— Куколка, ты скоро? Нам не стоит опаздывать.

— Я сейчас.

ООН последний раз взглянул на отражение и ещё раз одёрнул костюм. Как всегда — идеально. Всё, что делает ООН, должно быть идеальным. Таков порядок вещей. Таковы требования.

Нужно пройти по коридору и спуститься по лестнице на первый этаж. Всего лишь десяток метров. Там его уже ждут. Ждут. Нельзя заставлять ждать.

Ноги еле слушались, и чуть ли не силком их переставляя, ООН двинулся, держась за перила слабой рукой. Главное не показывать слабость – она сейчас не нужна.

Он же идеал.

Взгляд бесцельно скользил по вычищенному до блеска полу, по украшенным старинными и наверняка дорогими картинами стенам, по каким-то расписным вазам – для ООН это всё сливалось в сплошное цветастое пятно - и остановился на фигуре, стоящей внизу. Услышав его шаги, она развернулась, явив сверкающую улыбку и тёмные очки.

Мишура. Сплошная бесполезная мишура.

— Выглядишь как всегда потрясающе! – США подскочил к нему, галантно подавая локоть, за который ООН вынужденно схватился. Его тут же потащили к машине, и США продолжал что-то говорить не затыкаясь. Какая разница, что он говорит; если это что-то важное, то США удостоверился бы, что его слушают.

Как же не хватает тишины. С ним он мог сидеть молча часами. Им были не нужны слова.

ООН прикрыл глаза, растворяясь в белом шуме.

В себя он пришёл уже только когда автомобиль вовсю гнал по ночному городу, а Америка молчал, глядя в окно.

— А куда мы едем? – устало спросил ООН.

— Как куда? Банкет по случаю Рождества. Ты забыл, куколка? – США нежным движением убрал кудрявую прядь с лица организации.

— Уже Рождество?

– Завтра. Ты опять забыл? Ничего страшного. Главное, что я помню. Я приготовил тебе потрясающий подарок, уверен, что понравится.

Чужая рука крепко сжала бедро, обтянутое дорогой тканью костюма, и США томно выдохнул на ухо:

— Надеюсь, что ты отблагодаришь меня как следует, куколка. Раз уж ты забыл приготовить мне подарок.

ООН привычным усилием подавил подкатывающую к горлу тошноту и так же привычно улыбнулся.

— Разумеется.

***

— Здравствуйте, господин ООН, – Евросоюз нервно улыбался.

— Привет, – ООН выдавил слабую ответную улыбку. Бокал шампанского в руке ощущался как гиря. Улыбка ощущалась как десяток таких гирь. Но нужно быть идеальным. – Как у тебя дела? Как ВОЗ?

— В-всё хорошо, благодарю, – голос ЕС дрогнул, он оглянулся по сторонам, наклонился чуть ближе и горячо торопливо зашептал. – ООН, так больше не может продолжаться. Нужно что-то делать! Мы думаем, как можно помочь, но...

— Ты ничем не поможешь, – тихо ответил ООН. – Ни ты, ни ВОЗ, ни кто-либо ещё. Просто скажи, что у вас всё хорошо. И передавай ВОЗ мои наилучшие пожелания.

— Но...

Глаза ЕС остекленели, и он со страхом уставился за плечо ООН.

— Общаешься со старыми друзьями? – промурлыкали у него над ухом. США вышел из-за спины и встал между ними. – Привет, Евросоюз.

— Здравствуйте, господин США, – ЕС уже взял себя в руки, но ООН видел, как у него подрагивают пальцы.

— Обсудили, что хотели?

— Вообще-то, – ЕС набрал воздуха - было видно, как ему тяжело это даётся, – мне с ООН хотелось бы ещё кое-что...

— А мне не хотелось бы, – ласково произнёс США. – Топай отсюда.

Евросоюз остановился на середине предложения, сверля взглядом в Америке дыру.

— Ещё раз увижу, что общаешься ним без моего присутствия, возьмусь за ВОЗ. Счастливого Рождества, Евросоюз.

— Счастливого Рождества, – эхом повторил ООН, широко улыбаясь, слепо глядя в лицо с кругом из звёзд перед собой. Нельзя показывать испуг.

Нельзя показывать слабость. Нужно быть идеальным.

— И вам того же, – выдавил из себя поблелневший ЕС, и более ничего не говоря и не глядя на них отошёл.

— Я запретил тебе разговаривать с ним, – негромко сказал США. Ничего хорошего его тон не предвещал.

— Я просто поздравил его с Рождеством. Как коллегу, – ООН смотрел на носы своих ботинок и боролся с желанием заблевать их.

— У тебя уже нет коллег.

***

ООН стонал, сжимая лежащую под собой подушку, пока сзади в него со всей силы буквально долбился Америка. Возможно, он что-то даже порвал в процессе (опять), но ООН было плевать. Уже давно плевать. Когда боли слишком много, она перестаёт ощущаться как боль. Просто помеха на краю сознания.

Чувствуя, как США ускоряется и более надсадно пыхтит в предвестии оргазма, ООН начал подмахивать, изо всех сил стараясь, чтобы стоны не звучали уж слишком наигранно. Правда, США всё равно знает, что он притворяется.

Но нужно быть идеальным.

С громким рыком США излился внутрь, на пике наслаждения вонзаясь зубами в плечо. Старая рана от такого же укуса открылась, и ООН почувствовал, как тепло спермы внутри уступает место теплу бегущей по спине крови.

Он практически чувствовал, как Америка облизнул капли крови с губ, а потом удовлетворенно, сыто выдохнул и разлёгся рядом, тут же закуривая. ООН не шевелился, его дыхание было тихим и размеренным, как у спящего. Если лежать тихо, то его больше не тронут. Спина ныла адски, но не в месте укуса, а там, где раньше росли его крылья.

— Боже, как же ты хорош, – протянул США. ООН всё ещё лежал на животе и не видел его лица, но был уверен, что его бёдра сейчас обводят сальным взглядом. – Ты даже не представляешь, сколько воплощений я перетрахал за всю жизнь. Но ты, куколка, мой абсолютный фаворит.

Тихо. Лежать тихо. Но в глубине души всё равно поднимала голову обида и то, что ООН, как думал, уже давно в себе убил – чувство собственного достоинства.

— Идеальный, – пальцы действительно прошлись по подрагивающему бедру. – Идеальный, и весь мой. Что молчишь, радость моя?

— У меня имя есть, – прошептал ООН, закусывая губу и жмурясь. Не выдержал. Чёрт.

США умолк. ООН сжался в комочек.

— У тебя, куколка, ничего своего нет. Мне напомнить тебе, кто ты сейчас и где твоё место? – слова льдом сыпались на обнаженное тело, солью на открытую рану. – Ты всего лишь моя личная блядь, коей всегда и был. И называть я тебя буду так, как я хочу. Понял?

ООН не мог выдавить ни звука.

— Повтори, – голос США стал угрожающим.

— У меня ничего своего нет, – голос дрожал. – Потому что я твоя личная блядь.

— То-то же, – голос США вновь стал ласковым. – Не усложняй то, что должно быть простым. Куколка.

***

— Привет, НАТО.

Слова унесло порывом ветра куда-то далеко в сторону горизонта. ООН шел, путаясь ногами в траве и глядя в высокое свинцовое небо. Собирался дождь, и море, лежащее под выступом скалы, уже пускало резвых барашков, разбивающихся о камни в миллионы соленых брызг.

ООН сел на сырую зелень прямо в костюме в паре метров до обрыва, глядя на волнующуюся воду. Схватил траву меж непослушных пальцев и потянул, не в силах даже выдрать хоть пучок из земли.

— Сегодня плохая погода. Точнее пасмурная. Ты такую любишь. Кажется. Да ведь?

ООН потерянно замолчал. Ветер со свистом гнал тяжелые тучи.

— Я начинаю забывать. Твои привычки, что ты любишь, что не любишь, что ты ешь на завтрак и что ты говоришь мне перед сном, – горло сдавило спазмом, и ООН рвано, со всхлипом вдохнул. – Я... я говорю об этом в настоящем времени, будто ты всё ещё рядом, а сам боюсь, что однажды забуду твое лицо и голос.

Море гулко рокотало.

Обрыв был слишком высокий, чтобы брызги долетали до верха, но капли на лице были солёными.

— Я скучаю по тебе. Я... я так хочу снова тебя увидеть...

Рот начал кривиться в гримасе, и ООН заскулил, завыл, уткнулся лицом в траву, бессильно хватая воздух, ломая хрупкие стебли. Когда крика стало недостаточно, он обхватил тело руками, разрывая ткань, вонзаясь ногтями в собственную плоть.

Ничего не изменится. Никто не услышит и никто не ответит.

Вой перешел в глухие рыдания. Ветер безразлично трепал волосы.

— Забери меня отсюда.

***

— Я знаю, что это ты.

США отложил столовые приборы и аккуратно вытер уголки губ салфеткой.

— Что я?

— Это ты убил его, – ООН безразлично и спокойно резал стейк. – НАТО.

США откинулся на спинку стула, складывая перед собой руки.

— Мне же нечего делать, кроме как убивать своего самого преданного подчинённого.

— Я могу с тобой сейчас согласиться, – ООН неотрывно смотрел в тарелку, – но зачем?

— И что тебе даст, если я скажу, что это правда?

— Ничего, – нож методично двигался сквозь жареную плоть. – По крайней мере, я не буду думать о том, насколько это глупо.

— Взорваться на собственном же флагмане? Согласен, абсолютно идиотская смерть. Кто бы мог подумать, что воплощение не сможет регенерировать, если его разнесет на куски в открытом море?

Нож остановился. К горлу подкатила знакомая тошнота.

— Но ты ошибаешься, – США подпёр голову рукой, глядя на воплощение с сожалением. Даже вполне искренним. – Это не я его убил. Это твоя и его собственная вина. Я вас предупреждал.

ООН зажал нож в кулаке.

— НАТО был моим самым преданным подчиненным, как я уже сказал, и я предпочитаю, чтобы оно так и осталось навсегда. И если для этого он должен умереть – пусть будет так.

Одно движение – и этот нож будет торчать в чужом горле, и он будет смотреть, как Америка захлебывается в собственной крови, а ООН будет смеяться. Смеяться. Смеяться смеяться смеяться смеятьсясмеятьсясмеяться

— Ты прав. Это моя вина.

— Хорошо, что ты это понимаешь, дорогуша.

***

Если бы не их любовь, НАТО был бы жив. Если бы не их любовь, ООН был бы свободен. Если бы не их любовь, дочерние организации были бы в безопасности. Если бы не США...

Сплошные «если». ООН захлебывался этими «если» до головокружения, до потери сознания, потому что они были единственным, что у него осталось.

И обрыв. Наверно, это был один из способов США поиздеваться над ним. Или наоборот, его самый щедрый искренний подарок. Единственное место, куда он отпускал ООН одного. Единственное место, где можно быть наедине с собой.

И с НАТО.

Сначала ООН оплакивал. Потом злился. Потом пытался бороться. А потом в нём что-то умерло – когда ООН первый раз не сопротивлялся, пока его насиловали - и он смирился.

ООН чувствовал, как сходит с ума. Как ломается каждый день. Но нужно быть идеальным. От него зависят жизни других воплощений.

США ничего не стоит убить ещё кого-то, кто ему дорог.

***

— Фантомные боли больше не появлялись?

— Нет.

Врач задумчиво помычал, глядя на спину с двумя длинными шрамами.

— Я всё-таки рекомендую особо не радоваться, они могут и вернуться. Особенно если учесть, что до этого несколько лет никаких улучшений не наблюдалось...

— Понимаю. Благодарю.

Крылья. Символ свободы. Они не нужны тому, кто не свободен.

США лично отрезал их, когда ООН отказался уйти со своего поста.

— А провалы в памяти? Вы жаловались на них в прошлый раз.

— Правда? – рассеянно откликнулся ООН. – Я уже и не помню. Это не важно.

***

— Отпусти меня.

— С чего бы это? – США навалился сзади, прижимая к мокрым простыням и обдавая шею горячим дыханием. – Куколка хочет сыграть в недотрогу? Я такое люблю.

— Ты не понял. Отпусти меня. Дай мне умереть. Ты победил. Зачем я тебе, США?

Он в первый раз напрямую попросил США о смерти, ожидая чего угодно. Желательно мгновенного убийства.

— Ты, вестимо, думаешь, что я так личные счёты свожу? Я тебя умоляю. Даже если ты сейчас не выполняешь свои обязанности, как должно, то такую красоту сам Бог велел себе прибрать. Ты же всё равно после НАТО ни с кем бы по любви не сошёлся. А так и тебе хорошо и мне приятно...

— Я убьюсь сам.

Рука Америки, гладящая круглое бедро, остановилась.

— Нет. Потому что ты — трус, и всегда был трусом. Неужели пожертвуешь жизнями своих дочерних организаций? Это ты без них выживешь, а они без тебя?

Если бы ООН не был трусом, возможно, НАТО был бы жив.

ООН тихо заплакал, когда его снова ласково перевернули на живот и Америка медленно провел пальцами по спине до ягодиц.

***

— Я не помню, сколько лет прошло, как я потерял тебя.

Тучи и море отражались в пустых и мёртвых глазах.

— Сегодня прекрасная погода. Тебе ведь такая нравилась, да? – он рассмеялся.

Смех скрипел как несмазанная дверь.

— Тебя ведь звали НАТО? – он закричал в небо и вскочил на ноги. — Мне же не приснилось?!

— Да, конечно, тебя звали НАТО, – схватился за голову руками и забормотал он. – А как зовут меня? Куколка? Дорогуша? Радость моя? А у меня было имя?

Голос опустился до отчаянного шепота.

— Как меня зовут? Кто я? Может, ты помнишь?

Ему ответил грохот прибоя.

Он задумчиво подошел к самому краю обрыва, глядя на волны, бьющиеся о скалу.

- -Я знаю, что это США, – голос ослабел. – Он хочет, чтобы я тебя забыл. Но не-е-е-ет, я выиграл. Я тебя никогда не забуду. Точнее то, что я тебя люблю. А ты меня.

Бушующая вода взревела и махнула очередной волной в пригласительном жесте.

Там спокойно. Там тихо. Там можно больше не бояться, что он забудет самое важное – то, что оказалось важнее собственной жизни.

— НАТО, – сипло протянул он, наклоняясь вперёд, ближе, ближе, ещё ближе – НАТО.

В шуме надвигающейся бури не было слышно одного внеочередного всплеска, и лишь притоптанная смятая трава на обрыве говорила о том, что здесь кто-то только что был.

***

— Это же четвёртый раз?

— Четвёртый, – глухо ответил ВОЗ.

— Интересно, что бы он сказал, если бы знал, что даже умереть без моего позволения не может, – США недовольно цокнул языком глядя на бездыханное тело на столе.

— Вы же знаете, что он рано или поздно сбрасывается с этого чёртова обрыва, так зачем...

— Зачем позволяю туда ходить? – Америка скользнул взглядом по зажатому скальпелю в кулаке медика. – Мне просто интересно, сколько живёт любовь. Без такого... своеобразного поощрения он бы рано или поздно окончательно превратился в бездумную пустышку. Ты же видишь, ВОЗ, мне не стоит труда подчищать ему воспоминания – но это не то. Я хочу искренности. Кто же виноват, что он доходит до ручки раньше, чем забудет НАТО. Но это ничего, прогресс уже есть. В этот раз он хотя бы не привязал к ногам камень.

США вздохнул и пошёл к выходу.

— Не переживай так, ВОЗ. Ещё пару раз, и он всё забудет о своей предыдущей жизни, и все будут довольны и счастливы. Ничто в этом мире не вечно, даже любовь.

— Чудовище.

Америка развернулся, с наигранным удивлением глядя на дрожащего медика.

— Чудовище? Я всего лишь спасаю красивое и талантливое воплощение от смерти и бесконечного безумия. Мне не нужна сломанная кукла. Мне нужно, чтобы он забыл сам. Или ты бы предпочел, чтобы он действительно умер, и вся ваша шайка вместе с ним? Ты настолько обесцениваешь его жертву, ВОЗ?

Тишина в ответ.

— Вот именно. Позвони мне, когда он очнётся. И помни, в твоих же интересах его успокоить и обыграть амнезию как несчастный случай. Ты же не хочешь, чтобы он свихнулся, не выходя отсюда, как в первый раз?

***

— Г-где я?

— Всё хорошо, ООН. Ты в безопасности.

— ВОЗ?! Что ты тут делаешь? Если США узнает...

— Тшшшш, ООН, лежи, всё хорошо. Ты крепко ударился головой, тебе нельзя вставать. Что последнее ты помнишь?

— Не знаю... каша в голове... больно...

— Всё пройдёт, главное лежи и не переживай. Всё пройдёт и всё будет хорошо.

Ложь горечью оседала на языке и копилась едкими непролитыми слезами, когда ВОЗ смотрел в доверчивые родные глаза, в глубине которых отражались тучи, свинцовое небо, море и проклятый обрыв, хороня под собой многолетнее тоскливое безумие.