Никому из них сегодня не удаётся поспать спокойно.

Оно и понятно: приютить в своём доме помешанного маньяка — это под силу только Кируми. Сегодня она спит особенно тревожно. Её тело дёргается от каждого шороха, от каждого постороннего звука, который делает не она сама. Увидев в комнате загадочный силуэт, девушка до последнего не сводит с него глаз, но когда паранойя переходит все границы, она включает свет и успокаивается, осознавая, что её напугала лишь гора свёрнутой одежды, которую она не успела убрать. Но на всякий случай Кируми кладёт нож поближе к себе.

Бессонница девушку всё же не отпускает, и она лезет в темноте в шкаф и ищет что-то на ощупь. Ловкие пальцы достают старый телефон, и, порывшись ещё, она находит к нему зарядное устройство и включает его в розетку. Когда телефон включился, Кируми начинает что-то настраивать в нём и возится с гаджетом до тех пор, пока сон не одолевает её.

Корекиё тоже не может уснуть. Он сказал ей правду, он не стал утаивать от неё, он намекнул на все возможные последствия её выбора.

Почему Кируми не отвергла его? Почему она не избавилась от него, когда перед ней есть реальная опасность?

О каком потенциале она говорила?..

Утро начинается с их уже вполне привычной рутины. Завтрак, расспросы, попытки поворошить мозги Корекиё, чтобы тот вспомнил, как он избавился от очередной "подруги", которую он хотел "отправить к сестре". Копаться в голове умалишённого для Кируми кажется всё более опасным: ей лишь бы самой не стать такой "подругой" — потому что вероятность весьма высокая.

Следя за губами Корекиё, она смутно вспоминает что-то. Её взгляд теряет фокус, а сознание погружается куда-то поглубже, в тёмные, туманные рощи памяти.

До смерти Рантаро горничная почти не пересекалась с фольклористом. Для неё он был равен остальным заложникам ситуации — и ей он был равен тоже. И относилась она к нему так же, как ко всем. С уважением, заботой, верностью и желанием помочь. Шингуджи, как и другие, просто принимали её заботу как должное. Но день, когда произошли первые две смерти — когда их, как казалось, навсегда покинули и замкнутый, не доверявший никому одноклассник, и самая бойкая, самая смелая из них, кто первым бросился на амбразуру, кто пытался воодушевить их всех на бунт против странного чёрно-белого медведя (как абсурдно то ни звучало)... Тот день оставил глубокий след в её душе.

Красивая, одинокая школа, заросшая бурьяном и полевыми цветами, заросшая плющом, лозы которого обвивали каждый кирпичик, залитая солнцем через разбитые окна и дыры в рассыпчатой кровле, с тропинками, где из-под плит усердно выбивается каждая травинка, где от лунного света почти так же светло, как днём, — внезапно стала адом на земле. Слова "богом забытое место" для Кируми перестали нести романтический смысл, утратили флёр загадочности — и теперь, когда она называла так академию, её голос дрожал от ужаса перед неизвестностью. Неизвестно, кто погибнет следующим, неизвестно, кто станет убийцей. Неизвестно даже, выживет ли она, выберется ли она отсюда!..

И тогда её взгляд впервые обратился к Корекиё.

До того она замечала лишь мельком, случайно задевалась взглядом и могла сказать только одно — "Этот юноша одет, как с иголочки, и очень, очень умён". Его ничто не пугало: ни полная изоляция от внешнего мира, ни правила, введённые страннейшим существом в её жизни, ни даже гибель одноклассников. На все ужасы, от которых у Кируми волосы вставали дыбом, он говорил лишь громкое и умилённо-восхищённое "Как же это прекрасно!"

Его спокойствие — спокойствие удава.

И однажды ей пришлось обратиться к нему, чтобы придумать, что можно было бы подать к обеду. В конце концов, он — опытный фольклорист, бывавший уже в нескольких полевых экспедициях, он мог бы поделиться с ней рецептами интересных, диковинных блюд, которые она ещё не пробовала приготовить. За неловким разговором, тревогой и попыткой её скрыть Кируми провела весь день — когда она вспоминает, как случайно пролила чай на униформу Корекиё, а потом, заливая себя и Шингуджи извинениями, отстирывала всю одежду, она едва заметно улыбается.

Но её улыбка тут же сходит на нет, а глаза теряют лёгкий блеск.

Конечно.

Шингуджи всегда был таким.

Теперь, оглядываясь назад, Тоджо понимает, к чему были все его разговоры о дзинкане. Его сравнение учеников-заложников с кучкой мерзких ядовитых тварей, готовых заколоть друг друга жалами и клыками до смерти, вполне уместно. Она ни за что бы в жизни не стала уподобляться хитиновым ничтожествам, жалким жукам, которыми движет только желание выжить и размножиться.

Но её жажда жить оказалась сильнее её принципов.

Кируми погружается в свои мысли всё глубже, но что-то ей кажется не так. Она перестаёт слышать что-либо, кроме потока сознания.

Щёлк. Щёлк-щёлк.

— Тоджо-сан?

Щёлк, щёлк, щёлк.

— М-м-м? — горничная с трудом открывает глаза, словно она пребывала в полупьяном бреду.

— То-о-оджо-сан? — более протяжно, щёлкнув пальцами контрольный, зовёт её Корекиё и наклоняет голову набок, словно любопытная лисица. — Мне кажется, ты немного заплутала в своих мыслях.

— Ах, прошу прощения, — кивает Кируми, вежливо кланяясь. — Не хочу оправдываться, но, похоже, что я не выспалась...

— Я догадываюсь, почему. Хм-м-м... Могу ли я воспользоваться чем-нибудь, где можно писать?

— Думаю, да?.. — девушка указывает на журнальный столик в гостиной. — В ящике вон там есть записная книжка.

Корекиё возвращается с ней, по пути что-то черкая на свободной странице, и садится за стол.

— Я пока пытаюсь придумать график того, как нам проверять мои преступления, если на то пошло, — Шингуджи кладёт тетрадь перед Тоджо. — Боюсь, полиция не сможет давать нам информацию так просто, даже не столько потому, что я сторонний человек, сколько... по известным обстоятельствам. Поэтому... придётся опираться на мои воспоминания о жертвах и на дело. Ко мне постепенно стала возвращаться память, и ряд жертв я помню уже немного отчётливее, чем когда ты только забрала меня из изолятора. Вопрос в том, сможем ли мы отыскать семьи всех пострадавших и расспросить...

— Как ты себе это представляешь, скажи мне, Шингуджи-сан? — интересуется Кируми, и в её голосе чувствуется нотка осуждения. — Ты вот так просто подойдёшь к безутешной матери, у которой с особой жестокостью была убита дочь, возможно, её даже нашли не целиком, и спросишь: "Подскажите, пожалуйста, не я ли случаем убил Вашу дочь? Вашего ребёнка, на которого Вы возлагали столько надежд, в которого Вы вложили всю силу и любовь, чтобы пришёл я и сжёг к чертям всё то, что Вы делали?"

— Да.

Кируми тяжело вздыхает, сдерживая себя от грубого ответа.

— Зависит от матери, конечно. Если она прекрасно знает, по чьей вине погибла её дочь, она может и пойти навстречу. И я постараюсь быть... помягче.

— Если что-то пойдёт не так...

— Я всё улажу, — успокаивает её Корекиё. — Но получить улики тоже было бы неплохо.

Девушка не отвечает, глубоко задумавшись, будто что-то перебирает мысли в голове. Её глаза ходят из стороны в сторону, будто перед нею — десятки ящиков карточного каталога, где она ищет ту самую карточку, которая ей нужна.

— Знаешь... По крайней мере, начальник городского отделения токийской полиции может пойти мне навстречу. Я уже оказала однажды ему услугу, и, как мне кажется, он с радостью отплатит мне тем же.

— Что же это за услуга? — интересуется юноша, подпирая голову кулаком.

— Помогла отвезти его супругу до роддома и найти хороших акушерок, только и всего, — мягким голосом рассказывает Тоджо. — Он сказал, что денег отплатить мне за мою доброту нет, но в такой ситуации оно мне и не было нужно. Но теперь... Я не хотела бы прибегать к чему-то такому, но, видимо, придётся...

— Это... из-за твоего принципа "бескорыстной преданности", да? — Шингуджи аккуратно встаёт и смотрит ей в глаза. Он предчувствует ответ, но, как и всегда, ему интересна реакция собеседницы.

Кируми молча кивает и снова о чём-то задумывается.

— И ещё кое-что, — говорит она и тут же исчезает из комнаты.

Но в руке она несёт слегка потрёпанный, но, судя по всему, рабочий смартфон в чехле, на котором изображены белые, но пожелтевшие от времени розы.

— Вот, держи, — Кируми протягивает телефон Корекиё. — Сброшен до заводских настроек, сим-карта есть, остальное настроишь сам.

— Но, Тоджо-сан, — поражённый внезапным подарком, он тщетно пытается его вернуть, — я не могу это принять. Особенно после...

— "После вчерашнего"? — перебивает его горничная, но тут же смягчается. — Можешь считать это не подарком, а необходимостью. Я не всегда буду находиться рядом, нас могут разделить, и потому нам нужно как-то поддерживать связь. Тем более, тебе ещё надо каким-то образом искать работу, не так ли? Так что это не подарок — это инструмент.

Не зная, как ответить на это, фольклорист лишь кивает и тихо благодарит её. Что-то смущает его в столь добром жесте, и от неловкости от отводит взгляд.

— А у меня уже есть парочка заказов, — вспоминает Кируми и направляется в спальню. — Пока меня не будет, поищи вакансии, а если вспомнишь что по делам — запиши это куда-нибудь, и мы это обсудим.

— Конечно... — Корекиё, ещё не отойдя от случившегося, слишком крепко стискивает смартфон и чуть ли не прижимает его к своей груди.

Кируми собирается, и Корекиё провожает её. В ожидании, когда она вернётся, он делает всё, как девушка наказала ему.

День проходит, несмотря на кучу дел, без ссор и разногласий, довольно плавно и спокойно. Кируми выполняет часть заказов и, как и обещала, привозит сим-карту для нового телефона Корекиё, а вместе с ними — и достаточную сумму, которой хватит не только на недельное пропитание, но и на возможность отложить на юриста. Тот же, в свою очередь, успевает за день найти подработку: даже тюремное заключение не развеяло его академические познания, и несколько несчастных студентов, тщетно искавших тех, кто напишет работу за них, получают от Совершенного фольклориста помощь — он не делает работу за них, но его советы, объяснения, ссылки на наиболее подходящие источники и индивидуальный подход к каждому клиенту оказываются более ценными. В конце концов, ему даже предложили пройти собеседование на работу по его специальности.

Почти через день они вдвоём занимаются расследованиями по обоим делам. По делу о провале проекта "Гофер" подвижек почти не было. Но по делу Корекиё ситуация значительно улучшается: Кируми, указав серийному убийце на то, какие жертвы вызвали у неё сомнения в тот день, когда юноша взошёл на эшафот, также находит улики в пользу своей версии. Одноклассница, наложившая на себя руки после провала в матче по сёги, осталась на видеозаписях школы, и учителя, параллельно вспоминая школьные годы горничной, со слезами на глазах предоставляли видео с прощания в девочкой. Другие же, убитые родителями-алкоголиками, подтвердились после медицинской экспертизы и обращения по их делам в полицию. Им помогают и в ряде других эпизодов, указывая, что часть девушек перестала числиться пропавшими без вести и либо погибли от чьей-то чужой руки, либо сменили имена и даже лица, лишь не возвращаться к старой жизни. Оба бывших Совершенных искренне удивлены тому, что правозащитники пошли им навстречу, и о причинах такой симпатии Шингуджи только догадывается, но своими мыслями делиться не решается.

И так постепенно проходит уже пара недель.

С каждым днём темпы работы и расследований растут всё больше, но в какой-то момент резкий прогресс в обоих направлениях сменяется стагнацией. Дела заходят в тупик, а заказов становится всё меньше. Не помогает ничего: кто-то рассылает о Корекиё информацию о том, что он — бывший заключённый, а Кируми получает жалобы на сервис от, судя по всему, подкупных клиентов, которые никогда не пользовались её услугами. В обоих случаях нужно что-то предпринимать, но что именно — никому в голову не приходит.

По крайней мере, Корекиё.

Кируми же все эти две недели и до сих пор косо смотрит на загадочный конверт, который ей передал господин Тогами.

Быть может, там лежит ключ к продвижению дела...

— Я сегодня поеду за важным заказом, — обыденно говорит Кируми, одевая белую блузу и строгий серый костюм — без брошек, без галстуков — без излишеств, — скорее всего, задержусь и вернусь позднее обычного. Посторонним не открывать.

— Да, я знаю, знаю, — Корекиё провожает её, подавая сумку. — Желаю успехов.

Дорога предстоит долгая: человек, указанный в письме, живёт довольно далеко от Токио — в глухом, но очень милом местечке, как раз подходящем для прекрасного загородного особняка. Сезон дождей снова сменяется на палящую жару, и эта поездка кажется Кируми уже не такой простой, как ей казалось. От асфальта веет зноем, явно достаточным, чтобы готовить на нём глазунью. Небо кристально голубое, ни намёка на хотя бы какое-нибудь облачное пятнышко. Мимо Кируми проезжают тускло-зелёные ленты лесов, изнывающих от пекла, и она сама не знает, когда эта дорога кончится. Чтобы скрасить своё одиночество, девушка включает радио, по которому крутят какие-то поп-хиты восьмидесятых и девяностых — иногда она хмыкает про себя, тщетно спрашивая себя, почему люди так сильно ностальгируют по чему-то столь непохожему на времена их молодости.

Наконец, машина подъезжает к нужному месту.

Огромный, пугающий своей величиной особняк открывается перед глазами Кируми. С выходом в море, с кипарисовыми шпилями, с изящными воротами, а само здание построено и украшено так роскошно, что стороннего человека от такого богатства дома сразу бы стошнило. Даже в такую жару сад цветёт и зеленеет. Он ничуть не страдает от недостатка влаги: верные слуги поливают их, не жалея воды. За забором видны и крыши гаражей, и купол беседки, и деревья, кроны которых выстрижены в сферу.

В столь одинокой, но богато убранной обители живёт тот, кого рекомендовал ей посетить Тогами в своём письме.

Кируми проверяет адрес ещё раз и заодно — имя владельца.

Амами Масаёши.

Она несколько раз пересекалась с ним и отлично знает его как клиента. Несмотря на его немного скользкую манеру речи, Масаёши является весьма приличным, надёжным человеком с очень прочными связями в правительстве. Бывший представитель кабинета министров, который был сформирован ещё очень давно, за пару лет до Второй Трагедии, он отличался любовью к экономическим авантюрам, которые нередко приводили к успеху, — и к женщинам. Ходят слухи, что по всему миру у него не менее двенадцати детей, однако официально у него значительно меньше наследников, чем оглашает жёлтая пресса.

Единственный сын клана Тогами считает его надёжным экономическим партнёром и конкурентом, судя по рекомендательному письму. Но как он может помочь ей в раскрытии дел?..

— Ах! — слышится мягкий баритон. — Какие люди! Сама наша Аматерасу, Тоджо-сама, решила навестить нас в такой глуши!

Масаёши даёт отмашку, и горничные тут же бегут на кухню; дворецкие прилетают им на смену и встречают Кируми со всеми почестями.

— Прошу прощения, Амами-сан, — качает головой Кируми, — оно правда того не стоит. Но я благодарна Вам за такой радушный приём. Может, я могу помочь слугам?..

— Умоляю вас, — смеётся он баритоном и идёт вперёд, — вы моя гостья! Проходите в обеденный зал. Танака, отведи её.

— Да, сэр, — и дворецкий послушно указывает Кируми дорогу к нужной комнате.

Тоджо следует за хозяином особняка. Высокий, загорелый мужчина лет сорока поправляет несколько назойливых прядей, которые выскакивают из его прилизанной, слегка небрежной укладки; его волосы неестественно зелёные, салатовые скорее, как будто он родился с таким необычным цветом волос. Одет он совершенно не по японской моде: под его серым костюмом видна синяя "гавайская" рубашка, у которой сверху расстёгнуто несколько пуговиц, с лососевыми гибискусами, а из-под рукава, на месте роскошных наручных часов, заметен след от загара. На ногах — домашние сандалии; возможно, Масаёши только вернулся из рабочей поездки.

— Что же такое произошло, что вас так занесло сюда, Тоджо-сама? — приветственно говорит он, садясь за стол.

Дворецкий отодвигает стул для Кируми, и девушка, не привыкшая к такому обхождению, неловко подворачивает подол пиджака.

— Вы... довольно прямолинейны, Амами-сан, — кивает горничная, не решаясь поднять на хозяина глаза. — Понимаете... Господин Тогами, глава "Тогами корп.", рекомендовал мне Вас. Сказал, что к Вам можно обратиться за заказом и за помощью в деле, с которым я сейчас разбираюсь... Вы простите, что я обращаюсь к Вам вот так, с порога, без светских разговоров.

— Не переживайте вы так, — улыбается Масаёши, демонстрируя два ряда идеальных, словно из рекламы, зубов. — На самом деле, я сам не поклонник этих всех экивоков, вы меня понимаете. Это правда, я обращался к Тогами, потому что наши проблемы, скажем так, пересекаются...

Дворецкие приносят к столу лёгкие закуски и шампанское. Господин Амами предлагает угоститься, но Кируми просит лишь положить ей немного мяса и салата — от алкоголя она отказывается, ссылаясь на то, что приехала сюда на своём автомобиле и не имеет личного шофёра. Масаёши удивляется, но не препятствует.

— Всё дело в том, что у меня пропал мой единственный сын.

Кируми припоминает: да, у этого магната действительно довольно много детей, и подавляющее большинство из них — девочки. Только самый старший ребёнок является сыном. И, если она всё верно понимает, речь о Амами Рантаро — таком же приятеле по несчастью, как как Шингуджи и как она. Амами младший тоже был участником проекта "Гофер", однако о его таланте никто не успел узнать, даже он сам. Рантаро пропал из поля зрения всех одноклассников, едва появившись. И у горничной была всего пара мыслей, куда зеленоволосый юноша мог деться: вероятнее всего, он, стоило только космическому ковчегу приземлиться на родную Землю, снова отправился на поиски сестёр; к тому же, судя по словам самого Рантаро, его отношения с отцом оставляют желать лучшего, и он вряд ли хочет видеть родителя.

— Быть может, он снова ищет сестёр? — высказывает своё предположение Кируми. — Как он рассказывал, он поклялся не возвращаться домой, пока не отыщет их всех, особенно самую младшую, которая пропала по его вине.

— Да, я помню это, помню, — тяжело вздыхает Масаёши. — Но, когда он путешествует, я всегда нанимаю человека, который мог бы... приглядывать за ним. Ради его же безопасности! Тем более, он и мне помогает продвигать мой бизнес по всему миру! Но в этот раз... Он пропал с концами. Все, кого я нанимал, не могут отыскать его, даже место, где он был в последний раз. Я делал всё возможное, чтобы его отыскать!..

Безутешный отец залпом выпивает бокал шампанского, съёживается, и в морщинках у уголков глаз появляются мелкие капли слёз.

— Ваш отец... Ваш отец, Тоджо-сама, сделал бы тоже самое для вас! Поверьте мне, он был хорошим человеком, и он бы сделал для вас всё, как я хочу сделать для Таро...

Горничная ничего не может сказать. Лишь смотреть, скрепя сердце, на муки несчастного родителя, взбороздившего её старые раны.

***

Пока Кируми находится в доме Амами Масаёши, Корекиё работает из дома. Сегодня заказов оказалось больше — возможно, слухи о том, что его выпустили из тюрьмы, ещё не дошли до того сектора Интернета. Шингуджи работает, не покладая рук: статья за статьёй, научная работа за научной работой. Работа спорится, и он отчасти даже горд собой. Все заработанные им деньги уйдут в их с Кируми расследование, а значит, свой вклад в это он всё же внёс. Однако из-за отсутствия перерывов у него начинает болеть голова.

Оторвавшись от монитора ноутбука, который ему также одолжила Кируми для работы, Корекиё выходит на поиски аптечки. Было бы неплохо отыскать таблетки от головной боли, но если их не будет, возможно, он правда позволит себе немного отдохнуть.

Фольклорист поднимает глаза на высокую тумбочку, стоявшую в конце коридора прямо напротив входа в дом Кируми. Обычно на ней лежит что-то по мелочи: солнцезащитные очки, ключи, зонтик и прочее. Но, что странно, раньше Шингуджи не обращал внимание на то, что ещё, помимо всех этих бытовых мелочей, стоит здесь.

Он аккуратно берёт рамку с фотографией. На ней запечатлена Кируми примерно того возраста, когда школьник только переходит в старшее звено, рядом с седовласой, но молодой женщиной на голову ниже неё. Руки этой дамы на вид грубы и потёрты от тяжёлой работы, а глаза её — слишком впалые, слишком усталые для её тридцати-сорока лет. В глубине этих тусклых зелёных глаз лежит что-то неподъёмно тяжёлое. И сама маленькая Кируми, хоть и улыбалась, но не искренне, натянуто. И пусть девочка здесь сфотографирована в столь невинном возрасте, отпечаток чего-то тяжёлого, что полностью сказалось на ней как человеке, заметен в усталом и непомерно взрослом взгляде.

Сзади фоторамки Корекиё замечает свёрнутую в несколько раз тонкую бумагу, заметно помятую и до этого скомканную. Он аккуратно, чтобы не порвать, разворачивает её.

Возможно, Кируми, как убиралась, не успела убрать и фото, и эту бумагу и забыла о них.

Потому что той свёрнутой, скомканной бумагой оказывается газетная вырезка. Чёрными чернилами на выцветшем жёлтом будто кричит заголовок "Рука Мидаса оказалась больше не нужна: министр экономики Японии Тоджо Такуто арестован за получение взятки в особо крупном размере!". На фото ниже — полиция запихивает в служебный автомобиль не на шутку перепуганного мужчину. Он смотрит в камеру с выражением ужаса на лице и всем своим телом, своими глазами молит о помощи.

Внезапно Корекиё поворачивает голову в сторону выхода.

В дверь стучат.

***

Спустя час детских воспоминаний о каждом ребёнке семейства Амами и безуспешных попыток успокоить многодетного отца горничная чувствует, что теряет терпение и силы.

— Прошу Вас, Амами-сан, — Кируми просит прекратить крокодиловые слёзы Масаёши, — не нужно его упоминать. Я найду Вашего сына. Он нужен и для расследования дела, о котором мне говорил господин Тогами. Но, как я и говорила, мне нужна помощь. Можете ли Вы помочь мне с другим делом?..

— Да, конечно, — мужчина вытирает слёзы салфеткой, промакивает ею лицо, — я помогу, чем смогу. Только и вам, Тоджо-сама, оставить бы ваши девичьи развлечения...

— "Девичьи развлечения"? — девушка резко поднимает голову и вопросительно смотрит на магната. — Прошу прощения, но о чём Вы?..

— Вы и так отлично знаете, о чём я, — жалобный вой одинокого отца сменяется грозой в его глубоком голосе. — Чем вам так приглянулся этот жалкий мальчуган? Ну, тот, которого вы с эшафота стащили перед глазами всего изолятора? Неужто солнце так сильно припекло вашу светлую головушку, что вы решились на то, чтобы освободить из-под стражи доходягу, который умудрился перерезать почти сотню ни в чём неповинных девочек? Неужто так сильно в вас взыграли гормоны, что вы захотели спасти этого несчастного? Ради чего? Попотешить своё эго? — и затем, пустившись в ностальгию, смягчается, говоря более снисходительным голосом. — Нет, конечно, я могу понять вас, хех, я сам по молодости так же дурачился, но...

У Кируми нет слов.

Она может лишь молча слушать, что ей говорит один из тех клиентов, что ей говорит давний друг её отца, которому она доверяла очень многое.

— Но... откуда Вы?..

— На днях пересекался с министром юстиции на экономическом форуме. Он и рассказал. В правительстве поговаривают, Сугимура-сама был явно вами недоволен в тот день, когда вы побывали в изоляторе для смертников...

Она прикрывает рот, не в силах что-либо ответить.

— Не сказать, что он рвал и метал — это ему несвойственно, — продолжает скользить Масаёши своими словами по ушам Кируми, — но господин премьер-министр был весьма раздосадован. Такая прекрасная карьеристка, самоотверженная, бескорыстно служащая нашей великой Японии — и падает так низко не просто ради какого-то сопляка, а ради серийного убийцы. В узких кулуарах он даже мне признался, что поэтому не доверял ничего юным девицам вроде вас — любовь рано или поздно затуманивает их разум. Вы были идеальной слугой для нашего народа, вы отдавали всю себя, а столь необдуманный поступок заметно подмочил вашу репутацию...

Лицо Кируми начинает краснеть от ударившей в голову крови.

— Не выдумывайте того, чего Вы не видите, господин Амами-сан! — наотрез, чуть не вскрикнув, прерывает его она. — Я спасала невиновного от смертной казни! Минимум двадцать жертв находятся не на его счету!

— А теперь вычтите из сотни двадцать. Я думаю, это не так трудно, — снисходительно скалится он. — Этого числа явно недостаточно, чтобы считать человека невиновным. Да убей он хоть одного человека по неосторожности — он всё равно был бы виноват. И, как мне рассказал министр юстиции, этот юноша сам во всём сознался.

Тоджо хотела бы выпалить, что знает, как полиция добивается такого "сознания", но глотает комок в горле и молчит. Она с одышкой, как напуганный зверь, смотрит на Амами-старшего.

— Нет, конечно, если вы найдёте моего сына, я постараюсь отыскать вам хорошего адвоката на этого молодого человека, но отношение в правительстве к вам и ко мне заметно испортится... И я сомневаюсь, что вы хотели бы добиться от парламента лишь презрения к своей личности.

С Кируми ручьём течёт холодный пот. Она с трудом опирается на стол руками, тяжело дыша.

Да, она знает. Она знает, что её поступок, мягко говоря, озадачил всех власть имущих. Никто не будет доволен горничной, которая не выполняет своих прямых обязанностей.

Но ведь она пыталась поступить, как чувствовала её интуиция, а она никогда её не подводила.

Она правда не могла позволить погибнуть невиновному человеку.

Так почему они презирают её за это? Неужели она действительно допустила ошибку?..

— Тем более... — Масаёши приближается к Кируми и наклоняется к её уху. — Грядёт нечто страшное. И сейчас все государственные органы думают о том, как остановить грядущую катастрофу. Я тоже пытаюсь предпринять все возможные и зависящие от меня меры, Тоджо-сама. А этот поступок вносит слишком много переменных, которые могут пустить все наши планы коту под хвост.

— Я знаю... Я знаю, что я совершила опрометчивый поступок. Я уже договорилась с министром юстиции. Если я окажусь неправа, и этот молодой человек действительно серийный убийца, то я понесу заслуженное наказание. Я прошу у Вас лишь помощи по старой дружбе. Вы ведь ценили отца, и если я не хочу вспоминать его после того, как он низко пал в моих глазах, я надеюсь, что у Вас останется хотя бы капля сострадания.

Масаёши недовольно вздыхает и качает головой. Он всё же сдаётся.

— Хорошо, Тоджо-сама, я думаю, я могу вам помочь. Как только Таро вернётся, я отыщу лучшего адвоката из доступных мне.

Кируми низко кланяется ему, и слова благодарности слетают с губ сами собой.

— Спасибо Вам... Спасибо Вам огромное... Я обещаю, я не подведу Вас.

Стоит девушке покинуть порог особняка, как тут же раздаётся звонок. Тоджо снимает трубку.

— Тоджо-сан... Как ты? — из телефона она слышит обеспокоенный голос Корекиё.

— Я... Я в порядке. Я взяла ещё заказ и обо всём договорилась. Что у тебя?

— Только одна просьба, Тоджо-сан.

— Слушаю.

— Едь. Окольными. Путями.

Шингуджи говорит это отрывисто, чётко проговаривая каждое слово.

Тоджо со всей силы сжимает телефон:

— Ты мне угрожаешь?!

— Просто предупреждаю ради твоей же безопасности...

Кируми кладёт трубку и, заводя автомобиль, тут же уезжает к себе домой.

Через час она уже подъезжает в свой квартал. На асфальте она замечает множество чёрных следов от шин. И, несмотря на то, что сегодня выходной, на улице нет ни одного человека. Не играют дети, не гуляют взрослые, не отдыхают под деревьями влюблённые парочки. Никого нет.

Она паркует машину и выходит к дому. Медленно достаёт ключи и поднимает голову.

Выше неё, где-то на уровне лба, в двери зияет свежее отверстие. Пальцами она касается его.

Пуля.

Кируми тут же бросается за ключами, в спешке открывает дверь и чуть ли не влетает в дом. Лишь в последний миг она хватается за ручку, чтобы не распластаться по полу.

— Шингуджи-сан! — кричит она, жмурясь и прижимаясь к ручке.

Корекиё молча сидит на диване, обнимая себя. Его пальцы вцепились в руки, как кошачьи когти. Услышав своё имя, он поворачивается к ней. Глаза фольклориста широко распахнуты. Он почти не моргает.

— Тоджо-сан... — он медленно, будто отойдя от шока, встаёт и помогает Кируми выпрямиться. — Прости, я не сразу тебя услышал.

— Что здесь случилось?! — серебристые волосы девушки встают дыбом. — И что... с твоим лицом?..

В удивлении моргнув пару раз, фольклорист касается своей правой скулы, на которую приклеен свежий пластырь.

— М-м-м... Неважно. Ты устала с дороги...

— Что здесь случилось, я тебя спрашиваю? — она хватает его за грудки и крепко сжимает.

— Постой... дай мне самому немного отойти.

Стоит Кируми отпустить, как Корекиё обессиленно падает на диван. Сама же девушка, закрыв дверь, рассматривает дыру от пули и проводит воображаемую прямую линию. Она ведёт к высокому комоду, на которой обычно лежат её вещи. Пока сзади раздаются звуки новостей по телевизору, под ровный бубнёж с экрана она рассматривает то, что там стоит.

Пуля прошла фоторамку насквозь. По всей поверхности — осколки битого стекла. На фоторамке паутиной от отверстия расползаются трещины — между нею и мамой.

Но, похоже, пуля прошла насквозь и газетную вырезку. На фотографии от лица её отца остался лишь выжженный, прорванный след с копотью.

Судя по всему, пуля застряла в стене. Немного покопавшись тонкими пальцами, Кируми извлекает её, не выпуская фоторамку из рук.

— Что здесь произошло?.. — полушёпотом, про себя спрашивает она, изучая улики.

Из телевизора, который, почти не моргая, смотрит Корекиё, раздаётся голос ведущей программы о погоде.

— Всем добрый вечер! Я, Каминари Аменацу, совершенная ведущая программы погоды, рада приветствовать вас всех! Ближайшую неделю Японию снова посетят муссоны, так что рекомендую всем приготовить зонтики! А восточному побережью и вовсе стоит подготовиться: сейсмологи передают, что грядёт цунами, которое должно прийти сюда в ближайшие пару...

Выстрел. Ещё один. Ещё один.

Ведущая падает замертво.

По экрану позади неё огромным красным пятном разбрызгана её кровь.

Камера падает, и в поле зрения всем зрителям попадаются чёрные кожаные берцы. Они уверенно шагают к ведущей. Слышится громкий, боевой клич.

— И так будет с каждым Совершенным, что останется в живых! Мы, Охотники на Совершенных, устроим мир так, каким он должен был быть на самом деле!

Эфир прерывается.

Но Корекиё уже не смотрел в экран, когда слышал это обращение.

Его глаза следят за Кируми, стиснувшей изо всех сил фоторамку дрожащими руками.