.

— Привет, я зайду к тебе сегодня вечером?