Оживление трупов есть мерзкое преступление против Великой Матери Мор’реин и каждой ее наместницы в Эйриу. Всякое тело после смерти принадлежит Вороньей Богине, бренная плоть, кости, ногти и волосы. Всякое тело после смерти принадлежит огню.

Речь Вороньей Матери перед сожжением мужчины, обвиняемого в некромантии. 117 день оборота колеса, Мосдаль.

— Принцесса, с вами желает говорить Совет Матерей.

Блодвин рассматривала Служителя, который поджидал ее внизу, у самых дворцовых ворот, словно даже шаг внутрь причинил бы ему невыносимую боль. Она впервые слышала, как человек в черном разговаривал — обычно они безмолвными тенями следовали за Матерями, готовые услужить. Его голос оказался разочаровывающе обычным, негромким, немного хриплым. Блодвин смотрела на бледное лицо, словно давно не видевшее света, на коротко подстриженные волосы, мягкие, похожие на вороний черный пух, на темные глаза. Казалось, они не отражали свет. Но у Сола бывал и более пугающий, безумный взгляд, так что она не почувствовала дрожи.

— Значит, они считают, что принцесса должна отправляться к ним, тратя время на разговоры, когда ей нужно готовиться к коронации? — уточнила Блодвин. Ей хотелось выбить из равновесия Служителя, увидеть смущение на его лице, плеснувшую краску стыда или гнева на капризную девчонку… хотя бы что-то, показывающее, что в нем осталось человеческое.

— Согласно древнему договору с Пендрагонами, Служители не могут появляться во дворце… без дозволения принцессы. Однако, несмотря на то, что Совет Матерей полагает, что вы могли бы счесть их добрыми гостями, они находят… неуместным появление во дворце. Будет лучше, если вы навестите их. Разумеется, с охраной, какую вы сами изберете.

Он говорил медленно, словно читал по невидимому письму, и делал короткие сиплые вдохи, чтобы прерваться. Глаза смотрели прямо на Блодвин — нет, сквозь нее. Она поджала губы. Никто из Матерей даже не сподобился явиться лично, они послали бесполезную куклу, говорящую их словами. Это легко было счесть неуважением.

— Я не поеду в Гнездо, — отрезала Блодвин. — Это тоже неуместно. Нам нужно выбрать место, в котором мы все будем в безопасности. Я предлагаю встретиться на берегу озера Нимуэ, что за рощей. Скажем, вечером, когда мы не привлечем ненужного внимания.

— Я передам ваше решение, принцесса, — покорно склонил голову Служитель и удалился, шурша черной мантией. День издыхающего лета выдался жаркий, и даже Блодвин сменила наряд на легкое платье цвета кости, поэтому она с некоторым сочувствием посмотрела вслед Служителю.

Оглянувшись, Блодвин встретилась взглядом со стражником, который сопровождал ее. Юноша был напуган, но старался не показывать этого. Тот самый, что ходил с ней и Исельт в нижний город, когда голосили колокола. Ранее за Блодвин ходил тот же стражник, что охранял ее покои, но сейчас сир Кельс был разжалован и отправлен служить в городскую стражу. Как оказалось, его обманули, сообщив в письме, переданном со служанкой, что принцесса послала его следить за покоями леди Исельт, и тогда Моргольт пробрался к ней с отравленным клинком. Блодвин понимала, что рыцарь ни в чем не виноват, а всего лишь действовал по приказу, как и должен был, но не могла больше положиться на такого охранника.

Теперь вместо сира Кельса ее сопровождал сир Галлад — худощавый юноша самых благородных кровей. Блодвин узнала, что на Турнир отправился его младший брат, Невилл, поскольку в роду решили, что их старший и так обрел славу, став дворцовым стражником. Ей всегда было любопытно, волнуется ли сир Галлад за брата. Думает ли по ночам, что Невилл уже может быть мертв.

— Вы хотите что-то сказать, сир?.. — уточнила Блодвин.

Он зарделся — то ли из-за того, что принцесса обратилась к нему, то ли потому, что ее взгляд встретился с его. Блодвин вздохнула. Вот поэтому она предпочла бы себе в защитники сира Тристана, годившегося ей в отцы, а не ровесника.

— Нет, принцесса, — твердо сказал Галлад. — Я просто… Служители в последнее время многого требуют, если позволите… — Блодвин взмахнула рукой, разрешая ему говорить; широкий рукав зашуршал. — Говорят, в городе они стали хватать даже здоровых и отправлять их в клетки под Гнездом. Там те ждут, пока их проверят на воронью хворь. И это не просто сплетни, даже несколько моих знакомых из городской стражи говорят… Я бы тоже по своей воле ни за что не пошел в Гнездо!

— Воронью хворь сложно обнаружить в первые дни, а то и недели, — пожала плечами Блодвин. — Они делают все, чтобы охранять город от напастей. Как и мы.

В последние дни по ее приказу отряды королевских рыцарей отправлялись в нижний город и искали там заболевших. Их поиски редко увенчивались успехом, поскольку нашли они только одного старика, который впал в забытье, лежа под мостом и бормоча странные пророчества. Перья на нем росли клочковатые, как у больной птицы. Об этом ей рассказывал Сол, который теперь часто летал над Афалом и приглядывал за городом, стараясь не попадаться на глаза Вороньих Матерей, а затем о том же доложил Тристан. Блодвин казалось, что он берет на себя слишком много, пытаясь руководить еще и городскими обысками.

— Если это все, мы можем возвращаться, — сказала Блодвин.

— Да, принцесса. Больше никто не хотел вас видеть.

Она вздохнула с облегчением. День начался с леди Лавены, которая спешила поделиться с ней последними сплетнями и списком гостей, сумевших прибыть на коронацию. Блодвин смотрела на составленную бумагу и поражалась: эти леди и лорды, приехавшие с детьми, с родственниками, слугами… А сколько бедняков потянулось в город, считая, что они получат частичку благодати Мор’реин, оказавшись рядом, когда на голову Блодвин возложат древнюю корону? Город был переполнен, и Блодвин казалось, что она задыхается, глядя на него сверху. Задыхается от навязчивого аромата гнили. А каково было тем, кто ходит по его улицам?

Разговора с ней требовал и Ангус, который рассказывал, что роща медленно умирает. Блодвин постаралась не показать, насколько она обеспокоена тем, что болезнь перекинулась на другие деревья. Одна погибшая яблоня, две, но зараженный ручей, словно кто-то налил в него крови… Это было уже серьезно. Ангус не мог говорить ни о чем больше, хотя должен был рассчитать наиболее удачный день для коронации по лунному циклу.

Она разрешила еще несколько очищающих ритуалов, хотя была уверена, что бормотание друидов ни к чему не приведет. Ангус по-прежнему искал демонов, пока Сол чистил перья, устроившись на окне, и с ехидством щелкал клювом. «Все бесы здесь», — услышала Блодвин его тихий смех. Ангус был глух.

Поднявшись по лестнице, Блодвин скользнула в свои покои и закрыла двери прямо перед носом сира Галлада. Кажется, тот выглядел несколько разочарованным, но смиренно промолчал. Блодвин привыкла прятаться за закрытыми дверями, но она не могла просто сидеть здесь, пока ее народ страдает от хвори, священная роща гниет, а Служители пытаются управлять ей. Блодвин просто нужно было подумать в тишине и безопасности своих комнат, в своем любимом месте с раннего детства. Здесь она пряталась от убийц, расправившихся с ее родителями, от тетки, поучавшей ее, и от самой себя. И теперь, входя, Блодвин непременно проверяла выцарапанные по углам двери защитные знаки. Покои были ее крепостью.

К счастью, за последние несколько дней Блодвин не встречалась с леди Исельт и ее рыцарем. Те старались избегать ее — и пока что у них получалось. Возможно, они были удивлены, что Блодвин не напала в ответ, не приказала выволочь Моргольта на площадь и казнить. Но она не спешила расправляться с ними, считая, что они могут быть полезны.

Блодвин часто думала о том, что хочет вырвать сердце из груди золотой Исельт и сожрать его, капая кровью, пока ее взгляд меркнет. Чтобы последним, что она запомнила, были алые зубы Блодвин.

Покачав головой, она подошла к столу и перелистнула несколько страниц лежавшего там распахнутого тома. Она пыталась найти хоть что-то о старых городах Ушедших, но обнаружила только сказки о холмах. Что, впрочем, наталкивало ее на мысль, что искать нужно под землей. Блодвин царапнула поверхность стола, вспоминая ощущение прохладной земли, забивающейся ей под ногти, когда она поднимала кости последнего дракона. В позвоночнике приятно заныло.

— Я так и думал, что они попытаются договориться, — протянул Сол, сидевший на стуле, откинувшись на спинку. Он снова выглядел как один из сидов с неумелых гравюр автора этой пыльной книги — только красивее и злее. — Не заключай с ними никаких сделок, — серьезно предупредил демон.

— Значит, я могу заключать договор только с тобой? Какой ты жадный, — улыбнулась Блодвин. Она оглянулась на дверь, стараясь говорить тише, чтобы сир Галлад не вздумал распускать о ней неприличные слухи. — Что ты знаешь о Совете Матерей? Кто они такие?

— Разве я похож на Служителя?

Блодвин тихо зашипела, наступая на него. Сол смеялся, отмахиваясь, и улыбка у него была такая самоуверенная, что ей захотелось ногтями стереть ее с лица демона. Иссиня-черные волосы рассыпались по его острым плечам, он хитро прищурился:

— О том, как стать Вороньей Матерью, не напишут ни в одной книге, поскольку они боятся, что кто-то чужой обретет то же могущество, — сказал Сол. Блодвин тщетно пыталась увидеть отражение истины в его безумных зрачках, похожих на хоровод лун. — Никто ведь не знает, кого именно захочет одарить милостью Мор’реин — они так страшатся, что Богиня изберет какую-нибудь обычную девчонку… Ну, я тебе подскажу: Совет — это сборище древних Матерей, которые командуют Служителям, что делать. От их голосов у некоторых течет кровь из ушей. Потому что они говорят едино. Ты знаешь, как получается крысиный король?

Блодвин с сомнением покачала головой. Она слышала, как слуги жалуются на крыс на нижних этажах, на кухне. Во дворце был рыжий кот-крысолов с оторванным ухом; он всегда шипел, если Блодвин сталкивалась с ним, а Мерерид любила его и подкармливала, как и остальных дворовых кошек.

— Ты же знаешь, как оно бывает: грязное гнездо крыс, мелкие крысята, возящиеся вместе, — с улыбкой, с какой можно было рассказывать о цветах или золотых рассветах, начал Сол. — Они запутываются хвостами, склеиваются, срастаются — и вот уже у тебя получается единое существо, соединенное по центру безумным узлом. Кишащий клубок ненависти. Так же и с Советом Матерей. Они срослись своими воспаленными разумами, слишком уж много лет провели вместе.

— Но крысы… они так умрут, — сказала Блодвин. — Без пищи.

— Потому-то и говорят, что крысиный король может повелевать другими крысами. Подчинить их маленький разум, заставить делать то, что он хочет, — оскалился Сол. — А ты сможешь устоять?

Бесполезные слова, крестьянские байки. Блодвин криво улыбнулась:

— Насколько они древние?

— Тебе нужны точные цифры? Ну, едва ли они застали Ушедших, но явно видели твою прабабку… и ее прабабку, — отрывисто засмеялся Сол. — Обычно их вмешательство не требуется, потому что Служители знают свое дело. Значит, мы привлекли их внимание. Я бы сказал… они заинтересованы.

Блодвин мерила покои шагами. Она хотела каких-то ответов, а теперь, назначив свидание с самыми могущественными существами в Эйриу, начинала думать, что, возможно, не захочет услышать их слова. Вспомнила оторопь, мурашки на спине, когда Воронья Матерь со своими подручными забирала вещи Мерерид.

— Ты не удивлен, — заметила Блодвин. — Словно ожидал этого.

— Ты далеко не первая принцесса, которую они попытаются убедить, что проще быть послушной.

Блодвин стиснула зубы. Она устала быть послушной — именно это слово тетка избирала, чтобы напомнить ей об установленных правилах и о долге. Блодвин хотела заботиться о своей стране, но не из страха, не из униженного послушания.

— Возьмешь с собой целый отряд рыцарей? — окликнул ее Сол, когда Блодвин подошла к окну и ненадолго облокотилась на подоконник. Она прекрасно понимала: ее торопливые шаги выдают волнение.

— Я возьму тебя, — отрезала Блодвин. — Они знают о демоне, незачем прятаться.

— Смело.

Это не звучало как похвала, но она выдавила улыбку. Чтобы успокоиться, Блодвин согнала Сола со стула и сама уселась за стол, потянулась за бумагами. Большой старый том, один из тех, что она давно позаимствовала в библиотеке, лежал на углу, как каменная плита. Когда с поселениями Ушедших ничего не вышло, она пыталась найти хоть что-то о священной роще Афала, но наткнулась только на несколько упоминаний о друидских рощах. Прежде, когда Служители не требовали безраздельной власти над душами народа, во многих местах Эйриу сохранялись старые рощи, в которых друиды избирали жить, чтобы оставаться ближе к природе, как дикие звери и птицы. Но нигде не упоминалось, что рощи были вечными. А раз даже Ангус не знал, в чем тут дело…

— Я читала… — начала Блодвин, еще сомневаясь.

— Разумеется! — кивнул Сол. — Чем же еще ты могла заниматься!

Блодвин лишь отмахнулась от него и вернулась к своим записям:

— У нас мало осталось от Ушедших, но я уверена, что на месте Афала был прежде их город. Его следы можно найти в лесу, там камни не заложили новыми домами. Вероятно, роща стояла в старом городе… Тогда нам нужно найти источник, который питает ее, и исправить его.

— И где же ты будешь искать? — насмешливо уточнил Сол.

— Внизу, под землей, — решила Блодвин.

В прошлый раз она чувствовала движение магии оттуда, какое-то тихое, прерывистое дыхание. Да, Ушедшие то ли жили в холмах, то ли удалились туда после того, как люди изгнали их с насиженных земель. У них оставалось слишком мало свидетельств, чтобы утверждать, но Блодвин готова была поверить, что где-то под землей есть старые города, древние переплетения ходов и невидимых святилищ. И, вполне вероятно, сердце магии, которая питала священную рощу.

— Уже строишь планы на будущее. Откуда ты знаешь, что Совет Матерей не обвинит тебя в связи с демонами и не сожжет? — с тревогой спросил Сол. Он мог бы помочь ей, дать сил, но не спасет от толпы людей, кинувшихся разорять дворец, чтобы отправить принцессу на костер.

— Думаю, у них есть для меня какая-то сделка, иначе на каждом углу уже кричали бы о том, что я ведьма и еретичка, — решила Блодвин. — Выслушать их не помешает. А если все станет совсем плохо, ты унесешь меня оттуда. Во дворец они не проберутся, а рыцари способны держать оборону.

— Рыцари тоже отдали свои души Вороньей Богине, не забывай.

— Они принадлежат мне! — прошипела Блодвин.

Она нарочно назначила переговоры на время сумерек, когда сила демона возрастала. Он нахохлился и мотнул головой, издав неодобрительный скрип, как старая половица. Она хорошо знала, как его задобрить и рассеять сомнения. Блодвин улыбнулась и подобрала нож, которым разрезала письма. Острие кольнуло пальцы, Сол, объятый черной дымкой, метнулся ближе, на лету обрастая совиными перьями, довольно заклекотал, а потом вцепился ей в палец крепким изогнутым клювом. Блодвин терпела тянущую боль, пока демон не выпустил ее. Янтарные глаза сыто горели.

— Что ж, поиграем с Советом Матерей. А потом ты отправишься в лес, чтобы найти там ход в подземный город? — угадал Сол. Ему даже не требовалось читать ее мысли. — Ты ведь помнишь, что там водятся слауги? В прошлый раз у тебя не очень-то получилось с ними сладить.

Блодвин прикусила губу. При мыслях о своей самонадеянности, погнавшей ее в чащу, Блодвин становилось мучительно стыдно. Она не имела права рисковать так собой, всей страной — что будет, если она погибнет? Должно быть, безумие демона затуманило ее рассудок.

— Второй раз поднять дракона я не смогу, — сказала Блодвин, оглянувшись на меч, спавший у стены. — И даже если мне это по силам, не нужно привлекать внимание Служителей. Я… мне пригодилась бы помощь.

— Я не смогу их околдовать, — сказал Сол, взмахнув крыльями. — У слаугов нет крови, они такие же дети ночи, как и я. Правда, и они не нападут на меня… Но их слишком много, целое полчище.

— Значит, мне нужны рыцари, — вздохнула Блодвин. — Те двое сражались за меня в прошлый раз, и…

Она вспомнила слегка испуганный, но теплый взгляд рыжего рыцаря, Аэрона. Блодвин до сих пор проверяла бумаги, которые передавал ей Тристан после каждого испытания, и не наткнулась на северную, какую-то ершистую фамилию Ши’урсгарлад. Она хорошо его помнила: неловкую улыбку, то, как он со сдержанной заботой подал ей тряпку, чтобы вытереть лицо, встревоженный взгляд, обращенный на Скерриса Нейдрвена.

Блодвин знала, что не сможет ничего добиться в одиночку; еще призывая Сола, она думала не только о силе и знаниях, которые она обретет вместе с фамильяром, но и о том, что придется пустить кого-то себе в сердце, поведать обо всех ее задумках. Но демон был тем, кто запросто согласится с любым бесчеловечным замыслом; он заливисто смеялся, когда Блодвин решила отравить тетку перед своей коронацией. А вот объяснить это благородному рыцарю…

— С Нейдрвеном будет легко договориться, его семья нам верна, да и покупаются все, — размышляла Блодвин. — Но Аэрон…

— Думаешь, остались еще честные люди? — удивился Сол. — Ну, решение твое. Если они станут нам не нужны, ты знаешь, к кому обратиться, — он щелкнул клювом.

— Ты их не тронешь, — процедила она и сама поразилось яркому горячему чувству, вспыхнувшему в груди. — Ну, можешь трогать Нейдрвена. Не думаю, что кто-то заплачет по нему.

Демон довольно заурчал.

***

Насколько Блодвин знала, озеро Нимуэ было таким же древним, как и роща, как и белые камни под Афалом. Ей нравилось это тихое, уединенное место. Здесь она в детстве прогуливалась с приставленными к ней няньками. Тихий шепот ветра успокаивал ее, и Блодвин нравилось наблюдать за рябью, бегущей по воде. Тогда она не знала ничего ни о демонах, ни о Служителях, за исключением того, что несколько людей в черном явились попрощаться с королевой, стояли под окнами дворца. Но даже тогда ей казалось, что на дне скрывается что-то темное, неведомое. Она читала о нем сказки, о том, что там когда-то обитала Дева Озера. Возможно, она была одной из старых богинь, которые царствовали до того, как Служители попытались сделать так, чтобы их всех забыли. А может, была всего лишь древней легендой о неразделенной любви.

Сол вцеплялся в ее плечо, царапал коготками. Демон напился крови перед тем, как они отправились на переговоры, поэтому Блодвин была избавлена от его визгливых криков и странных песнопений… по крайней мере — пока что. Блодвин была уверена, что большой черный филин привлечет внимание, и рассчитывала, что Матери будут следить за ним, а не за ней.

— Они запаздывают, — заметила Блодвин, оглядываясь на темную лесную просеку.

— Они уже здесь.

Блодвин вздохнула, стараясь не выдать, что к ней удалось подкрасться. Она видела черные фигуры, только это были не обычные Служители в балахонах, а густая, ожившая тьма, скрывающаяся за масками. Древняя жуть дышала ей в лицо, и Блодвин приветственно улыбнулась из последних сил. Благодаря зрению Сола она могла лучше видеть в сгустившихся сумерках; в глазах двоилось, потому Блодвин не сразу смогла подсчитать Вороньих Матерей. Их было шестеро. Возможно, где-то рядом таились другие.

— Вы заставили нас поволноваться, принцесс-са, — прошипела одна из них, — немногие были на это способны.

Ее голос сипел, словно она была простужена, был приглушенным из-за тяжелой клювастой маски, и говорила Матерь медленно, словно она вспоминала, каково это — общаться с другим человеком. Она пахла не как человек. Окровавленными перьями, диким зверем. Старой магией, кровавой высохшей крошкой. Блодвин невольно шагнула ближе, завороженная водоворотом этой силы.

И остановилась, вспомнив рассказ Сола про крысиного короля. Ее не получится так легко заворожить.

— Немногие — это моя мать? — спросила Блодвин.

Кусай первой, пока не напали на тебя. Они не посмеют навредить ей накануне коронации, даже если у них есть послушная златовласая наследница. Но Блодвин была предательницей, мерзостью. Некроманткой, певицей костей.

— Смелая девочка, — цокнула другая Матерь, правее.

Она говорила так же, и от этого было жутко. Словно шесть тел, принадлежащих одному существу; Сол предупреждал, что они «говорят едино» — теперь Блодвин понимала. Одни мысли, одни слова. Даже Блодвин и Сол не настолько сплавились, несмотря на то, что делили душу, кровь и магию.

— Вам что-то от меня нужно, — с нетерпением сказала Блодвин. — Вы позвали меня — так говорите.

Почему-то ей показалось, что они затянут хором, как будто печальную песню над костром, поминки по отправившемся в чертоги Мор’реин. Но заговорила та, первая.

— Мы должны довести ритуал до конца. Если не дать силе переродиться, она сгниет, как гниет все отмирающее. Королева сменяет королеву, рыцарь — рыцаря. Никто не должен вмешиваться в повороты колеса, — скрипуче провозгласила Матерь. — Были многие, те, кто пытался. Но никто не преуспел.

— Я и сама хочу сидеть на троне и носить корону на голове, — пожала плечами Блодвин. — Пока что наши цели совпадают, и все же… вы хотите, чтобы я подчинялась вам. Чтобы я была послушной.

Ее губы изогнулись. Она вспомнила бормотание тетки: пьяное и трезвое, суеверное и безумное. Будь послушной, не греши, не ложись с мужчинами, пока у тебя не появится глупец-муж, не задавай лишних вопросов. Никто не говорил Блодвин, какие — лишние. А теперь уже стало слишком поздно.

— Роща гниет, мой народ гниет — это тоже часть оборота колеса?

— На все воля Богини, — неохотно процедила Воронья Матерь.

«Мы пытаемся выяснить, почему так происходит», — словно бы прочитала Блодвин. Они тоже были встревожены — и, возможно, пытались узнать ответы у Блодвин, винили ее в содеянном, магию смерти, что клубилась у нее на кончиках пальцев. Но Блодвин тоже гадала, почему деревья начали чахнуть. Она не касалась их и не черпала из них силу. Ей довольно было отданных мальчишеских жизней.

— Нам не нравится то, что вы связались с демонами, принцесса, а вам — то, что мы пытаемся указывать путь всем, включая королеву. Мы еще можем договориться, — выступила еще одна фигура.

Теперь она звучала звонче, словно почти что ее ровесница. Но интонации оставались теми же.

— Мы — одна кровь, — негромко сказала первая Воронья Матерь. — Аоибхинн не сказала вам, не успела. А Мерерид побоялась. Такова плата. Когда-то от Служителей откупились кровью, и с тех пор мы не можем ступать во дворец.

— Жертва? — нахмурилась Блодвин.

— Одна дочь для трона, другая — для Служения, — отрезала Матерь.

Слова отдались эхом по черной воде. Блодвин глубоко вдохнула. Значит, будь у нее сестра, ее отдали бы в Гнездо; значит, вот почему Мерерид хотели отправить в руки Служителей. Лучше уж лежать на вороньих камнях со вскрытыми венами и истечь кровью, а не всю жизнь отбивать поклоны жадной Вороньей Богине.

— Так значит… — протянула Блодвин, прикусив губу.

Матерь коснулась капюшона. Она стянула его, отстегнула клювастую маску. Блодвин затаила дыхание; она часто думала о том, что прячется под одеждами Служителей, но никогда не хотела это видеть. И все же она не могла оторваться, хотя что-то будто вдавливало ее глаза в череп. Под костью затылка заныло.

Она узнавала эти черты. Тонкие, изящные. Те же, что видела в зеркалах и на древних портретах, запечатлевших весь ее род. Только кожа Вороньей Матери была серой, сухой, она лопалась на скулах, и сквозь нее проглядывало черное влажное мясо и острые черные перья. Глаза смотрели будто бы слепыми бельмами, но Блодвин была уверена, что они видят ее. Насквозь. Рот раздвинулся широкой пастью, прорезал щеки, и она угадывала острые шилья хищных зубов.

Ожившие мертвецы из семейного склепа. Древние кости, обтянутые серой кожей. Ее кровь, отравленная вороньей гнилью. Блодвин не знала — не хотела знать, — был ли весь Совет Матерей собран из жертвенных дочерей Пендрагонов, но уже одна эта искаженная, проклятая фигура заставила ее попятиться. «Не показывай им страх, они питаются им», — процедил Сол, захлопав крыльями. Прикосновение жестких перьев к щеке обожгло, как пощечина.

И без предупреждений Сола Блодвин почувствовала, как что-то давит на ее рассудок, ввинчивается в нее, словно склизкая личинка — в плоть. Воронья Матерь, ее древняя бабка, пыталась сломить волю Блодвин и заставить ее подчиниться, склониться перед Мор’реин. Ей стало тяжело дышать, что-то соленое обожгло небо, и Блодвин догадалась, что это кровь. Кровь, которая шумела в ушах, как морской прибой. Силой она заставила спину выпрямиться, в шее что-то щелкнуло. Щелк, щелк — двигались кости. Она была не только кровью, но и костями, и Блодвин дрожала, чувствуя силу. И она выпустила ее.

Костяные иглы вылетели из-под ее рукавов и ринулись к шее Вороньей Матери. Блодвин направляла их, сила захлестывала ее, а меч за спиной гудел. Едва не коснувшись пергаментно-сухой мертвой кожи, иглы замерли, дрожа.

Она прикрепила кости к своим рукам ремнями, точно кинжалы убийцы. Кость к кости. Это были останки ее бабки: Блодвин спустилась в склеп вместе с Солом, и демон помог сдвинуть крышку ее великого гроба. Внутри пахло пылью и разложением, она увидела украшенный потускневшими драгоценностями наряд, рассмотрела грязные кости скелета. Он казался небольшим, хрупким. Даже силы слабых рук Блодвин хватило, чтобы извлечь кости предплечья и разделить их на два обода.

Спускаясь вниз, закутанная в ночную магию демона, как в теплое покрывало, она чувствовала себя преступницей, отвратительной мерзостью. Блодвин пережила бы осквернение алтарей Мор’реин; Блодвин жила, чтобы попрать ее власть, чтобы отобрать силу. Но сейчас Блодвин преступала против своего рода. Она прошептала извинения, тревожа покой женщины, которой никогда не знала. Матери ее матери.

Блодвин вспомнила, как она вступила в склеп какую-то неделю назад. Она торопилась, думала только о себе, а не о предыдущих королевах, лежавших там, а потом все ее мысли захватила магия меча. Теперь Блодвин стояла среди древних гробов, отчаянно вслушиваясь, надеясь услышать хоть один голос, похожий на дуновение ветра. Возможно, эти женщины тоже вели свою войну. Но они проиграли.

Тогда Блодвин коснулась двух костей, направила в них магию. Она вдруг почувствовала, как память откликнулась, увидела солнечный сад, стремительную езду на лошади, что ветер забивал крик обратно в глотку, пиры, турниры, Турнир, супружескую спальню, боль, что разодрала ее чрево — дважды, а потом — долгую болезнь, которая сделала ее волосы и ногти ломкими, а ее — слабее новорожденного. Блодвин выдохнула, возвращаясь в свое, еще живое тело, посмотрела на желтоватые косточки. Вся наша жизнь записана на костях. Летопись наших желаний и стремлений.

Не потому ли тела сжигали?

Блодвин обернулась на последнее пристанище своей матери, в уголках глаз защипало, но она опаздывала на встречу и не хотела изучать кости Аоибхинн в торопливости. Блодвин лишь улыбнулась, коснулась мраморной крышки, словно оставляя на ней обещание узнать все и отомстить.

Тогда она снова обратилась к костям бабки. Теперь они знали ее, а она знала их, и те откликнулись, словно призрак, частица души еще жила в них. Блодвин показалось, что ее одарили улыбкой. Кости дрогнули — и стали вытягиваться в острейшие иглы.

А Вороньи Матери не заметили ничего, пока кости не вырвались наружу. Они чуяли только кровь — для них каждый человек был лишь бурдюком с кровью.

Блодвин держала иглы, похожие на старые спицы, и задумчиво рассматривала Воронью Матерь. Убийство означало бы объявление войны, а она не была к этому готова. Но покушение Моргольта показало, что Служители уже подбираются слишком близко.

Она не хотела отдавать им свою вторую дочь. Она не хотела отдавать им ни крупицы власти.

Остальные Матери застыли, не отваживаясь приблизиться. Они видели, что Блодвин хватит одного вздоха, чтобы проткнуть насквозь, чтобы истерзать лицо, шею, добраться до сердца. А по словам Сола Блодвин поняла, что Воронью Матерь не так-то просто… создать. Они не могли лишиться одной из Совета сейчас.

— Почему умерла моя мать? — спросила Блодвин, поджав губы, чтобы не завыть. Она могла требовать и просить что угодно, но в ней зрела эта старая обида, детский плач по оставившей ее матери. Сначала Блодвин и правда злилась, что мать ушла, оставила ее тетке. Но потом она поняла: Аоибхинн у нее отняли.

— Она хотела лечить хворь, — просипела Воронья Матерь; глаза были белыми, как траурный жемчуг с украшений Блодвин. — Она была певицей костей, как и ты, и верила, что может подчинить и плоть.

Теперь Блодвин была уверена, что не она выдумала эти слова, так ловко пришедшие на ум, и не услышала их в шумной болтовне Согхаласа. Певица костей. Уже давно Блодвин знала, что они правильные, не такие резкие и презрительные, как говорили о некромантах, повелителях плоти. Плоть была ничем, тем, что налипло на кости. Ей казалось, что мать говорила ей об этом, но Блодвин в раннем детстве не поняла ни слова. И теперь они всплывали, словно распухшие трупы из глубин озера Нимуэ.

— И кого она исцелила? — спросила Блодвин, сурово нахмурившись. — Она преуспела?

— Я не видела этого, — пробормотала Воронья Матерь.

— Вы убили ее из-за слухов! — взвыла Блодвин; говорить было тяжело, словно мертвые руки сомкнулись на ее шее. Костяные иглы затряслись. — Это были всего лишь слова, суеверный шепот, а вы убили ее!

Она знала о записях матери, о сокровищах в сундуке, о том, от чего она наверняка постаралась избавиться, заподозрив, что на нее ведется охота. Что-то, что она не захотела передавать даже Блодвин, решив, что это слишком опасно. Неужели там был настоящий рецепт?

Блодвин знала, что ее мать виновна. Она не считала ее виновной.

Воронья Матерь дышала со скрипом.

Певица костей. Костяные Уши. Блодвин нужно было поговорить с Йоргеном об его отце, но лекарь не пришел на это собрание. На это покушение — только теперь Блодвин была уверена, что покушается она.

«Убей ее, избавь ее от мучений, разве ты не видишь, как внутри нее бьется искра жизни, еще не затухшая в этом ходячем трупе? Она мечтает отправиться к своей богине, она породила от нее дитя, она заслуживает смерти. Пусть льется кровь, пусть трещит плоть, покажи им, на что мы способны!» — завывал голос Сола в ее голове, точно колокол при пожаре, точно колокол, зовущий народ на очередную казнь больных. Блодвин горела. Она не позволит затащить себя на костер, но она пылала внутри.

— Я знаю, что такое ключи от посмертия, и я знаю, где дверь, — прошипела Блодвин. — Я не убью вас, но вы посмотрите, как умирает ваше божество.

Должно быть, она затронула какую-то струну. Они кинулись на нее, не глядя на Матерь, захваченную в плен иглами. Блодвин увидела, что время словно замедлилось, взгляд заволокло черным туманом ее демона. Она обратилась к костям, расширила, заострила по краю и сомкнула, как ножницы. Надрез, единовременный с двух сторон, чтобы рана не успела зарасти благодаря силе Вороньей Богини. Чисто срезанная голова покатилась по земле к мокрому берегу.

Блодвин выхватила тяжелый меч, вцепилась обеими руками, и все равно сил не хватило, ее потянуло вниз, и клинок кончиком вонзился в землю. Блодвин ухнула следом, пригнулась, и удар когтистой руки вспорол ночь над ней… Сол слетел с плеча, тьма завертелась водоворотом, из которого метнулся огромный филин, которого Блодвин уже видела однажды — пирующим в окровавленном подлеске. Он щелкнул клювом, и Воронья Матерь закричала, взмахнув рукой, из которой толчками била густая черная кровь. Нескольких когтистых пальцев недоставало.

Остальные попятились, едва увидели демона. Сол припал к земле, крутанул лохматой головой, заклекотал, вздыбив перья. В небе над ними носились вороны, оглашая криками воду, а Блодвин цеплялась за меч, словно он был ее спасением. Она глубоко вдохнула, чувствуя, как сквозь клинок, хищно впившийся в землю, в нее течет какая-то неповоротливая, древняя сила.

Костяные иглы снова взмыли вверх, но наперерез им кинулись черные тушки воронов, отделившихся от стаи. Блодвин попыталась вырвать оружие обратно, совладать с ним, но плоть не поддавалась. В отчаянии она желала дотянуться хоть до чего-то, воззвать к костям… И почувствовала, как что-то на глубине озера откликается. Блодвин кинулась туда, волоча за собой меч, который оставлял глубокую борозду, словно рану на теле земли. Позади Сол кидался на сухие тела Вороньих Матерей, не подпуская их близко.

Сила откликнулась с глубин. Блодвин стиснула зубы; ей не нужны были неповоротливые, неловкие скелеты. Она хотела оружие, она пыталась нащупать, заострить края, наточить кости, которые тянулись к ней навстречу. И когда они взмыли из воды с громким плеском, одна из Матерей как раз обогнула Сола, чтобы попытаться схватить Блодвин, впиться в нее когтями… Длинные костяные копья пробили ее, пронзая насквозь. Матерь задергалась, колотясь на костях.

Другая кинулась к Блодвин, взмахнула руками, и та почувствовала, как поток силы отшвырнул ее прочь. На берегу было скользко, Блодвин упала, испачкав платье, и сама не заметила, когда выпустила меч. Воронья Матерь издала долгий дребезжащий крик, когда Блодвин потянулась, пытаясь нашарить в мутной воде рукоять. Кончиками пальцев Блодвин коснулась ее, а потом меч выскользнул, словно рыба, течение потянуло его, и он канул где-то в глубине.

— Нет! — взвыла она. — Нет, нет!

Она кинулась на Матерь, крича, притянула к себе кости. Голова кружилась, в носу хлюпала кровь, в ушах звенело, и у нее получались не ровные костяные иглы, похожие на ножи, а какие-то зазубренные обломки. Блодвин знала, что вот-вот упадет без чувств, и все же полоснула Матерь по груди этим скопищем костяных осколков. Кровь из ран на груди тянулась густая, неживая.

Вторя ее крику, заревел Сол, воздев к луне тяжелую голову. Тьма вокруг него снова собралась, изменяя его, и он шагнул навстречу Совету Матерей в облике Ушедшего. Тонкий юноша с бледной кожей и острыми ушами. У него даже не было оружия, он не скрывал белые руки, хищно скрюченные пальцы. Увидев его, они поколебались. Стало тихо, ветер улегся, только одиноко вскрикивали вороны, кружившие над ними.

А потом Матери отступили. Блодвин видела, как одинаково они двигаются, словно были отражениями. Уползла даже та, которую она пронзила костяными копьями, на берегу осталось только безголовое тело. Сол усмехнулся, подойдя к отрубленной башке, толкнул мыском легкого сапога. Рассмеялся.

Блодвин обессиленно упала, не заботясь о том, что вода лижет подол ее платья, как слюнявая собака. Она смотрела вслед Вороньим Матерям, не веря, что те оставили ее ненадолго. Во дворце она будет в безопасности, если они не доберутся чужими руками. Для коронации все готово, и никто не посмеет ее отменить… Блодвин вытерла кровь под носом.

Совет Матерей мог испытывать страх. Зависть глодала Блодвин изнутри — не из-за нее, из-за Сола. Они не ожидали увидеть Ушедшего, ожившую жуткую сказку. Зато теперь у них не было сомнений, откуда Блодвин знала о ключах от посмертия.

— Что ты такое? — прошептала Блодвин, глядя на своего фамильяра. Его кожа слегка светилась изнутри в серебряных лунных лучах.

— Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, — с гордостью сказал он. Зрачки танцевали хороводом. — Вставай, не пристало принцессе сидеть в луже.

То, как обыденно, спокойно он говорил, заставило Блодвин фыркнуть. Сердце унялось, ее не трясло больше от пережитого, но встать было сложно. Она пошатывалась, не прося помощи у Сола. Плечо ныло, и Блодвин увидела несколько царапин. Приблизившись, Сол коснулся их и стер, как и те раны, которые она себе наносила, когда жертвовала ему кровь.

Ей не хватало меча, на который можно было опереться. Словно кто-то выдрал из нее позвоночник, к которому прижимался клинок.

— Верни его! — приказала Блодвин, кивнула на озеро.

— Эти воды хранит древняя магия, — поджав губы, почти как она, сказал Сол. — К тому же филин — птица не водоплавающая… Не думаю, что ты сумеешь достать меч.

Блодвин еще чувствовала его, слышала голос из-под воды, сладко зовущий ее. Нырнуть она не могла; Блодвин не умела плавать, поскольку это считалось не таким полезным для принцессы, как зубрежка дворцовых правил и рыцарских гербов. Но в темноте, в черной воде она все равно ничего бы не нашла, а только погубила себя.

— Придется справляться самой, — строго сказал Сол. — Ты же и раньше могла надеяться только на свои силы. Что изменилось?

Блодвин вздохнула. Он был прав. Если ее собственной магии не хватит, никакая накопленная в клинке мощь не поможет — ее просто перемелет в труху до того, как она сумеет высвободить силу из него. И все же безутешное рыдание хотело вырваться из груди.

Медленно, словно надеясь, что клинок вновь чудесным образом окажется на своем месте, она сняла перевязь, взяла в руки пустые, сиротливые ножны. Для легендарного меча Блодвин выбрала самые простые, какие смогли для нее достать у кузнеца, который работал на дворцовую стражу. Предлагали украсить рубинами и золотом, но Блодвин отказалась. Словно чувствовала, что вскоре с мечом нужно будет расстаться. Покачнувшись, Блодвин решилась. Подошла к воде, бросила ножны. Замах вышел короткий; черные воды тихо проглотили и ножны, вслед за клинком.

— Может быть, однажды мы его еще увидим, — произнес Согхалас тем грохочущим голосом, каким обычно говорил предсказания.

Блодвин глубоко вдохнула, наклонилась к воде. Ей хотелось плеснуть в лицо холодом, умыться, отмыться от пережитого. В воде увидела свое бледное отражение с провалами глазниц… Отшатнувшись, Блодвин моргнула; она пыталась понять, было ли это ее побелевшее лицо или призрак Девы Озера, привлеченной грохотом магии.

— Боишься? — прошелестел Сол, льня к ее уху.

— Нет, — рассмеялась Блодвин. — Раньше я думала, что мне придется убивать чудовищ, а теперь оказывается, что мне нужно убивать своих мертвых предков!

Она все смеялась и смеялась, пока у нее не заныло горло, и смех дробился о холодную безмятежную воду, в которой был похоронен ее меч.

***

С помощью Сола переместившись во дворец, Блодвин заметила еще одного человека, который в такой поздний час не отдыхал в покоях. Посланник вардаари мирно прогуливался рядом с конюшнями, с любопытством оглядываясь и иногда отвлекаясь, чтобы перемолвиться словом с конюхами. Те принимали Арнве опасливо, все-таки вардаари побаивались после убийства королевы Аоибхинн, однако, когда Блодвин приблизилась, посланник душевно разговаривал с высоким конюхом и смеялся. Смех у Арнве был необычно мягкий.

Оглянувшись, он встретился взглядом с Блодвин и отошел к ней. Казалось, Арнве ничуть не удивило, что она гуляет в одиночестве в столь позднее время, но ведь и его не сопровождали хмурые вардаари, плохо говорившие на эйрийском. Блодвин нахмурилась, досадуя, почему это леди Лавена не посуетилась и не устроила гостю какой-нибудь нескучный досуг — и почему это Арнве вынужден шататься у конюшен, сам ища, чем бы себя занять.

Она плотнее запахнулась в черный плащ, сотканный Солом из чистой ночной тьмы, чтобы скрыть грязный подол платья. Если Арнве и заметил, то решил не говорить. Возможно, боялся нарушить один из придворных законов вежливости.

— Вы позволите проводить вас, принцесса? — учтиво спросил посланник вардаари, и Блодвин кивнула. Арнве улыбнулся и пошел рядом, не подавая ей руки, как сделал бы рыцарь; он словно признавал в ней равную.

Она устала, но захватывающее дух путешествие в тенях придало ей сил. А это был хороший способ поговорить наедине с Арнве, подальше от любопытных глаз — и не возвращаться одной, чтобы не возникли подозрения. Прогулки в сопровождении посланника из заморской страны были все же более приличны, чем блуждания по лесу в поисках трав для черномагических ритуалов — или что о ней там могли подумать…

Сол ерошил перья, сидя у нее на плече. После битвы на берегу озера он сделался молчаливым и хмурым; многие его силы ушли на то, чтобы дать отпор Вороньим Матерям. Некоторое время Арнве наблюдал за ним, загадочно улыбаясь.

— Славная птица, — сказал посланник.

— Он ручной, — проронила Блодвин. Она следила, как бы Сол не откусил пальцы Арнве, но тот был достаточно умен, чтобы не трогать филина голыми руками. Что-то такое он увидел, заглянув в безумные янтарные глаза…

Блодвин не хотела бы, чтобы кто-то знал ее тайны. Особенно теперь, когда они с Согхаласом утопили в озере еще и тело Вороньей Матери. Демон просил отдать ему череп, чтобы он снял с него плоть, и тогда тот станет прекрасным украшением, но Блодвин из брезгливости отказалась. Но заметила, что даже Сол не покусился на гнилую плоть Служителей.

Арнве улыбался, идя с ней рядом. Наверняка думал о чем-то более приятном.

— Как вам в моей стране? — спросила Блодвин.

— Странное место, а может — странные времена, — пожал плечам Арнве. Он казался по-настоящему растерянным. — Мой народ называет такое «сумерками богов». Никогда не думал, что застану их.

— Что это значит? — нахмурилась Блодвин. Это звучало страшно и удивительно сладко.

— Древняя легенда. Я никогда не был суеверен, однако тут волей-неволей начинаешь задумываться… Боги и демоны сражаются и убивают друг друга, разрушая мир до основания. Они все умирают — и люди тоже.

— И что потом?

— Потом мир начинается заново. Остаются двое людей, которые становятся началом нового народа, — пояснил Арнве и смущенно пожал плечами. Возможно, он не знал слов о любви на эйрийском.

— И все начинается заново… — протянула Блодвин. — Расскажите мне больше.

Круговорот жизни, умирание и воскрешение. Сумерки богов и рассвет. Оборот колеса. Она улыбалась, зачарованно слушая рассказ Арнве о корабле из ногтей мертвецов, который пристает к божественному причалу и с которого сходят чудовища, начинающие бойню. Скорее всего, это был лишь образ, легенда, запечатленная в памяти людей. Но было в этом что-то… огромное. Великое.

То, во что Блодвин уже давно намеревалась вмешаться.

— И ваши боги тоже любят кровавые жертвы? — спросила Блодвин, замедлившая шаг. Они решили прогуляться вокруг дворца, им некуда было торопиться. После драки с Вороньими Матерями Блодвин совсем не хотелось ужинать; она была уверена, что выблюет все, что бы ни съела. У нее ныли все кости.

— Думаю, любому богу приятно проявление любви от своих почитателей… — неуверенно сказал Арнве. — Но наши умеют жертвовать сами собой. Великий Отец Один отдал глаз, чтобы обрести мудрость, и подвесил себя на дереве на девять дней, чтобы научиться читать руны.

— Руны? Вы знаете их? — спросила Блодвин и сама с досадой вздохнула, понимая, как взволнованно звучит. Она потратила многие дни, чтобы с помощью записей матери расшифровать письменность Ушедших.

— Нет, но я ведь не жрец и не чародей, — признался посланник вардаари. — И у меня оба глаза на месте.

— Я вижу, Ингфрид, — сухо улыбнулась Блодвин.

Он остановился, посмотрел на нее. В свете выплывшей из-за тучи неповоротливой луны его лицо казалось призрачным, неживым, но Блодвин рассмотрела на нем промелькнувшее удивление. Он рассмеялся, откидывая волосы со лба. Губы вардаари сложились в приятную улыбку. Он не злился на то, что кто-то раскрыл его хитрость.

— Как вы догадались? Я уверен, что с меня не писали портретов.

— Считайте это наитием. Я не могла поверить, что сразу двое вардаари склонны не драться, а договариваться.

Ингфрид кивнул. Он не отпирался, зная, что его страна — это мир диких и решительных людей, которые дерутся до последней капли крови, любят грабить золото с прибрежных деревень Эйриу и устраивать беспорядочные соития. Он выгодно отличался от большинства вардаари, и Блодвин было любопытно, как он удерживает в подчинении кровожадных ярлов. Леди и лордов Великой крови сдерживали честь и страх. Но как управлял Ингфрид…

— Вы хотели посмотреть на то, как живет Эйриу, хотя многие рыцари захотят отомстить за мою мать. Они почтут за честь убить вас ради меня. — Голос Блодвин немного дрожал. Она не готова была говорить об Аоибхинн — не сегодня, не после того, как увидела, что мертвецы ходят по ее земле, не после признаний Совета Матерей.

— Пусть ваши люди попытаются! Но… Ни я, ни моя дружина с убийством не связаны, — сказал Ингфрид и коснулся сердца — должно быть, так вардаари клялись в чистоте своих намерений и честности. — Это был берсеркер. Они… смутьяны, которые часто нанимаются к тем, кто хочет совершить убийство чужими руками.

— Я вам верю, — призналась Блодвин. Вардаари вовсе не казался ей лжецом, несмотря на его притворство. Возможно, Ингфрид предпочитал путешествовать под чужим именем, чтобы врагам было сложнее найти его. — И все же… Зачем вы здесь? Чтобы предложить мне свою руку?

— Я был бы счастлив, если вы согласитесь. Мне нужна сильная королева, а вам — умный король.

Во взгляде Ингфрида не светилось пылкой любви, как в легендах, он был расчетлив, как и сама Блодвин. Достаточно разумен, образован, умел с мечом, уж если был главой дружины и не боялся вызова на поединок в Афале, и суров с ярлами. А еще при разговоре с ним Блодвин не хотелось удавиться от тоски, чего нельзя было сказать о ее женихе, Тарине.

— Говорят, в вашей стране женщины подчиняются мужчинам, — раздумывая, протянула Блодвин.

— Мы не кланяемся в ноги женщинам, это правда, — сказал Ингфрид. — Но они могут сражаться наравне с мужчинами, если удержат топор и докажут свою смелость. И вы тоже носите меч, значит, и в ваших женщинах есть сила… — Он растерянно умолк, увидев, что за ее спиной нет клинка, с которым Блодвин раньше не расставалась. Ингфрид не смутился: — Мне было бы скучно с женой, которая сидит дома и рожает детей. И я оставил… я оставил наместником на островах старого друга, Рикку Белую, она достойнее многих мужчин, которых я знаю, — сказал он, и Блодвин уловила тоску в его голосе. Он скучал по женщине, которую оставил за морем… но верил ей, доверял свои земли и свою корону.

— Я не могу выйти за человека, который уже связан обещанием.

— Это не просто обещание. Я обязан ей жизнью… Вы правы, принцесса, — вздохнул Ингфрид, словно устал притворяться. — Чтобы быть ярлом, нужно вынуть свое сердце и отдать его в жертву.

Всегда нужна была жертва. Не обрести силы, пока не отдашь что-нибудь взамен. Глядя в глаза Ингфрида, Блодвин задумалась, действительно ли она готова отдать часть себя, притворяться женой, ложиться с кем-то в постель, носить чьих-то детей. Возможно, Ингфрид был смелее, решившись прибыть в Афал и предложить себя ей. Блодвин всегда думала о замужестве как о чем-то мерзком и отдаленном, о чем-то, что случится потом, с будущей ей. После того, как корона ляжет на ее голову, а врата отомкнутся. Должно быть, тогда уже все станет не важно.

Она коснулась теплой руки Ингфрида — после стылого холода озера, после белых костей он обжигал. У него были длинные сильные пальцы, руки воина, привыкшие к битвам, несмотря на то, что он был мудр. Блодвин слышала, что их бог был и мыслителем, и воином, и ярл вардаари походил на него. А похожа ли Блодвин на Мор’реин? Она ведь тоже чудовище.

— Пока что я готова предложить дружбу, и… я ценю ваши размышления, Ингфрид, — улыбнулась Блодвин. — Заглядывайте ко мне поговорить, если вам надоест смотреть на красоты Афала.

Блодвин надеялась, что он не счел ее приглашение за что-то неприличное. Тогда она была бы разочарована. Сол скрипуче хихикнул, приоткрыв глаз. Наглец умудрился заснуть на ее плече, пока Блодвин вела разговоры о богах и сделках любви.

— Не одна вы любите поговорить… Я слышал кое-что, — признался Ингфрид, понизив голос, — леди Исельт встретится с тем… наставником с Турнира. Кажется, Тристаном?

— Я знаю об этом, — солгала Блодвин. — Ну и что же? Они когда-то были помолвлены, а я не склонна лезть в чувства придворных. Леди Исельт замужем за стариком, не будем мешать ее развлечениям…

И все же ее сердце забилось чаще.

— Это что-то важное. Она была очень встревоженной, говорила со своим рыцарем у библиотеки. Я хотел заглянуть туда, но нашел кое-что поинтереснее.

— Вы очень много знаете, Ингфрид, — прищурившись, сказала Блодвин. Она гадала, не может ли это быть ловушка.

— Я скучаю. А это показалось мне занятным. Принцесса не может проследить за своей родственницей, не выглядя странно, но еще один гость, прогуливающийся в саду… — Ингфрид загадочно улыбнулся. — Я побуду вашими глазами.

«Каков нахал!» — рассмеялся Сол и отрывисто крикнул.

— Это… щедрое предложение, — кивнула Блодвин. — Чего вы хотите взамен?

— Позже мы можем договориться о выгодных торговых налогах — озадачьте этим ваш Совет. — От этого слова Блодвин поежилась, но Ингфрид наверняка подумал, что холодный ветер тронул ее открытую шею. — Я знаю, что такое потерять родителей. И я бы хотел загладить вину своего народа.

— Но вы ведь не виноваты…

— Я просто думал о том, что это должно прекратиться. У нас, как напьются, поют песни о набегах, — устало сказал Ингфрид. — У вас, я уверен, тоже. Бесконечный круг кровавой бойни. Нам нужно строить хозяйство, растить еду на полях, а не умирать на бессмысленных полях сражений на вашем побережье.

— Я понимаю, — кивнула Блодвин. Робко улыбнулась; она слишком давно не могла положиться ни на кого, чтобы поверить, что так запросто обрела друга. — Достойное стремление. И будьте осторожны. Леди Исельт и сир Моргольт опасны.

Ингфрид усмехнулся и кивнул.