«Банба, блядь!» — рычит Лин сквозь зубы, когда «Соколы Фукоки» выходят в полуфинал, а по комнате разлетаются белые брызги салюта из риса в их честь. И Банбе приходится обуздать свою радость, а чуть позже помочь с уборкой, чтобы не провоцировать на ещё более жёсткие и крутые ругательства, ведь Лин из его халупы за какие-то пару месяцев сотворил почти дворец.
«Бан-ба…» — еле хрипит Лин, когда самурай Невака спасает его из очередной передряги и, израненного, поднимает на руки.
Лин что-то ещё бубнит про несвоевременное появление и дурацкую маску, но от того, как крепко цепляются его пальцы в крови за лацканы серого пиджака, а светлая голова утыкается в грудь, сердце Банбы трепещет, как у мальчишки.
«Ба-ха-хан-ба!» — Лин хоть и пьяный, но в первый раз в жизни хохочет над его шуткой. Волосы цвета лапши лезут в рамен, рука поддерживает живот, рот разрывается от громогласного хохота, а в уголках глаз слегка потекла косметика. Но Банба уверен, Лин сейчас в миллион раз прекраснее, чем только накрашенный и наряженный в золотое кимоно, как девица на выданье.
После вечеринки Банба покупает у Энокиды видеозапись этого момента и пересматривает её сотню раз.
Кажется, у него проблемы. Но он и не против.
«Банба?» — слышит он в темноте, делает шаг вперёд и совершает падение на доверие. «Скотина! Да ты весишь целый центнер! Какого хера ты снова нажрался? Спать будешь прямо у двери! Я же тебя до кровати не дотащу!»
Банбе плевать, где именно отрубиться, лишь бы только брюзжащий Лин-Лин был поблизости. Последнее, что он помнит в тот вечер — синяя обивка дивана.
«Да не вошкайся ты, Банба-дурак, без тебя тесно!» – шепчет Лин с низкой волнующей хрипотцой, и у Зенджи от этого звука приподнимаются мелкие волоски на шее. И ещё кое-что.
Волею судеб они оказались в узком пространстве, где вынуждены проторчать какое-то время. Им надо сосредоточиться и разработать план действий, но Банба не может связать и две мысли, а всё потому что Лин слишком близко, и от него слишком приятно пахнет шампунем, который они недавно купили вдвоём. Банба невольно себе представляет, как Лин перед выходом из дому принимал душ, и лыбится, как идиот. Свет сквозь дверные жалюзи падает скудно, тонкими полосами, делая кожу красной на вид.
«Как неловко», — ухмыляется он, глядя на поджатые алые губы напротив.
«Заткнись!»
Но самое неловкое и смешное, что, кажется, проблемы теперь у них обоих. Хотя Лин в жизни этого не признает.
«Банба! Чёрт! Ты живой? Отвечай сейчас же!» После короткой пробежки в голосе Лина не осталось и капли фальшивого безразличия – он буквально звенит от волнения.
Небо ослепляет голубизной, глаза рефлекторно жмурятся, но сразу становится легче. Даже почти не больно. Ради того, чтобы Лин о нём так беспокоился, получить мячом в голову, определенно, стоило.
«Банба...» — ослабшим от восхищения голосом бормочет Лин, увидев его в новом темно-фиолетовом костюме, и это именно та реакция, на которую Банба рассчитывал. Не зря он провёл целый месяц в примерочной у портного.
Лин и сам выглядит потрясающе в своём струящемся, как ночная мгла, туалете, о чём ему Банба тут же напоминает, но и собой в этот вечер он доволен не меньше. Всё-таки он умеет делать себе подарки на день рождения, и этот один из лучших.
«Ммм, Бан-ба, я всё»…
Сонный Лин милейшее создание. От количества выпитого и съеденного почти падает на пол. И как хорошо, что они решили никуда не ходить и заказать рождественский ужин на дом. Стол остаётся пестрить упаковками и обёртками от подарков, ведь у Банбы есть абсолютно легальная возможность донести Лина на руках до своей кровати. И плевать, если тот с утра закатит скандал…
…Но скандала не происходит. Лин спускает ситуацию на тормозах, и Банбу это наводит на мысли.
«Ба...? — немного растерянный голос почти сразу переходит в разъяренный рёв. – Пошёл на хер отсюда!»
И вот уже в Банбу летит тот самый (на самом деле уже второй такой же) флакон шампуня, рыжая мочалка, скраб для лица и опасная бритва…
Так бывает, когда без предупреждения врываешься в ванную на удачу.
Лин ненавидел, когда из его тарелки таскали еду. Ненавидел из-за того, что это вытаскивало наружу горькие воспоминания голодного детства. Но теперь они в прошлом, и Банба гордится собой. А начиналось всё с мелочей: фасолинка, листик салата, кусочек брокколи…
Он не помнит точной даты, когда это произошло, даже времени года, но в какой-то момент очередное возмущённо-рычащее «Банба» сменяется на: «Ладно уж, тащи, пока не вижу. А у тебя чего?» И следом: «В следующий раз меняемся порциями!» И Банба счастлив смотреть на почти по-детски набитые снедью щёки, на осоловевшие самую малость глаза. Ему хорошо, когда Лину становится хорошо. И это уже ничем не исправить.
Мир состоит из боли и черноты, но даже сквозь них он слышит родной отчаянный голос.
«Банба. Я знаю, что ты меня слышишь, урод. Только попробуй сдохнуть, гнида, я тебя реанимирую и ещё раз прирежу… Не смей подыхать, слышишь, мудень? Не смей!»
Он чувствует, как его держат за руку, крепко сжимая, касаясь костяшек губами, и вдруг на неё нечто влажное, крохотное, прохладное… Слёзы? Банба довёл Лин-Лина до слёз?
И почти тут же обжигающее дыхание с хрипом прямо в лицо: «Не смей оставлять меня одного! Пожалуйста…»
Банбу от этого шёпота до костей продирает даже в таком состоянии. И он понимает, что Лин имеет в виду. Конечно, если им не повезёт, Лин в одиночестве не останется, у них есть друзья, на которых всегда можно положиться. Но они с Банбой давно уже нечто иное, нечто большее, и поэтому он обязан вернуться.
В миг обострившийся слух вылавливает скрипы и шорохи, и невозможно далёкий хлопок двери. Лин ушёл. Но он всё равно остаётся рядом, и Банба чувствует это каждым нервом и мускулом. Теперь-то он точно уверен, что выкарабкается.
Яркий неон мерцает на запылённом после сезона дождей стекле и отбрасывает знакомые тени иероглифов на стену напротив и потолок…
«Ба-анба…» — разливается стон по всей спальне, и это самое приятное после смеха, что он услышал от Лина.
Он целует прохладное ухо, пшеничные волосы, щеку, дрожащую бровь и наслаждается каждым движением желанного тела под ним — крепкого и выносливого, но в данный момент такого чувствительного и беззащитного, что начинает щипать в носу.
«Тебе не больно?» — шепчет Банба буквально на грани слышимости.
«Давай побыстрее покончим с этим дерьмом», — звучит так же тихо в ответ.
Лин отворачивается от пытливого взгляда, и Банба готов об заклад побиться, что тот покраснел.
«Только не говори, что тебе больше нравилось с той игрушкой. У нас ведь даже размер похожий».
Раньше он этим смутил бы Лина смертельно, но уже не теперь.
«В отличии от игрушки, к твоему херу ещё и ты сам прилагаешься», — бросает он с вызовом, взглядывая в глаза, и Банба в них тонет, проваливаясь, словно в бездну.
«И что, это плохо?» — спрашивает он, несколько опасаясь именно в этот момент услышать ту самую нелицеприятную правду.
«Утомительно, — усмехается Лин, как будто довольный его растерянностью. — Слишком много болтовни».
И в следующий момент стройные ноги сцепляются под его задницей, тонкие крепкие руки обхватывают за шею, тащат вперёд и…
Дальше у Банбы желание трепаться, и впрямь, пропадает. Остаются лишь его руки, сжимающие послушные плечи, с пальцами, утопающими в пшеничных волосах, его тело, движущееся навстречу столь же голодному, нетерпеливому, губы, в которые Лин так прерывисто-сладко выстанывает его имя: «Ба-а-ан… Бан-ба…»
«Даже сейчас, по имени не назовешь, а, Мао?» — шёпот, как прежде, тихий, волнующий, прямо на ухо.
«Не называй меня… так».
«Хорошо, тогда буду звать тебя Лин-Лин», — и он улыбается, представляя, как недовольно хмурятся тонкие брови.
«Нннах! Ненавижу тебя! Сволочь!»
Острые ногти впиваются в плечи, но Банбе даже приятно. Лин на него нанизан, как мотылёк на булавку, оба в агонии. Они слишком долго этого ждали.
«Я тебя тоже очень люблю».
Он сжимает его, толкаясь сильнее, и в этот момент:
«Зенджи!»
Комната тонет в звонком искристо-розовом.