Корекиё уходит обратно в пляжный домик далеко не сразу. Когда его глаза привыкают к темноте вдали от горящих факелов, он продолжает следить за Послушником. Он пытается скрыться в ночной темноте. Его силуэт — даже, скорее, очертания его тела — едва различимы, но Шингуджи всё равно видит, куда он уходит — в сторону леса. Как раз туда, откуда было слышно то странное птичье пение, которое Послушник так жадно пытался уловить.

Ещё немного изучив ночной пляж на предмет других странностей и необычных событий, фольклорист садится в лодку и отчаливает к берегу, где ему с Кируми предоставили ночлег. Только когда он отплывает на достаточное расстояние, он замечает, как в лесу загораются карманные фонари: их лучи разрезают сумрак, выделяют чёрным стволы и кроны отдельных деревьев.

Кируми не слышит, как усталый фольклорист вваливается в дверь и ложится на футон. Слабые шорохи она принимает лишь за шелест листвы снаружи да скрип деревянных досок. Она занята совсем другим. Во-первых, до того, как Шингуджи вернулся, Тоджо смогла связаться со знакомыми из армии и из числа профессиональных спасателей — но связь ненадёжная, постоянные помехи не позволяют ей объяснить обстановку. По крайней мере, как она себя утешает, у них есть её геолокация и в случае опасности за ней, как и за другими мирными гражданами, смогут вылететь. Во-вторых, исчезновение человека. Она уверена: это дело рук Охотников — больше некому похищать людей из этой местности. В-третьих, её беспокоят птицы. Сонный мозг невольно переводит их трели на человеческий язык. "Птицы в гнезде". "Ястреб следит за зайцем". "Соловьи на верхушках". "Ласточки ловят комаров". Они поют и поют, разливают в воздухе свои странные песни. То длинные выкрики, то короткие писки. Её чувство её не обманывает: их щебет похож на звуки, которые обычно издают телеграфы. Но что, если...

— ..Что, если это пение связано с пропажей людей?

Девушка хочет проверить свою теорию на практике. Она берёт со стола блокнот и карандаш и слушает ещё более внимательно. Каждый писк, каждый кроткий чирик она обозначает для себя точкой, каждый протяжный свист — чертой. Когда загадочная птица запевает вновь, девушка наносит отметки.

— "Ворон опасен", — слышно вдалеке, видимо, где-то на краю леса. — "Голубь собирает ветки для гнезда".

— "Следи за вороном", — слышится уже из глубины.

— Вот оно что, — замечает вслух Кируми и закрывает блокнот.

Сейчас уже слишком поздно пытаться искать преступников по домам: люди будут возмущаться. В лес идти ночью тоже нельзя: она не знает ничего о том, сколько Охотников может следить за сектой и приезжими: ни их количество, ни их расположение, ни их вооружение. Она не может рисковать. Надо оставить это до завтрашнего дня. Тем более, она не знает, кто обозначен прозвищами "Ворон" и "Голубь", чтобы быть более уверенной в своих суждениях.

И только после долгих рассуждений Кируми замечает, что Корекиё нет уже довольно долго. Она встаёт от окна и только сейчас осознаёт, что на самом деле он всё это время был здесь и наверняка слышал её бредовое бормотание, её слишком громкие мысли вслух. Тоджо опускается на колени и слабо толкает его рукой, но он лишь жмурится и крутит головой, не желая просыпаться. Из её рта вот-вот бы вырвалось: "Где ты пропадал?", но, поймав себя на этой мысли, она прикрывает рот, смущённо отводит взгляд и ложится рядом. Горничная полусонно смотрит на блестящие чёрные волосы, на дрожащие длинные ресницы, на белоснежный лунный свет, мирно лежащий на его щеке. На его болезненно-бледном лице написана задумчивость — словно в голове Шингуджи начинает созревать какой-то опасный, неизвестный ей план.

На следующее утро под начальством Кируми уже собирают поисково-спасательную бригаду. Обрисовав ситуацию с госпожой Судзуки, которая обратилась к ней вчера, горничная также получает в ответ и другие сообщения о пропаже людей. Помимо господина Судзуки, нужно найти и других пропавших: у добровольцев также пропал кто-то из близких. Вместе с членами культа Совершенной художницы Тоджо раздаёт всем экипировку, в том числе оружие и сигнальные ракеты — в случае если надо предупредить об опасности.

— Тоджо-чан! — с детским любопытством к горничной обращается художница. — Подскажи, может, Анджи может ещё чем помочь? Ками-сама чувствует, что вам нужно его благословение!

— Спасибо, Анджи-сан, — Кируми лишь качает головой и вежливо отказывает ей. — Мы попробуем справиться сами. Однако... Можно ли как-нибудь перевезти людей и автомобили на острова? Охотники могут заняться и другими преступлениями, не только убийствами и терактами: они могут как сжечь все машины, которые здесь стоят, так и попросту угнать их. Ну, и людям здесь попросту опасно находиться, и ты отлично понимаешь, почему.

— Хм-хм-хм... — Анджи тут же принимается медитировать, сжимая руки и поднимая голову к небу. — Ками-сама предлагает... Ками-сама предлагает... Да, Ками-сама предлагает использовать паром! Анджи может позвонить "DeepSea", их стоянка с паромами в получасе от нас по воде! Просто наш единственный паром сейчас на ремонте...

— Мне подойдёт любой вариант, — кивает Кируми. — Вызывай их прямо сейчас. И занимайтесь эвакуацией. Я дозвонилась до поисковиков, и в течение дня всех остальных должны наконец эвакуировать. Надеюсь, конечно, обойдётся без сюрпризов, потому что...

Тоджо окидывает взглядом всех стоящих рядом с ней. Их глаза сверкают уверенностью и надеждой.

— ..Потому что среди них может оказаться предатель. Каждый из них, каждый из тех, кто отказался помогать и предпочёл остаться со своей семьёй, — каждый из них может оказаться информатором Охотников.

— А ты уверена, что среди нас вообще есть Охотники? Анджи тоже заметила странное пение после того, как ты сказала, но Ками-сама успокоил меня, что две другие птицы остановят беду, если она случится!

К ним приближается Корекиё. Семимильными шагами он быстро компенсирует расстояние между ними и заглядывает через спину Кируми, наклонившись, словно высокий стебель ковыля. Поначалу он молча наблюдает и только тогда, когда Анджи замечает его, даёт о себе знать.

— Ш-Шингуджи-сан! — Тоджо тут же вздрагивает, чувствуя, как быстро леденеет её кровь в жилах.

— У меня есть пара идей, Тоджо-сан, — предлагает Шингуджи, смотря ей прямо в испуганные глаза. — Могу поделиться?

— К-конечно...

Корекиё выплывает из-за спины Кируми, достаёт телефон, который она подарила несколько недель назад, и показывает обеим Совершенным фотографию охотничьего свистка, сделанную накануне. Она получилась смазанной и затемнённой, но Анджи, недолго щурясь и присматриваясь, различает детали: манок сделан в форме какой-то птички, похожую на воробья по форме и размерам, и вырезан из довольно редкого дерева. Без лишних слов Тоджо зовёт госпожу Судзуки и просит Шингуджи вновь показать ей фотографию свистка.

— Вы видели моего мужа?! — вскрикивает она, хватая фольклориста за грудки. — Где он?..

— Предположу худшее: он мёртв, — острым, как лезвие, тоном обрезает её Корекиё; его беспристрастный взгляд обдаёт мёртвым холодом и потенциальную вдову. — Этот охотничий манок я видел в руках совершенно другого человека. У меня с ним назначена встреча, я проверю свою гипотезу, но у меня есть ещё несколько вопросов, уже вас не касающихся.

Кируми укоризненно смотрит на Корекиё и пару раз едва-едва вращает головой, пока она аккуратно подхватывает госпожу Судзуки и слегка обнимает её.

— ..Мои соболезнования, — добавляет он.

Шингуджи пристально и хладнокровно следит за поведением женщины. Она, ещё простояв какое-то время на ногах, падает на песок и смотрит в пустоту. Госпожа Судзуки уставляется в одну точку, и из её широко раскрытых глаз градинами каплют слёзы и орошают рыхлую почву. Тоджо пытается успокоить её, но она выглядит так напряжённо, что по ней видно: её мысли — немного в ином месте.

— Анджи-сан, — Корекиё обращается к художнице, которая, хлопая глазами, смотрит на госпожу Судзуки, — подскажи, пожалуйста. Ты же знаешь всех членов своей "семьи". Как давно в твоей семье есть лысый мужчина с мушкой во лбу и с колье из ракушек? Не могу назвать имя, поскольку нам с Тоджо-сан он представился как Послушник.

— А, Анджи знает его! Но, на самом деле, он встал на путь Ками-сама не так давно — всего каких-то три недели назад! Как только сюда приехали пострадавшие, он тут же попросился присоединиться к нашей семье! Правда, Анджи не помнит его мирского имени...

— Может, твой Ками-сама подскажет? — с упрёком переспрашивает фольклорист.

— М-м-м... У Ками-сама сейчас обеденный перерыв!

Корекиё закатывает глаза, но всё равно остаётся довольным ответом.

— В любом случае благодарю, этого мне достаточно. Думаю, я пойду...

— Погоди, — Кируми встаёт с песка, помогает госпоже Судзуки встать, а сама направляется к деревянным ящикам с экипировкой. — Во-первых, держи вот это.

Тоджо роется в одном из ящиков и передаёт Шингуджи пистолет с тремя сигнальными ракетами и две дымовые гранаты.

— Во-вторых, ты уверен, что это именно он? Я не стану отговаривать тебя, но я бы рекомендовала тебе идти вместе с поисковой бригадой, если ты хочешь помочь.

— Вчера, когда Анджи-сан повела тебя... я так понимаю, к этой вдове, — Корекиё взглядом указывает на госпожу Судзуки, — меня задержал тот самый мужчина. Он сказал, что ищет своих дочерей, и попросил моей помощи. Однако, когда он показал мне манок и я попытался его сфотографировать, он стал вырывать его из рук. Возможно, скрывая тот факт, что манок ему никогда и не принадлежал.

— Это явно записывает его в список подозреваемых, — замечает Кируми, — но не делает его Охотником.

— Он обратился ко мне по фамилии "Мацуока", — указывает он. — Помнишь ли ты, где я до этого представлялся под этой фамилией?

— Пропускной пункт Охотников почти месяц назад...

Корекиё кивает.

— Причём, кажется, ты вскользь называла меня по моей настоящей фамилии. Он вполне мог её забыть и обратиться ко мне либо по созвучной, либо по какой-нибудь вполне распространённой фамилии. Вместо этого он обратился ко мне по той, которую знают исключительно Охотники — от нас же самих. Это достаточно весомый аргумент?

— Вполне, — Кируми вполне удовлетворена полученными выводами. — Анджи-сан, могу одолжить у тебя гелевую ручку на пару секунд?

— Мх-м! Минутку! Анджи сейчас найдёт...

Йонага перебирает складки своего тканевого пояса и передаёт то, что попросила Тоджо. Горничная тут же одной рукой хватает фольклориста за кисть, обнажает его предплечье и быстро начинает оставлять на его костлявом запястье чёрточки и точки в определённой последовательности. На вопросы художницы о том, что девушка делает и зачем, она не отвечает ровно до тех пор, пока не заканчивает покрывать чёрными начертаниями запястье юноши.

— Попроси у этого Послушника свисток и напой ему это сообщение, — и горничная возвращает гелевую ручку.

— Как раз хотел спросить... — Корекиё удивляется, слегка краснея, но потом послушно ждёт, пока Кируми закончит писать код. — Он ещё довольно странно вслушивался в птичье пение... Что это было, ты не знаешь?

— Если всё действительно так, как ты говоришь, — объясняет Тоджо, не сводя глаз с заполненного записями запястья, — то с господином Судзуки произошло вот что: он отправился в лес, чтобы найти древесину для нового свистка, его подкараулил этот Послушник, убил и забрал с его тела... манок, как ты его назвал, и скрылся. Скорее всего, полиция сможет отыскать его тело, потому что вряд ли у него была лопата, чтобы избавиться от трупа, и времени тоже ему бы не хватило, иначе он стал бы вызывать подозрения. Тем не менее, этот свисток Послушник использовал для того, чтобы передавать информацию о культе Охотникам чуть более скрытно и непонятно для сторонних людей: во-первых, фонарик будет явно видно ночью, а язык сообщений на костре знают в культе Анджи-сан; во-вторых, этот охотничий свисток имитирует птичье пение, поэтому обыватель не заподозрит ничего необычного; в-третьих, спрятать его довольно просто, места он занимает значительно меньше, чем тот же условный фонарик. Правда, несмотря на попытку замаскировать содержание сообщений — они пользовались разного рода иносказаниями — код довольно простой. Это азбука Морзе — без каких-либо шифров и иных приукрашиваний... Примитивно, но эффективно.

— Спасибо за объяснение, — кивает Шингуджи и прячет пистолет с сигнальными ракетами в сумку, переброшенную через плечо. — Я пойду, если у тебя больше нет вопросов.

— Если что — стреляй в воздух, мы с группой отойдём к берегу и успеем уплыть. Если приедут Охотники — попытайся где-нибудь спрятаться, ладно?

— С этим я сам разберусь.

Поправив сумку на плече, осмотрев её содержимое ещё разок, Корекиё направляется в лес. Подойдя к его границе, он останавливается в глубокой задумчивости. Тело его напряжено, он не дрогнет и мускулом — только краем глаза он пытается, не оборачиваясь, взглянуть на происходящее на побережье. Пусть и безуспешно, но юноша хотя бы слышит знакомые голоса, в том числе голос Кируми, полный лидерской решимости. Он мягко улыбается, с лёгким вздохом раздвигает густые ветви деревьев и постепенно растворяется среди плотной лесной завесы.

Несмотря на то, что обычно в этом лесу бывает свежо в любое время суток, сегодня в воздухе стоит какая-то духота. Дышать становится всё труднее, и трудно сказать, от испарения росы ли это — или от какой-то нарастающей тревоги. Деревья даже не шелохнутся: ни один лёгкий ветерок не колыхнёт тяжёлые ветки, не заденет макушку стремящихся в небо сосен, не коснётся щеки потерянного путника. Молчат все насекомые, особенно цикады, которые любят трещать в такую знойную погоду. Не слышно птиц.

Лес затих.

Корекиё медленно продвигается вглубь, постоянно оглядываясь по сторонам. Чем дальше он пробирается в лес, тем сильнее он горбится, сжимая лямку сумки, как будто он готовится к прыжку на любого, кто попытается напасть на него.

— Мацуока-сан! — наконец его окрикивают, и Шингуджи тут же оборачивается, выпрямляясь струной.

Голова Послушника отражает солнечные лучи и будто сама светится. Он стоит, залитый золотым светом, на небольшой возвышенности и смотрит вниз на пришедшего ему помочь юношу. Когда мужчина наконец спускается, голова его слегка уходит в тень, и Корекиё открывается уже не та глупая улыбка дурачка, которую он видел при знакомстве — лицо его выглядит более серьёзным, а глаза сверкают от решимости.

— Прежде, чем помогать искать ваших дочерей, — обращается, аккуратно и медленно подходя, к нему фольклорист, — могу ли я ещё раз взглянуть на ваш манок? Ночью его было видно куда хуже, и мне интересно, мог ли я видеть что-то такое раньше...

Послушник нехотя, но протягивает свисток. Засучив рукав с надписями, юноша ловко выхватывает его и начинает наигрывать мелодию, которую на запястье ему вычертила Кируми. Длинные ноты, короткие ноты складываются в птичьи слова, раздающиеся по всему лесу. Когда же Корекиё заканчивает, он поднимает голову и понимает, что именно Тоджо попросила его передать: Послушник глядит в недоумении, как преступник, которого поймали с поличным; постепенно от осознания на его лбу проступает холодный пот, и он таращит глаза — будто не верит, что его так легко нашли.

— Стоило догадаться раньше, — со слабой ухмылкой констатирует Корекиё. — Это действительно ты. И манок тебе нужен был, чтобы связываться с Охотниками, не так ли?

— Я не понимаю, о чём вы... — пятится Послушник, потягивая руку к поясу с кучей карманов разных размеров.

Краем глаза Шингуджи замечает, что его спутник рукой пытается незаметно залезть в кобуру, и тут же достаёт сигнальную ракетницу.

— Ты — Охотник на Совершенных. Потому что только они знают меня как Мацуоку. Ты убивал всех любопытствующих и использовал манок, который ты забрал с одного из них, чтобы передавать информацию о нас и культе Охотникам, не так ли? Стоило тебя заподозрить с самого начала

Послушник молча слушает то, как ему предъявляют обвинение, и лишь делает пару шагов вперёд. Он приближается чуть ли не вплотную, прижимаясь грудью к дулу сигнальной ракетницы, щурится и хитро улыбается фольклористу.

И он вынимает пистолет.

— Да, всё именно так... Шингуджи.

— ..Прошу прощения?

Корекиё тут же отступает, не глядя себе под ноги. К голове пьяной волной приливает паника, но, сделав пару глубоких вдохов, он тут же приходит в себя. Он крепче сжимает сигнальный пистолет, следит за каждым движением Послушника, не сводя глаз.

— Так, значит, ты всё же подслушивал нас.

— Слушай, парень, — голос Послушника резко холодеет, — я не стану тебя убивать. Этого нет в моих планах. Времени у нас мало, а точнее говоря... — мужчина, засучив рукав водолазки, проверяет время на наручных часах, — чуть более тринадцати минут до того, как Охотники устроят облаву на эту вашу секту. Честно говоря, что те фанатики, что эти — плевал я на ваши "совершенные" разборки. Шингуджи, ответь мне на пару вопросов, и тогда я решу, что делать дальше, — он приподнимает брови, как будто вот-вот начнёт умолять о помощи. — Ты ответишь же?

— У меня не остаётся выбора, — выдохнув ещё раз, отвечает Корекиё и нервно улыбается. — Только учти, что, хоть сигнальной ракетой убить не так легко, но я вполне могу запихнуть её тебе как можно глубже в глотку и взорвать на мелкие куски.

— Ты не станешь убивать меня, — Послушник разводит руками. — Я предполагаю, почему. А мне и твоя смерть ни к чему. Я ведь довольно долго изучал вопрос прежде, чем отыскать тебя.

— И зачем же я тебе вдруг понадобился? — юноша вопросительно наклоняет голову.

— Видишь ли, — мужчина, убедившись, что к нему прислушаются, убирает пистолет обратно, — я ведь действительно ищу своих дочерей. Точнее, только одну из них. С другой... произошла довольно тяжёлая ситуация, о которой я скажу после того, как ты ответишь на мои вопросы. Эта самая "другая" моя дочка, младшенькая, погибла около трёх лет назад, старшая пропала где-то с год. И пару месяцев назад ко мне пришли из полиции и сообщили, что убийцу моих дочерей благополучно казнили. Когда я попытался что-либо узнать о своей старшей дочке и о её убийце, мне сказали всего две вещи: что он из выпускников "Пика Надежды" и что мне не стоит искать убийцу, иначе я проблем с законом не оберусь.

— И, слово за слово, вы вышли на меня? — догадывается Шингуджи. — Через Охотников, верно?

— Через них в том числе. Я перерыл весь Интернет, все газеты, но нашёл лишь направление. Через Охотников я смог сузить круг подозреваемых и, увидев вас, я подумал, что я мог бы узнать об убийце побольше именно от вас. Всё-таки хорошо, что я смог выманить вас на этот разговор...

— Допустим, — Корекиё опускает руку, но не убирает сигнальный пистолет. — А что именно вы от меня хотите?

— Хочу убедиться, что не ошибся. Чтобы мы друг друга правильно поняли — расскажи мне о принципах, по которым ты отбираешь жертв.

Корекиё молчит, уверенно смотря Послушнику в глаза. Он до последнего отказывается отвечать, но Послушник приставляет пистолет прямо к сердцу фольклориста. Почувствовав, как плотно дуло нажимает на грудь, Шингуджи медленно рассказывает:

— Я никого из девушек не убиваю сразу. Прежде, чем забрать их жизнь, я стараюсь узнать о них получше. Моей сестрице не понравилось бы находиться в компании взбалмошных, вульгарных девиц, которые считают, что путь ко взрослению лежит через вредные привычки, унижения других и прочего рода непотребства. Она никогда бы не одобрила и тех девушек, чьи руки по локоть в крови, — и обстоятельства, по которым они кого-либо убили, их не оправдают в её глазах.

— И, как я понимаю, ты убиваешь, потому что твоя сестра тоже мертва? А иначе живых с мёртвыми познакомить нельзя, я правильно понимаю?

Фольклорист кивает.

— Всё верно. Всех самых честных, самых искренних, добрейших и прекрасных девушек она принимает с распростёртыми объятьями, — поясняет он дальше. — Только такие, лучшие из лучших, достойны быть её подругами.

— Я тебя понял, Шингуджи, — Послушник не убирает пистолет, но слегка ослабляет хватку. — А теперь расскажи-ка мне, как погибла Танака Нацумэ?

— Это ваша младшая дочь, если я правильно понимаю. Кхм... — немного покачав головой, фольклорист жмурится, пытаясь вспомнить девушку с этим именем; когда в его голове возникают знакомые образы, он пытается соединить их в одну картину и описать, — Танака Нацумэ? Кажется, мы познакомились довольно давно, когда я ещё был в университете на первом курсе, с ней пересеклись в публичной библиотеке и разговорились... Где-то спустя месяц нашего общения я понял, что она стала бы хорошей подругой для моей сестрицы, и решил подстроить несчастный случай. Я проследовал за ней, когда она приезжала навещать своего отца и подрезал тормоза. После этого в новостях довольно долго говорили, что она угодила в аварию с кем-то довольно высокопоставленным и не пережила столкновения, но мне было уже всё равно. Я успел скрыться в другой префектуре, пока подозрение не успело пасть на меня.

Когда Корекиё поднимает глаза на Послушника, на том нет лица. Его глаза глядят в пустоту, сквозь фольклориста, как будто он вновь увидел перед глазами свою несчастную дочь и её покорёженное аварией тело. Тем не менее, закупорив вновь нахлынувшую скорбь, лысый мужчина не успокаивается с расспросами:

— Расскажи мне о ней. Расскажи мне о Нацумэ.

— Вы же её отец, — перебивает его Шингуджи, — разве вы...

Послушник снова нажимает пистолетом в грудь, но теперь снимает его с предохранителя.

— Она... не полностью японка, училась довольно хорошо, но в студенческом коллективе она не прижилась, и потому она очень сильно хотела, чтобы её хоть кто-то полюбил. Она была довольно замкнутой и очень неохотно делилась всем, что с ней связано: своими хобби, увлечениями, страхами, чувствами и переживаниями. Она очень сильно переживала ваш с её матерью развод после самоубийства Танака Харуки, которое тоже подстроил я за пару лет до знакомства с ней. Они обе стали замечательными подругами...

— А слабо рассказать что-то не из полицейских рапортов? — нетерпеливо рявкает Послушник. — Мне показывали психологический портрет моей дочери, сделанный с моих же слов, мне его дублировать не надо! Какое время года ей нравится? Где её любимая раменная? Что она любит носить? Какой у неё любимый цвет?! Отвечай!

Шингуджи напрягается, пытается выдавить из головы хоть какие-от ответы. Но здесь пустота. Он не может ответить ни на один такой вопрос. Пусть те вещи, о которых спросил Послушник, забываются очень легко и быстро, особенно когда таких "подруг" у Корекиё не одна и не две, а под сотню, но даже что-то выдающееся, что-то, ставшее тем толчком к тому, чтобы познакомить именно эту девушку с его любимой и давно почившей сестрицей, — ничего из этого не приходило в голову. Сохранились лишь сухие факты: имя, внешность, возраст, немного личной информации о ней и семье и причина смерти. Была ли причина такой избирательности в том, что это упрощало Корекиё хранение воспоминаний о каждой жертве, или в чём-то ещё он тоже сказать не может.

— Я ничего не помню, — проговаривает Шингуджи. — Совершенно ничего.

Немного подумав, лысый мужчина вновь спрашивает фольклориста:

— Напомни, причина смерти Нацумэ — в перерезанных тормозах?

И тот снова кивает.

— Их перерезали уже после аварии, — объясняет Послушник. — Я сам автомеханик и отлично знаю, что случается при отказавших тормозах. И это — не то, как погибла моя Нацумэ. Причину смерти подстроил сам этот богатенький сынок, который сбил её! А его полиция открыто покрывала! Полагаю, ты и Харуки-то не убивал!..

Послушник наконец убирает пистолет в кобуру. Пошатнувшись, он отходит от Корекиё — и плачет. Слёзы бегут в три ручья по его раскравшемуся от напряжения лицу, мужчина тщетно пытается проглотить их и хлюпает носом. Он отводит взгляд в сторону и что-то бормочет под нос, будто бы проклинает весь этот несправедливый и жестокий мир.

— Уходи.

Корекиё напряжённо смотрит на него. Видя, что его не поняли, Послушник тут же срывается, кричит изо всех сил:

— Я кому сказал?! Уходи, живо! Чтоб духу твоего здесь не было!

Охотники должны вот-вот появиться, и Шингуджи вынужден уйти. Что-то внутри подсказывает ему попробовать уговорить Послушника уйти с ним и присоединиться к секте Анджи, но одного взгляда на этого мужчину фольклористу хватило, чтобы понять: он откажется и останется здесь. Ничто не заставит его и дальше бороться за свою жизнь.

Корекиё стреляет в воздух сигнальной ракетницей, и птицы стаями взмывают ввысь. Кируми и остальные участники её поисковой бригады понимают: едут Охотники. С телами всех, кого они успели найти в лесу, её отряд быстро уходит к побережью, подавляя панику, и только через шесть минут безостановочного спринта они оказываются на месте. Тоджо, командуя остальными, указывает, как им лучше всего распределить тела, чтобы лодки не утонули. Члены секты Анджи уплывают. Лес от них становится всё дальше, сокращаясь до единственной длинной полосы. Только Кируми не торопится плыть. На побережье остаётся всего одна лодка. Девушка смотрит то на неё, то на глубокий лес. И всё же, не дождавшись, Тоджо запрыгивает в лодку и отталкивается от пирса, отплывая не так далеко от берега, будто не решаясь вернуться к остальным эвакуированным.

Она не сводит глаз с непроницаемой древесной стены. И когда надежда на то, что Корекиё вот-вот появится на берегу, рассеивается окончательно, Кируми берёт курс на центральный остров культа.

Послушник кричит изо всех сил, прогоняет Корекиё, и он, взглянув на мужчину, залитого солнечным светом, в последний раз, наконец убегает к побережью. У юноши же сил на быстрый бег не так много. Он знает: Охотники уже идут по пятам, и их гораздо больше, чем можно подумать. Кровь приливает к голове, и ноги начинают заплетаться. Чем дальше он убегает, тем громче и отчётливее он слышит голоса Охотников.

Они движутся быстрее него.

Вокруг Шингуджи — десятки деревьев, раскидистые зелёные кроны, и ветки постоянно лезут ему в глаза. И, ударившись об одну из них, споткнувшись затем об упавшее трухлявое вековое дерево на небольшом склоне, юноша кубарем катится вниз.

Если он продолжит бежать, ему попросту выстрелят в спину.

Когда Корекиё пытается встать, отряхивая ладони, пульсирующие от боли, он замечает среди густых кустов большую полость внутри ещё одного дерева, лежавшего под склоном, где он упал. Он раздвигает колючие ветки, чтобы оценить потенциальное укрытие. Места хватит, но есть несколько проблем: во-первых, ему надо свернуться в три погибели, чтобы влезть и не высовываться из кустов, во-вторых, если Охотники пришли с собаками, то в этом трухлявом дереве он и встретит свою смерть. Есть ли у него иной выбор?

Голоса становятся ближе.

Шингуджи пролезает сквозь кусты и складывается так, чтобы его не было видно: каждую часть тела он сгибает так, чтобы уместиться за листвой всего одного или двух кустов. Корекиё задерживает дыхание, но голова кипит так, что он не может чётко слышать, что происходит вокруг него. Остаётся лишь уповать на удачу.

Теперь он слышит Охотников над собой, вокруг себя, даже немного позади себя, дальше от склона. Они явно чем-то недовольны. Среди голосов Корекиё различает голос Послушника, который пытается их в чём-то убедить.

Выстрел.

Послушник падает со склона с глухим звуком. Сквозь зелёную листву Корекиё видит его изнеможённое лицо. Оно застыло в холодной агонии и глубокой, неизлечимой скорби.

И только когда Охотники окончательно исчезают из виду, фольклорист выбирается из укрытия. Опустив глаза на холодеющее тело Послушника, Шингуджи чувствует, будто что-то защемило внутри. В небе слышится неестественное гудение. Звук становится всё громче и громче. Корекиё поднимает голову.

Над ним летит два вертолёта. Один из них улетает к побережью, а из другого через рупор эхом доносится голос:

— Охотник? Гражданский?..

Не дождавшись ответа, вертолёт опускается ниже и сбрасывает для Корекиё верёвочную лестницу. Он летит на центральный остров, где остались все эвакуированные люди. Шингуджи опускает взгляд: под вертолётом видно, как на побережье полицейские ведут переговоры с Охотниками. Последние окружены не только стражами правопорядка, но и небольшой воинской частью, которая приехала на помощь. Часть Охотников пытается оказать сопротивление, но когда их попытки становятся более опасными, их либо убивают, либо ловят и арестовывают.

Вертолёт привозит Корекиё и высаживает его на вертолётной площадке, которая, на удивление, тоже имеется в культе Анджи. Люди удивлённо смотрят на происходящее, интересуются, что сейчас творится на берегу. Среди толпы, разглядев Корекиё, стоит Кируми и смотрит на него с искрами в нежно-зелёных глазах. Несмотря на всё, он всё же выжил, и она по неведомой ей причине рада видеть его целым и невредимым.

Побережье становится суетливым, каким в последний раз оно было только во время Второй Трагедии. Часть Охотников убита, остальных, кто решил сдаться, арестовали и увезли на приехавших через пару часов грузовиках. С центрального острова, где находился главный храм культа, спасатели помогают эвакуировать приезжих гражданских: особо раненых перевозят на вертолётах в несколько заходов; тех, кто оказался здесь со своим автотранспортом, перевозят на пароме, который тоже приплывает далеко не сразу. Дело клонится к вечеру, и к этому времени больше никого, кроме сектантов и других Совершенных, не остаётся.

— Нам очень жаль, что это случилось с Вами, Тоджо-сама! — извиняется, кланяясь почти к земле, глава спасательского отряда, остальные спасатели тут же кланяются в след. — Из-за атак Охотников по всей Японии мы не успевали обработать все вызовы! Мы сожалеем о том, что не прибыли вовремя!

— Не переживайте... — вежливо убеждает его Кируми. — Единственное, о чём нам обоим стоит сожалеть — это то, что мы не смогли спасти всех, кто оказался здесь. Культ госпожи Йонаги Анджи внёс огромный вклад в сохранение жизней как можно большего числа гражданских, но даже так, к сожалению, мы не обошлись без потерь. Самое страшное для всех выживших теперь позади, и то, что всё же большинство из них целы и отделались лишь испугом, это уже достижение. Не вините себя, прошу вас.

— Мы постараемся, Тоджо-сама!..

Спасатели, расспросив Кируми о произошедшем, обещают разобраться и покидают территории культа. Один из водителей вертолёта зовёт госпожу де-факто премьер-министра:

— Тоджо-сама! Вас подбросить до Вашего дома?

— Я..

— Подождите! — к ним подбегает Анджи. — Подождите! Тоджо-чан, не хочешь остаться на нашей свадьбе? Поскольку теперь у нас тут будет тихо, одна пара, которая не успела пожениться, играет завтра свадьбу! Они уж о-о-о-о-очень просят тебя и Шингуджи-кун остаться!

— Анджи-сан, боюсь, нас ждут дела... — снисходительно и вежливо отвечает Кируми.

— Ну пожа-а-а-алуйста! — она хлопает голубыми, как небо, щенячьими глазами. — Иначе Ками-сама нашлёт на вас самое страшное заклятье! Пожалуйста-пожалуйста! Ради Ками-сама!

Кируми устало смотрит на Анджи, которая продолжает умолять её. Подоспевший на жаркое обсуждение Корекиё присоединяется к ним, с любопытством рассматривая сцену.

— Ах, Шингуджи-сан! — радуется Кируми так, будто бы явилось её спасение. — Анджи предлагает нам остаться завтра в секте, чтобы погулять на свадьбе. Ты как к этому относишься?

— Ками-сама будет очень зол, если ты посмеешь отказать! — игриво угрожает фольклористу художница.

Корекиё же улыбается и выдыхает со слабым смешком.

— На самом деле, когда Анджи рассказывала о своей секте, мне было довольно любопытно посмотреть на их традиции и обычаи. Их культ необычен в сравнении с другими изолированными японскими деревнями, поэтому было бы неплохо зафиксировать хотя бы один из ключевых обрядов в жизни члена этого культа. Тем более, это свадебный обряд, по сути, один из самых важных в любой культуре. Так что, если ты не против, мы могли бы провести ещё один день здесь. В любом случае я считаю, что нам нужна передышка, поэтому можно считать завтрашний день днём для отдыха.

Учитывая, как негативно до этого Шингуджи отзывался о вечном упоминании Ками-сама из уст Йонаги, Тоджо удивлённо смотрит на него. Немного поразмыслив, Кируми понимает, что всё же, несмотря на неприязнь к богам и фанатизму верующих, изучать этих самых богов и поведение их фанатиков, изучать обряды этих самых фанатиков — это непосредственная часть таланта Корекиё, это его призвание как Совершенного фольклориста, и его любовь к человечеству сильнее атеизма.

— Тогда мы принимаем твоё приглашение, Анджи-сан, — горничная передаёт водителю вертолёта своё решение. — Вы можете лететь на базу, мы уедем отсюда только завтра!

Довольная и счастливая Анджи, подпрыгивая от радости, тянет Кируми и Корекиё за собой, рассказывая о молодожёнах, о предстоящей свадьбе и других обрядах, которые они проводят. Усталые гости не понимают и половины того, что объясняет им Йонага. Единственное, что их радует сейчас — что этот день наконец закончился.