Его речи сочатся мёдом и ядом

Михаил Нечаев — похититель дамских сердец и гордость юридического факультета — лицом напоминает античную статую: прямой нос с высокой переносицей, чуть полноватые губы, легкая полуулыбка, не оставляющая равнодушным. Он смотрит выжидающе, пока Василь закрывает дверь. Ключ поворачивается в замке привычно легко. Пускай все родственники покинули особняк этим утром, ставшая привычкой осторожность никуда не исчезла.

— Michael, нам нужно поговорить. — Василь подходит вплотную так, что может разглядеть веснушки сквозь осыпавшиеся за день белила. Мишель улыбается, слегка приподнимая тонкие светлые брови.

— О чём же?

— Ты должен перестать бегать за каждой юбкой.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду. Вообще-то это они за мной бегают, и в том нет моей вины.

Василь поджимает губы.

— Я не слепой и не глухой. Весь Петербург в курсе твоих донжуанских похождений…

— Не выдумывай, — Мишель прерывает его резко. — Неужели ты веришь этим сплетникам больше, чем мне?

— Но как же, я знаю, что наша горничная понесла от тебя.

— Кто сказал тебе эту чушь, дорогой мой? — голос струится медом, а улыбка не покидает губ.

— Слуги болтают.

— Я думал, ты умный мальчик, и знаешь, слуги много, что болтают – верить им нельзя. А N залетела от какого-нибудь лакея.

— Откуда ты...

— Это всё не всерьёз, — Мишель опять прерывает, хватает за плечи, слегка встряхивает, будто пытаясь привести в чувство. Тяжело вздыхает, словно устал объяснять очевидное непонятливому ребенку.

Василь смотрит хмуро, ожидая дальнейшие оправдания, но тех не следует.

— Ты глупец, если веришь всему тому что болтают на кухне и в гостиной. Неужели какие-то слухи тебе важнее моих слов?

— Нет, я…

— Между прочим, это твоя вина. Когда в последний раз мы были вместе? Месяц назад? Я ведь не железный.

Внутри закипает злоба. Василь сжимает челюсти и делает шаг назад, вырываясь из чужой хватки. Он хочет уйти, хлопнув дверью со всей дури, чтобы осыпалась штукатурка с лепнины, но стоит на месте.

Мишель не красавец, не греческая статуя, не Аполлон — кроме того, он дурак, каких еще поискать, но это не мешает ему сводить с ума девиц и не только. Сам Василь оказался ничем не лучше какой-нибудь глупой барышни, начитавшейся французских романов, раз попал под его чары. Невысокий рост, отнюдь не утонченные черты лица: глубоко посаженные глаза, крупный нос с широкой спинкой, мягкая линия подбородка — Мишель не дурен собой, но не более того.

— Прости меня, милый. Я не должен был так говорить. — Мишель резко меняется в лице, хватает за руку, словно прося остаться.

Когда они оказываются в постели, Мишель непривычно резко стягивает с Василя шейный платок, чуть не разрывая нежную шёлковую материю, отодвигает ворот сорочки. Целует шею, проводит языком вниз, к ключице, прикусывает разгоряченную кожу. Василь млеет от прикосновений, тает как мартовский снег, гладит в ответ, запуская пальцы в золотистые локоны, чуть поблескивающие в тусклом свете масляной лампы.

Обычно Мишель не торопится, вот и сейчас он замедляет темп, поднимаясь выше и припадая к губам. Ловкие руки расстегивают пуговицы на кюлотах. Раз, два, три... шесть. Пусть будет проклят тот портной, что придумал это издевательство. Теснота ткани почти болезненна, но освобождение от нее приятно вдвойне. Пока Мишель стягивает с него чулки, Василь избавляется от жилета и сорочки, скидывает их на пол, как балласт за борт. Холод шелковой постели отзывается мурашками по телу.

Мишель касается возбужденной плоти: проводит пальцами, размазывая выделившуюся смазку, обхватывает ствол. Стон срывается с губ. Василь сминает простынь, когда чужие губы почти невесомо касаются его, а потом вбирают член в рот почти целиком.

— Не спеши, — с трудом произносит он. Мишель смотрит исподлобья, чуть прищурившись.

— Мне сложно удержаться, — он улыбается. Тонкая ниточка слюны тянется к его губам. — Тогда твоя очередь.

Подрагивающими пальцами Василь отстегивает клапан, стягивает с любовника кюлоты вместе с бельем, высвобождая красноватый, влажный от соков член. Отодвигает крайнюю плоть, проводит языком по чувствительной головке — Мишель запрокидывает голову и почти не дышит, когда Василь начинает помогать себе рукой.

— Вот так. Да… Я взял масло, — он тянется к лежащей на краю постели одежде. — Не отвлекайся.

Василь пытается брать глубже, до подступающей тошноты; обхватывает губами плотно, попутно не забывая ласкать языком.

Мишель протягивает бутылек. Масло пахнет свежескошенной травой и яблоками.

Первый палец входит без труда, легко преодолевая сопротивление мышц, но Василь не торопится добавлять второй: знает, что спешка в таком деле губительна. От прикосновения к заветной точке Мишель поджимает пальцы ног, прикусывает губу.

— Ну что ты тянешь? Неужели это такая изощренная месть?

Мышцы плотно обхватывают пальцы: Василь вводит их лишь до второй фаланги, чтобы вытащить почти полностью, а потом протолкнуть до упора, вызывая глухой стон. Намерено медлит прикасаться к чужому члену, чтобы растянуть удовольствие, но Мишель приподнимается и толкает в плечо. Василь понятливо ложится на спину, предоставляя любовнику свободу действий. Тот встает на четвереньки и пододвигается ближе, чтобы усесться на бедра. Вновь берет в руки бутылек, щедро выливая масло.

Мишель опускается медленно, дюйм за дюймом. Вновь прикусывает пухлые губы. Жар его почти обжигает — внутри тягуче тесно, несмотря на подготовку и обилие масла. Приподнимается так, что внутри остается лишь головка. Нависнув над Василем, склоняется к его лицу — светлые локоны спадают на лоб — жадно целует, словно жалит, и опускается до середины.

Теряя терпение, Василь хватает чужие мягкие бедра, до синяков впиваясь пальцами, толкается внутрь, рвано, резко. В горле пересохло. Член Мишеля трется об его живот, сочится смазкой. Василь обхватывает его ладонью, лаская в такт.

В спальне становится душно. Каждая жилка напряжена до предела, дыхание сбито, а перед глазами пляшут искры.

Чужое семя пачкает живот и грудь. Василь вздрагивает всем телом, прижимая Мишеля к себе. Тот утыкается носом ему в шею, обжигает тяжелыми выдохами.

— Я не хочу видеть рядом с тобой ни одной чертовой женщины. Ни одной.