С приходом первого снега друиды собираются и поют земле печальные колыбельные, напоминающие поминальные. Похожие на плакальщиков, они упрашивают холода еще повременить. Зиму в Эйриу считают временем нечисти и темных сил.

Записи путешественника с Островов, Арнве Бругерсона

Блодвин казалось, что все ее тело сладко ноет. Каждая его часть, целиком. Даже те части, к которым она прежде почти не прикасалась, но которые так полюбились Роне — даже сейчас щеки и шею заливало смущением при воспоминании. Сонно вздохнув, Блодвин слабо пошевелилась, закутанная в одеяло, как куколка бабочки. Мысли были неторопливые, размеренные. Впервые за долгое время у нее не было отчетливого плана на грядущий день, и это… освобождало. Наверное, ей нужно вымыться, но сделает она это не раньше, чем доберется до своих покоев и потребует к себе служанок с водой.

Повернув голову, Блодвин сонно различила из-под ресниц, что Рона не спала, а наблюдала за ней, прищурив зеленый кошачий глаз. Ненадолго Блодвин засомневалась: почему она ничего не говорит, отчего так долго разглядывает ее? Неужели что-то в ней не так? Но Рона быстрым змеиным движением нависла над ней, прижалась обнаженным телом, горячим и сильным, и впилась в ее губы поцелуем, сразу развеявшим всякие сомнения.

— Ты выспалась? Солнце уже встало, но я не хотела тебя будить. Ты так мило сопишь во сне, — хихикнула Рона, шумно поцеловала ее в ухо. — Как ты?

— Все хорошо, но я бы предпочла, чтобы ночь была немного подольше, — призналась Блодвин. Сомкнув руки на спине Роны в объятии, она наконец-то почувствовала, что они на верном месте.

— Хм-м, понимаю, — протянула Рона, рассматривая ее с хищным интересом. Хотя это и выглядело безумно, Блодвин нравился блеск ее глаз и эта пьянящая увлеченность. Она медленно потянула одеяло с Блодвин, то сползло, обнажая грудь, и Рона припала поцелуями к шее, к острым ключицам, заставив ее ахнуть от этих огненных прикосновений. Рона бросила на Блодвин быстрый, настороженный взгляд: — Уверена, что нас не потревожат?

— Во дворце за гостями приглядывают служанки, такова традиция, — улыбнулась Блодвин, — и они считают неприличным без приглашения заходить к молодому мужчине. Да и многие рыцари думают, что приличнее заботиться о себе самим, чем заставлять женщину, даже если она служанка.

— А что насчет твоих покоев? — нахмурилась Рона.

— Я со всем разобралась.

Она оставила там Сола, который вовсе не горел желанием сопровождать ее в покои возлюбленной, и тот был в состоянии притвориться спящей принцессой. А будить ее мало кому захочется, чтобы не попасть в королевскую немилость.

— Тебе понравилось? — с тревогой спросила Рона. Кажется, она уже спрашивала ночью, но воспоминания Блодвин затуманились. Она покачала головой:

— Да. Сделаешь так снова?

— Я уж думала, ты не попросишь.

Одеяло слетело на пол, махнув белым краем, как крылом. Блодвин вздохнула, когда почувствовала тонкие пальцы внутри — она снова была мокрой и отчаянно нуждалась в них; это ощущение было до странности необходимым. Желанным. И ей тоже хотелось быть желанной. Особенно когда Рона вылизывала ее, одновременно двигая пальцами. Волны удовольствия сковывали тело, и Блодвин оставалось только кусать губы, подавляя желание закричать. Она зажмурилась; настойчивые движения заставили ее вцепиться в сбитую простынь, чтобы найти хоть какую-то опору. Еще. Она хотела еще. Рона не была столь осторожна, как ночью, но Блодвин нравилась эта порывистость, резкость, жажда. Сердце бешено колотилось от мысли, что ей так одержимо хотели обладать, что Рона, урча и срываясь на глухие стоны, снова и снова ласкала ее языком.

Это было похоже на колдовство, когда Блодвин вымывало из тела, когда она читала кости. Вокруг будто колыхалась вода… не черные воды неизвестности, как при колдовстве, а сияющие, наполненные огнем, и он озарял всю Блодвин. Вспыхивал изнутри, выплескиваясь обжигающим светом. Ловкие пальцы вдруг покинули ее лоно, и Блодвин разочарованно застонала, не сумев подавить этот жаждущий, умоляющий звук. Она вся выгнулась, когда Рона толкнулась внутрь нее языком, этим грязным развратным языком, который заставлял ее стонать ночью. Он не двигался так быстро, но это упругое горячее вторжение заставило Блодвин всхлипнуть и сжаться вокруг, желая прочувствовать все и сразу…

Обессиленная Блодвин лежала на постели, тяжело дыша. Магия звенела в ее теле, упоенная, и она лениво подумала, что все же был какой-то смысл в древних книгах, которые рассказывали о ритуальных соитиях. Рона сидела рядом, довольно улыбаясь, явно гордая собой. Она ласкала и поглаживала ее грудь, прижималась к ней с поцелуями, дразняще прихватывала губами соски, лишь позволяя почувствовать острую грань зубов… и снова продолжая усыпать ее разнеженное тело мягкими бережными поцелуями. Огладила остро обрисованные ребра, прикусила тонкую кожу живота, обняла бедра. Полежав так немного и позволив Роне играться с собой, почти что поклоняясь ей, Блодвин ласково отпихнула ее, показывая, что к новым вспышкам желания она пока не готова. Рона рассмеялась, полезла к ней с торопливыми, неразборчивыми поцелуями: в щеки, в нос, в лоб… Стыдящая мысль о том, где только что были эти губы, заставляла Блодвин уворачиваться и сердито шипеть, но все-таки щенячий восторг Роны ей нравился. Да и ночью ее такое не волновало… но при свете дня все казалось стыдным и желанным вдвойне.

— Ты права, я бы могла провести тут вечность, — призналась Блодвин.

— Я тоже тебя очень люблю! — пылко выкрикнула Рона. Широкая улыбка осветила ее веснушчатое лицо. — Люблю, даже когда ты не хочешь целоваться… — хитро прищурилась она.

— Умойся! — шикнула на нее Блодвин.

Смеясь, Рона слезла с кровати и отошла к окну.

Она нашла кувшин с водой — конечно, ужасно холодной, но Рону это не смущало. Блодвин, удобнее устроившись в постели, наблюдала за тем, как та умывается, забавно отфыркиваясь, как-то и впрямь по-песьи. На Рону хотелось смотреть. Любоваться ее силой и ловкостью. Блодвин пересчитывала шрамы, прикрыв глаза, наслаждаясь этим неспешным утром. С изумлением поняла, что хотела бы просыпаться так каждый день — и дело не в ласках. Просто — в Роне. В том, как та по-домашнему улыбалась. Отставив кувшин и тазик для умывания, Рона небрежно зачесала влажные волосы наверх, чтобы непослушные рыжие пряди не лезли в лицо. Она посмотрела в окно…

— Снег выпал! — с неожиданной радостью выпалила Рона.

Блодвин поморщилась. Она тоже в любопытстве вылезла из уютной теплой постели, прошлепав голыми ногами по холодному каменному полу — тот словно обжигал. Обхватив себя руками, чтобы согреться, Блодвин смотрела на усыпанный белыми хлопьями двор. Неторопливый слуга, совсем крохотный, прохаживался там. Метель кружила. Скоро совсем занесет… Рона сцапала ее в жаркие объятия, от ее кожи разило теплом, как от печи, и Блодвин вздохнула, положив голову ей на плечо. Она понимала, почему Рона улыбается, глядя на мелькающие снежинки: они напоминали ей о доме. Блодвин они напомнили о том, что времени остается не так уж много.

— Ранняя зима, бывает, — проговорила Рона, возможно, угадав ее мысли. Хотела успокоить, но даже ее ласковые прикосновения к плечам не могли избавить Блодвин от тревожных мыслей о коронации, назначенной на день Самайна. — Это зима так, напугать заглянула. Скоро стает. Хотя, говорят, когда она начинается так рано, вся зима будет крепкой и суровой. Но не крепких я на севере не помню, — призналась Рона, усмехнувшись. — Может, тут у вас потеплее?

— Это неважно. Останемся во дворце.

— Будем устраивать пиры? — хмыкнула Рона, горячими губами провела за ухом, перебросив волосы Блодвин через плечо.

— Слишком хлопотно. Я… обычно сидела в библиотеке, читала книги об истории, о магии, — договорила Блодвин, смутившись. Роне, привыкшей к сражениям, вылазкам в лес и тренировкам, ее досуг должен был показаться весьма скучным, но Рона согласно кивнула:

— О, значит, ты много знаешь про рыцарей прошлого! Будешь рассказывать мне зимними вечерами!

Блодвин улыбнулась, сжав ее руку. Рона так искренне верила: эти вечера еще будут, что заражала Блодвин своей яркой надеждой.

***

Расставаться с Роной не хотелось, но Блодвин не могла пропасть надолго, позабыв об обязанностях. Да и от Сола доносились кипучие волны раздражения, потому что она оставила его скучать одного. Хуже ребенка. Блодвин была благодарна ему, что он не лез в ее мысли этой ночью, но вряд ли Сол сделал это из дружбы — вовсе нет, ему просто отвратительны были любые совокупления, о чем он ей весьма прямо сказал, когда она собиралась к Роне, не решаясь ступить в тайный ход. Странно, но именно этих ядовитых слов Блодвин не хватало, чтобы раздраженно дернуть плечом и сделать шаг в темноту. Блодвин не сомневалась, когда злилась. Она просто… делала.

— Я же могу покидать дворец? — спросила Рона. Уже одетая, она сидела на кровати и расчесывала гребнем густые рыжие волосы. За прошедшее с начала Турнира время они слегка отросли. Блодвин мимолетно улыбнулась, представив ее с косой, как у Гвинна.

— Конечно, можешь, ты гостья, а не пленница! Но будь осторожна, — попросила Блодвин. — Скоро поединки, и… кто-то может попытаться избавиться от тебя. Или хотя бы навредить. Тарин погиб из-за раны на руке. Тебе нельзя подставляться…

— Рыцари предпочитают честный бой, — проворчала Рона. — И Бедвиру, и Невиллу я доверяю. Да и Эньону тоже, иначе бы он не тренировался столько, — подумав, заключила она.

— Я всего лишь переживаю о тебе, любимая, — улыбнулась Блодвин. Ей нравилось, как это звучало. Так легко и хорошо. И в то же время связывало их воедино. — Попроси Бретту провести тебя по дворцу, развлечешься! Тут много интересного: галерея, библиотека, сады… их снегом занесло, но все равно там должно быть красиво.

За этой невинной болтовней Блодвин старалась скрыть тревогу. Она понимала, что Роне хочется навестить Гвинна и Скерриса, но… Мысль о покушении на рыцарей пришла Блодвин слишком легко, она была на поверхности. Это было то, что Блодвин сама непременно бы сделала. У Невилла, скажем, был брат во дворце, а значит, больше возможностей, да и магия…

Блодвин должна была оберегать своего рыцаря, насколько хватит сил.

Тайный ход был узким и низким, пришлось пригнуться. Блодвин чувствовала себя весьма неловко, пробираясь в свои покои, но если это было ценой за любовь Роны… что ж, пускай! Она подумала, что надо будет выбить пыль из платья, прежде чем отдавать его в стирку служанкам. Переход был короткий, слепой, поэтому она справилась и без факела, просто шла вперед, пока выставленной рукой не натолкнулась на старую деревянную дверь. Она вела в королевские покои, открывшись за портьерой с великолепным драконом.

В ее спальне кто-то стоял. «Сол?» — позвала Блодвин, потянувшись к связавшей их магии, но демон не откликался. Пусто. Тихо. Стараясь не шуметь, Блодвин выглянула из-за вышитой ткани, угадала стоявшую впереди фигуру… женскую, облаченную в легкое платье. Золотые волосы, ниспадавшие на плечи… Исельт? Исельт в ее покоях? Блодвин обдало холодным ужасом. Кости были рядом, она чуяла их под перинами, в сундуке, на столе среди бумаг. Она сможет защититься, воззвав к поющей магии. Но что сталось со стражей, кто допустил предательство и выпустил Исельт?!

Злость снова толкнула ее вперед, и Блодвин решительно шагнула навстречу Исельт. Магия выла внутри, отдавалась в ее собственных ребрах, особенно яростная и отчаянная, и она чувствовала, как кости отзываются, готовые к нападению. Исельт стояла спиной, в странной мечтательности глядя через приоткрытое окно. На широкий подоконник намело снега. Она обернулась…

У нее были глаза со множеством зрачков. Знакомые, нахальные, безумные глаза!

Исельт уставилась на Блодвин и расхохоталась визгливым демонским смехом:

— Видела бы ты свое лицо, детка! О, я хочу его на картине! Что, думала, пришло время для последней битвы? — невинно уточнил Сол. Обычно спокойное и улыбчивое лицо Исельт сложилось в неприятную гримаску. Он мотнул головой, чтобы отбросить мягкие золотые кудри с лица. В движениях демона в маске не было изящества Исельт, нет, она дергалась, словно тряпичная кукла. Сминалась. Искажалась, как в мутном зеркале.

— Ты… Я тебя убью! — бессильно пригрозила Блодвин.

Ей очень хотелось ударить что-то. Или кого-то.

Очевидно, это было наказание за то, что она заставила Сола принять ее облик и спать в ее постели. Будучи фамильяром, Сол не мог нарушить просьбу, но томиться в облике Блодвин ему наверняка надоело, вот он и решил… Сдавленно зарычав, Блодвин резко оборвала связь с костями, которые легли на место, успокоившись.

— А если бы я напала на тебя? Весело бы тебе было? — воскликнула Блодвин.

— А-а, поверь, не ты первая… Но, как видишь, я все еще здесь! — он развел руками.

Стараясь не смотреть на Сола в облике златовласой Исельт, Блодвин отвернулась. Она быстро скинула одежду, свернула ее и припрятала в самую глубь шкафа — она разберется с этим позже. Накинув ночную рубаху, Блодвин разлохматила волосы, чтобы притвориться, что только проснулась. Позади раздался шорох, напоминающий шелест расправленных крыльев, и, обернувшись, Блодвин увидела только знакомого лохматого филина, покачивающегося на жердочке.

— Агнес ждет неподалеку, я сказал ей, что скоро проснусь, — ухнул Сол, когда Блодвин гордо прошествовала к дверям.

Служанка и впрямь была поблизости. Разговаривала с сиром Уильямом, охранявшим покои принцессы. Заметив Блодвин, которая изо всех сил постаралась казаться заспанной и растерянной, Агнес встрепенулась, как застигнутый преступник. Блодвин только попросила натаскать ей ванну, чтобы освежиться, и та побежала передать поручение…

Железная ванна стояла в отдельной комнатке ее покоев, где принцесса могла позаботиться о себе. Присланные слуги быстро натаскали воды, так и замелькали ведрами. Прислушиваясь к их разговору, Блодвин уловила только то, как все они переживают об Арнве. События ночи размывались и полнились жутковатыми подробностями, вроде того, что Арнве пытались отравить, чтобы развязать войну между Эйриу и Островами… Волновались не только о битве, которая если и случится, то нагрянет на север, но и о здоровье посла. Что ж, Арнве успел завоевать любовь двора и даже слуг. Особенно среди женщин.

Намыливаясь, Блодвин думала об Исельт, вынужденной провести ночь в темнице, и ликовала. Сол тоже решил почистить перышки. Едва ли демону, сотканному из ночной темноты, нужно было ухаживать за собой, но Сол с удивительным упрямством притворялся живым, даже когда они с Блодвин оставались наедине…

Переодевшись и показавшись перед слугами и придворными дамами, Блодвин недолгое время посвятила разговору с советниками насчет следующего поединка, а потом вернулась к скопившимся на столе письмам и посланиям. Блодвин, как и рассчитывала, нашла записку от друидов, они предрекли снег — Блодвин не прочла ее, занятая подготовкой к пиру. Но зато убедилась воочию, что предсказания — нечто большее, чем таинственные бредни. Оборот колеса заканчивался, природа умирала… Ангус надеялся, что холода остановят гниение, но Блодвин бы не была столь наивной. Наверняка станет только хуже, пусть и распространение заразы не будет так заметно. Да и больных в городе становилось все больше, судя по сообщениям от стражи. Блодвин написала письмо Тристану, где просила внимательно проверять каждого, кого Служители захотят утащить в Гнездо, и передала слуге, чтобы отнес. Потом, собравшись с мыслями, Блодвин пошла в комнаты, отведенные Йоргену.

Блодвин сознавала, что они рискуют. Присутствие Птенца казалось уступкой Служителям: она позволяла одному из них переступить замковые ворота и все время находиться рядом, присматривать за ней. Конечно, в Йоргене не было вороньей гнили, какой нарочно заражали себя Матери, но древний договор был непреклонен: любому, называющему себя Служителем, нужно было королевское дозволение. Блодвин, выписывая приглашение и на имя Йоргена, как и для других гостей, задумалась, как это похоже на договоры с демонами. Их тоже следовало пригласить по имени.

Со стороны это не выглядело подозрительно: рыцари нуждались в лекаре, Йорген приглядывал за Невиллом, чтобы пробудившаяся магия не навредила ему же раньше, чем он сумеет сразиться. Потому Йорген и получил приглашение. Служители признали, что в роще нельзя оставаться: и из-за гнили, и из-за ранних морозов. Никому не нужно, чтобы рыцари слегли с лихорадкой, поэтому Блодвин любезно предложила разместить их во дворце. А куда бы еще Служители могли их пристроить, не в сумрачное Гнездо же! Йорген выступил посредником; на удивление Блодвин, с ее предложением быстро согласились. Но Служители вполне могли заподозрить, что Йорген договорился с принцессой о сотрудничестве. И кто знает, как еще они могли надавить на лекаря…

При дворе имелся постоянный лекарь, старик, который сам уже едва видел. Наверное, что-то в своем деле он понимал, потому как постоянно советовал Мерерид воздерживаться от вина и сладостей. В остальном же… К Ингфриду Блодвин бы его не подпускала. Не потому, что он мог обнаружить обман — все же вардаари был искусным притворщиком, — но потому что лекарь Майл мог попросту замучить его странными отварами и кровопусканиями, которые он постоянно применял к захворавшим слугам, чью кровь было не жалко.

Для Йоргена тоже нашлись гостевые покои, которые он быстро превратил в рабочие. Заглянув, Блодвин сразу же почувствовала стойкий запах трав. Было в них знакомое: вербена, шиповник. Она отметила, что Йорген попросил слуг сдвинуть вместе два больших стола: тут же он и смешивал травы, и записывал что-то. Склянки громоздились, угрожая свалиться с ужасным звоном. В некоторых из них Блодвин видела вполне привычные порошки, смолы и сухие корешки, но вот в других плескалось что-то черное, на вид липкое, что напоминало Блодвин о той гнили, застывшей в трещинах лиц Вороньих Матерей…

— А-а, принцесса, — заметил ее Йорген, неизящно поклонился. — Благодарю за убежище. Жаль, тут слишком светло, — пожаловался он, кивнув на широкое окно, которое было прикрыто занавесью. — Не всем… образцам это нравится.

— Мы постараемся что-нибудь придумать, если свет будет доставлять неудобства, — пообещала Блодвин.

Пригрозила бы за жалобы отправить его в склеп. Но Йоргену это предложение могло и понравиться.

— Все в порядке? — спросила Блодвин у Йоргена, стараясь держаться непринужденно. Она спрашивала, конечно, о том, не вмешались ли Служители.

— Никто не узнает о нашем небольшом заговоре, принцесса, пока он ни к чему не приведет. Да и они, к счастью, не могут читать мысли обычных людей. А к пыткам я равнодушен, — пожал плечами Йорген.

— То есть? — нахмурилась Блодвин. — Тебя пытали? Наказывали?

— Иногда мне бывало интересно, что чувствуют мои подопытные. Зато теперь у меня есть отвар, который избавляет от боли, даже самой сильной.

Блодвин рассматривала Йоргена со все растущим интересом. Было в нем что-то… нечеловеческое. Такое, что даже Сола заставило поежиться. Лекарю он не показывался, опасаясь, как бы Служители все же не попытались лишить Блодвин демона, но прятался поблизости.

Йорген держался отстраненно. Не радовался приглашению, не ответил пока что на предложение Блодвин работать вместе. Он изучал воронью хворь, по словам Роны, а значит, Блодвин могла найти лекарство, даже не имея записей матери. Но настороженность Йоргена все портила, хотя Блодвин и понимала, как сложно доверять незнакомому человеку. Ей тоже было неловко, когда она прохаживалась за спиной Йоргена и украдкой рассматривала его работу. Он прямо сейчас писал, не обращая внимания на принцессу, и это одновременно раздражало и восхищало ее!

— Я взял себе за правило не доверять владыкам, — неожиданно заявил Йорген, поставив точку и отложив перо. — Это не заканчивается ничем хорошим. Однажды мой отец предрек по костям смерть князя. Сказал, что его убьет любимый конь. Отца разорвали лошадьми, а нам с братом пришлось бежать.

Рассматривая его лицо, Блодвин не увидела ни тени сожаления. Йорген говорил спокойно, словно они обсуждали выпавший снег.

— Значит, Служители менее… непредсказуемы?

— Их Богиня — это предсказуемость. Постоянство. Они не менялись сотни лет и не стали бы дальше, если б мир не взбрыкнул, — напомнил Йорген. — Они всегда подчиняются правилам. А вот взбредет ли тебе казнить меня завтра… я не знаю.

— Но оборот колеса невозможно остановить. Служители сделали только хуже своим постоянством! А я не хочу смотреть, как моя страна умирает.

— Ты же решила занять место Мор’реин? Не думала, что и твое правление когда-то закончится? — прямодушно спросил Йорген.

Блодвин вздохнула, стиснула руку в кулак, впиваясь ногтями в кожу. Полукружия боли. Она понимала Йоргена: боль была необходима. Как и смерть. Блодвин знала это. Боги должны сменять друг друга. Ей тоже… придется умереть? Будто удовлетворившись тем, что выбил ее из равновесия, Йорген снова вернулся к отвару. Укрепляющие травы. Не яд. Это успокаивало. Ей все еще хотелось вцепиться Йоргену в шею за то, как легко он ее задел.

— Нам нужно сделать все, чтобы закончилось правление Мор’реин, а дальше поглядим, — железным тоном сказала Блодвин. — Вообще-то, я пришла к тебе по делу. Ты знаешь что-нибудь об уроборосе?

Хотя Йорген мог попросту отмахнуться, он медленно кивнул. Облокотился на стол, сложил руки на груди и уставился на Блодвин в немом вопросе. Так и хотелось прикрикнуть, что это не его дело, откуда она узнала, но Блодвин вспомнила вчерашний разговор с Роной… Она должна была доверять союзникам; это честно: правда на правду. И рассказала про то, что поведал ей Моргольт. Стоило бы пригласить рыцаря, чтобы он сам все объяснил, но Блодвин предпочитала держать его подальше. Она до конца не была уверена, что Исельт червем не залезла в его разум и не может подслушивать.

— Что ж… Птенцу вроде меня этого знать не положено, но я слышал о них. Сборище богатеев, которым не нравятся ограничения Служителей. Скажем, запрет на прием иноверцев в Эйриу, если только это не важный посол вардаари, — напомнил Йорген. Блодвин кивнула: ее тоже волновал этот закон, закрывавший ее страну от влияния иноземцев. Без новых идей и изобретений не будет развития, и неважно, если их принесет чужак. Но она не могла отменить закон без разрешения Служителей, поскольку они ведали всеми делами о ереси и преступлениях против Вороньей Богини. — Все эти запреты плохо влияют на торговлю, на… налаживание связей. Весьма разумно, что, если воцарится Исельт, подобных запретов станет только больше.

— Они очень могущественны, раз узнали о планах Служителей посадить на трон Исельт.

— Перехватить переписку должно быть не так сложно, — пожал плечами Йорген. — Сдается мне, этих людей волнует только выгода. Но вы можете попытаться привлечь их на свою сторону… если найдете. Золото никогда не повредит.

Толком не зная, откуда начать, Блодвин кивнула. Она надеялась, что Йорген даст ей ценные зацепки, но сложно было ожидать этого от Птенца…

— Скажи мне, если узнаешь что-то новое о хвори, — повелела Блодвин, прежде чем уйти.

Отвлекшись на свои записи, Йорген даже ничего не ответил.

До обеда Блодвин успела еще отослать несколько книг Ингфриду, наверняка изнывающему от скуки в покоях. Она надеялась, что тот умеет сносно читать на эйрийском. Торговые договоры составлялись весьма точно, а вот поэты любили украшать баллады сложными образами. В любом случае Ингфрид мог поразвлечься, глядя на рыцарей, побеждающих на нарисованных картинках разнообразных чудовищ. Блодвин хотелось бы сидеть рядом и посмеиваться над драконами, похожими на жирных котов.

Попутно Блодвин размышляла о том, что может привести ее к уроборосу. Если речь о больших деньгах, тут наверняка замешаны купцы… Могли ли Нейдрвены что-то знать? Уж точно не Скеррис, проводивший все дни в битвах и кутежах; нет, стоило добиваться встречи с Дейном, а это значит идти на поводу у Камрин и ее амбиций… Но ей нужно было нащупать след. Хотя Блодвин была уверена, что это не просто богатеи мутят воду. Чтобы решиться на убийство Исельт, нужно понимать, во что она может превратиться. Купцы давали деньги — да, несомненно, но кто стоял в центре, во главе? И чего они добивались на самом деле?

Служанка, у которой Блодвин спросила насчет рыцарей с Турнира, радостно сообщила, что те собирались побиться во дворе. С неудовольствием вздохнув — в такую холодную пору, да еще и устраивать драку, где можно покалечиться! — Блодвин направилась туда. Сир Уильям, сопровождавший ее, хранил суровое молчание. Пожалуй, таких рыцарей Блодвин предпочитала. Вдумчивых, рассудительных. А участники Турнира были бешеными мальчишками, желавшими показать себя.

Блодвин попросила принести ей теплый плащ, накинула его. Снежинки, кружась, падали на землю. Сол прошуршал у нее над головой, описал круг над двором, раздалось тоскливое уханье. Неспешно Блодвин обогнула заснувший сад и приблизилась к ристалищу, спрятавшемуся за беседками. Давно здесь не раздавался лязг оружия… Сыновья в королевской семье рождались редко, так что только гости развлекались здесь доброй битвой. Место это было скорее памятью: говорили, что Артур тренировал здесь лучших рыцарей.

Взглянув на бившихся, Блодвин опасалась увидеть Рону: она ведь говорила не ввязываться в неприятности… Но с изумлением уставилась на Моргольта и того здоровяка Эньона. Оба дрались без шлемов, в кожаных доспехах и, судя по мокрым раскрасневшимся лицам, сражались уже приличное время. Сгрудившиеся зрители подбадривали их криками. Стражники, свободные от караула, придворные дамы в мехах, гости, оставшиеся переночевать во дворце… Блодвин обвела взглядом разрумянившиеся лица, озаренные улыбками. Что ж, похоже, им было мало сражений на арене, они хотели опять увидеть хорошую битву. Пусть и бескровную. Моргольт и Эньон сшиблись снова, от мечей полетели искры.

Чуть в стороне от толпившихся зрителей Блодвин приметила Тристана и Рону. У нее было дело к капитану королевских рыцарей, но Блодвин покосилась на Рону. Сможет ли она… Когда Блодвин неспешно приблизилась, Рона только почтительно поклонилась, ничем не выдав то, что они виделись еще утром. Блодвин сомневалась прежде, что Роне будет подвластна игра в маски, столь любимая при дворе, но та неплохо держалась, ничем не выдав их. Конечно, ей ведь приходилось столько притворяться юношей…

Когда Блодвин подошла, Тристан, смеясь, что-то рассказывал Роне. Впервые за долгое время он улыбался. Снежинки осели на седеющих кудрях, припорошили Тристана, как будто делая его еще старше, но его глаза весело посверкивали.

— Делаете ставки, сир Ривален? — уточнила Блодвин.

— Я всего лишь восхищался умениями сира Моргольта, — пояснил он. — Юному Аэрону было очень интересно, где он так выучился владеть мечом, если родился низкой крови…

— Я, конечно, не хочу сказать, что он чем-то хуже, — ввернула Рона, — но рыцари упражняются с оружием с детства, а крестьянских детей обычно посылают размахивать тяпкой в огороде. А он хорошо держится.

Моргольт умело обошел Эньона, который едва не пропустил очередной — очевидный — удар. По спокойным и точным движениям Блодвин показалось, что Моргольт давно мог бы разоружить противника, вывернув у него меч из руки, как сделала Рона со Скеррисом на арене, но Моргольт тянул бой. Нет, он не игрался, не издевался над искренне распалившимся Эньоном, неспособным уступить. Моргольт будто бы хотел забыться в этой драке, снова и снова наседая на юного рыцаря. Терялся в криках толпы и в перезвоне стали.

— Природное умение! — пояснил Тристан, когда Моргольт ловко ужалил Эньона в плечо. Быстро сверкнувшее движение руки, такое естественное и легкое, что Блодвин вполне поверила словам Тристана: Моргольт словно чувствовал сталь, говорил с ней на одном языке, как Блодвин — с костями. — Когда-то мой предок, сир Персиваль, тоже был обычным крестьянином, который пошел в армию, чтобы защитить наши земли от нашествий вардаари. Королева оценила его умения в бою и посвятила в рыцари! А на гербе моего рода та самая река, которую удерживал отряд Персиваля.

Пока Тристан с гордостью рассказывал историю, Рона напряженно следила за боем. Блодвин отметила, что она больше глядит не на мелькающего ловкого Моргольта, а на тяжелые замахи Эньона. С содроганием Блодвин вспомнила, какой удар обрушился на тонкое тело Тира… Рона не видела этого, но ей наверняка рассказывали, и теперь она воочию наблюдала силу будущего противника, слышала, как яростно сталкиваются мечи. Хватит ли у нее сил? Встретившись взглядом с Блодвин, Рона улыбнулась, как будто пытаясь ее подбодрить.

Моргольт поднырнул вниз, целясь по ногам Эньона. Тот выставил меч, чтобы принять удар. «Ловушка!» — восхищенно взвизгнул Сол. Он тоже наблюдал за битвой, с жадностью ожидая крови. Меч Моргольта ловко извернулся, он вскинулся, перенаправив удар, и сияющее острие коснулось шеи Эньона. Быстро отняв клинок, Моргольт улыбнулся и чуть поклонился Эньону, поблагодарив за бой. Весь красный и недовольный, Эньон все же тоже склонился. Ревущие зрители встретили их обоих.

Толпа понемногу начинала расходиться. Когда спал азарт и рассеялось жаркое марево битвы, многие почувствовали неприятный зимний холодок и поспешили укрыться во дворце. Хотя тянулись неспешно, как будто ждали, что найдется еще несколько смельчаков. Некоторые поворачивались к Роне. Она потянулась, задумчиво глянула на ристалище и на Моргольта, но лишь покачала головой. Выбрав наблюдать, Рона оценивала противников. Что любопытного она усмотрела в Эньоне? Какое-нибудь слабое место? Откланявшись перед принцессой, Рона вслед за будущим соперником направилась к навесу, догнала Эньона, заговорила… Блодвин жаль было, что она не слышит их, но Рона улыбалась сквозь пелену метущего снега.

— Не хотите отобедать вместе, сир Ривален? — вежливо уточнила Блодвин, но по ее голосу было отчетливо ясно: это не просьба, а приказ. Тристан, конечно же, согласился и бережно подал ей руку, чтобы проводить во дворец. «Разумеется, когда еще у него будет возможность подержать какую-нибудь женщину под ручку!» — хихикнул Сол.

Обычно она предпочитала трапезничать в одиночку, если только не выпадал какой-то случай, праздник или важный день, вроде давешнего пира. Тогда собирались все придворные, и Блодвин по-прежнему неловко чувствовала себя под их взглядами. Но с Тристаном ей было гораздо проще — быть может, потому, что рыцарь всегда и во всем был честен.

— Кажется, вы с Роной хорошо ладите, — негромко сказала Блодвин.

— Он… то есть… славный рыцарь, принцесса, — смешавшись, выдавил Тристан. — Аэрон хорошо понимает, чего стоит защищать других. Я наблюдал за рыцарями, и я много раз видел, как он помогал другим, не прося ничего взамен.

Приятно было, что Рону ценят, особенно такой рыцарь, как Тристан. Ему, вопреки двору, не были важны происхождение или состояние, он смотрел только на умения и поступки. Несмотря на их ссору с Гвинном, Рону он явно уважал. Блодвин вздохнула. Может, сдайся Рона на поединке, Тристан смог бы устроить ее в королевскую стражу, чтобы она всегда была рядом… Но от Турнира слишком многое зависело, и Блодвин не могла предпочитать безопасность возлюбленной тому, чтобы свергнуть Мор’реин и избавить землю от гнили.

Если служанка и удивилась, увидев Блодвин в сопровождении командира королевских рыцарей, то виду не подала. Быстро накрыла стол и для Тристана, поставила перед ним кубок вина. Мягко улыбнувшись, Тристан попросил виноградный сок, как и у принцессы. Блодвин наблюдала за ним, помешивая ложкой легкий рыбный суп. Тристан ел молча, аккуратно, стараясь не смотреть на Блодвин: невежливо глазеть за трапезой. Его наверняка мучило любопытство, когда он пытался понять, зачем Блодвин его позвала.

— Вы не навещали Исельт? — спросила она.

Тристан не сразу нашелся с ответом:

— Я удостоверился, что ее содержат в приличествующих ее положению условиях… Но лично я с ней не говорил. Не считал это правильным.

— Разговаривать с бывшей невестой через решетку? — уточнила Блодвин.

— Да. Сомневаюсь, что смогу…

Если бы у Блодвин было самое глубокое и сырое подземелье, она бы с радостью поместила туда Исельт. Но она содержалась в королевской тюрьме — то было укрепленное здание неподалеку от казарм стражи. Обычно оно пустовало. Вероятно, последним важным преступником в нем содержался вардаари, убивший ее мать. Ну, и помнится, Мерерид сажала туда некоторых своих любовников, обвиняя в растрате казны, когда они наскучивали ей или обижали ее. Исельт проводила дни в приличной, пусть и бедно обставленной комнате. К ней даже допускали служанку.

— Ничего подозрительного из-за ее… положения? — спросила Блодвин. — Предупредите рыцарей, чтобы были осторожны. Я читала, что в такое время обостряется магия, хотя полной силы она достигнет после рождения дитя.

— Я передам. Хотя… никто не заметил в Исельт ничего странного, — сказал Тристан, он явно цеплялся за последнюю надежду. — Мог ли Моргольт ошибаться?

Покачав головой, Блодвин вздохнула. Вряд ли Моргольт, который сам приносил Исельт кровь и плоть больных вороньей хворью для ритуала, мог что-то неверно понять. И гораздо хуже совершать это, содрогаясь от отвращения к той, кто тебя поработил. Ей было жаль Моргольта, теперь пытавшегося затеряться в битве. Наверное, он завидовал участникам Турнира. Они могли просто умереть, прославиться. А он, даже если Исельт казнят, будет всю жизнь вспоминать эти дни.

— Она всегда хотела детей. То есть, наверное, любая женщина хочет, — размышляя, Тристан посмотрел на Блодвин и как-то осекся. — Но Исельт грезила этим.

Возможно, детьми от Гвинна — несколькими, чтобы наверняка. Удобно было бы держать его на привязи магии: друг семьи, как же… У Гвинна-то кровь сильнее, как считала Исельт. Но Блодвин промолчала.

— Я понимаю, почему она могла… обезуметь после того случая. Но чтобы решиться на такое… Даже представить невозможно, — пробормотал Тристан. — Может, если бы мы рассказали ей о том, что рождается от силы Вороньей Богини, она бы отказалась?

— Думаете, она поверила бы нам? Тем, кого считает своими врагами? Многие колдуньи думают, что после рождения ребенка в женщине пробуждаются особые силы. Хотя я считаю, дар крови все же важнее, — сказала Блодвин. — Но Исельт поверила в свою мечту.

— Она говорила, что слышит голос Богини.

Безумие. Настоящее безумие — или настолько она верила в этот обман, что сама себя убедила? Блодвин на мгновение даже стало жаль Исельт, но она тут же подавила это никчемное сожаление. Стиснула серебряный нож, надрезала кусок мяса, глядя, как золотистый сок стекает на блюдо. Исельт убила бы ее, представься возможность, ведь только Блодвин мешала ей занять трон. Убила бы и Тристана, если бы он мешался ей на пути.

— Иногда я даже задумываюсь, а что, если она права, — признался Тристан. — Вдруг Мор’реин и правда способна все исправить? С детства я верил в добрую Богиню, в Мать, которая обнимает всех крыльями. Но разве эти рыцари на Турнире — не такие же дети?

— Мне жаль, Тристан. Вашего ребенка. Но невозможно вернуть то…

— Чего нет, — повторил Тристан, как эхо. Это были его же слова, выкрикнутые в лицо Исельт. Но надежда все равно отравляла его мысли, заставляя сомневаться.

Странно, но Блодвин никогда не прельщала идея завести ребенка. Даже отвращала — мысль, что придется пожертвовать своим телом и временем. Конечно, были кормилицы и няньки, королева не обязана отрываться от государственных дел, чтобы разобраться с рыдающим младенцем. Но даже на девять месяцев отдать свое тело… Блодвин ненавидела слабость. Не хотела быть уязвимой.

Может, будь Рона и впрямь Аэроном, они бы могли… Но и правда: к чему размышлять о том, чего нет?

— Это не слишком подходящий разговор для трапезы, простите, принцесса, — сказал Тристан, виновато поглядев на Блодвин. — Я не хотел вас расстроить… Я ценю то, что у меня есть. И горевать о прошедшем слишком расточительно, когда мы должны сражаться за наше будущее.

Такой Тристан нравился Блодвин гораздо больше. Она кивнула, улыбнувшись, подняла кубок. Они соприкоснулись со звоном, как у рыцарей на пирах. Приятно было пить с тем, кому доверяешь. Пить за будущее. Хотя это и был всего лишь виноградный сок, Блодвин почувствовала тепло, которого не могло дать вино с пряностями.

— Тогда поговорим о Турнире?

Тристан тяжело вздохнул. Посмотрел на приборы, как будто бы подумывал зарезаться.

— Они сказали, что провести поединок нужно в вороньих камнях. Обычно только последняя битва случается там, но возразить мы, как я понимаю, не можем, — хмыкнул он.

— Их последняя попытка напоить Мор’реин кровью, — сказала Блодвин. — Они считают, что жертва в круге отдаст силу именно Вороньей Богине.

Но не самой Блодвин. Она не знала, насколько это правда, но казалось, что Служители хотят заодно ослабить ее, отняв у нее последнюю желанную жертву. А вдруг именно этих крупиц магии не хватит, чтобы распахнуть врата в обитель богов и стащить Мор’реин с трона? Ей нужно было все, все до последней капли! Блодвин чувствовала привкус крови, дразнящий на языке, а не сладковатый виноградный сок, и ликовала вместе с Солом.

Истина не важна. Главное — во что верят люди. Мирддин, тенью пронесшийся по ее сознанию, Мирддин, спящий где-то в глубинах чернильно-черной души Сола, научил ее этому. Жертвы предназначались Мор’реин, потому что люди безоговорочно верили в это. Верили, должно быть, и королевы, поколениями сменявшие друг друга, которые не осмеливались забрать себе настоящую силу и власть. Какая разница, кто сидит на троне, когда боги правят душами? Даже ее собственная мать, отважно решившая сопротивляться запретам Служителей и искавшая лекарство от хвори, — и она тоже не смогла заявить права на божественный трон! Глухое разочарование глодало Блодвин изнутри. За столько лет — ни одна из них; а ведь этого гниения, пожравшего и прекрасную рощу, и горожан, можно было избежать.

— Удивительно, но мы со Служителями хотим одного: чтобы Рона победила, — поделилась Блодвин. Она откинулась на высокую резную спинку, покачивала рукой, свешенной с подлокотника. Небрежно, устало. Тристан с неизменной вежливостью позволял ей эту вольность. — Им нужно, чтобы выиграла девушка…

Тристан не казался изумленным, значит, Гвинн рассказал ему. Только о том, что позже случается с победительницами, наверняка предпочел смолчать. Если даже его, далекого от правил чести, это так поразило, то до чего доведет Тристана правда о надругательстве над традициями?..

— Выходит, мы можем просто не мешать им и позволить Роне выиграть? — нахмурился Тристан. — Ах, нет…

— Что такое?

Он виновато посмотрел на Блодвин.

— Я знаю еще об одном участнике. Бедвир, точнее… я не знаю, как ее зовут в самом деле. Я случайно увидел ее во время одного из испытаний. Девушка, я в этом не сомневаюсь. Хорошая певица, но… никудышний воин.

Значит… значит, Бедвир. Знала ли Рона? Она мало говорила о своих соперниках, хотя Блодвин замечала, что она относится к ним хорошо, как к приятелям. Они и впрямь многое пережили вместе, а потому Блодвин соглашалась потакать этой слабости, не заводила с Роной разговоры о поединках. Но возможно ли, чтобы Рона видела в одной из участниц себя, а потому оберегала ее?

— Расскажите еще об этом Бедвире, — потребовала Блодвин.

В честности Тристана она не сомневалась. Рыцарь обстоятельно описывал Бедвир: испуганную девицу, оказавшуюся среди воинов. Конечно, среди них были те, кто трусил или от природы не мог быть суровым рыцарем — не тот склад тела и души. Но мало кто из тех мальчишек дожил до последних испытаний, а потому впору было подозревать Бедвир в том, что ей помогали. Так же, как и Роне. Тристан называл ее хорошей, но не слишком-то смелой. Неумелой в бою. Похожее впечатление сложилось у Блодвин от схватки на арене: Бедвир победила только благодаря удаче, ее битва не напоминала борьбу на острие клинка судьбы, как у Роны и Скерриса, а была лишь вовремя использованной ошибкой.

У Служителей осталось двое девушек, и любая из них могла занять место рыцаря-защитника. И не безопаснее ли им было выбрать послушную Бедвир? Рона была слишком упрямой, слишком смелой, слишком… живой. Служители ненавидели все живое.

А значит, Бедвир должна умереть.

И Блодвин нужно об этом позаботиться.

— Послушайте, так говорить нехорошо, но я уверен, что Рона справится. Она бьется гораздо лучше по сравнению с этой бедной девушкой, — с горячностью заявил Тристан. Он взволнованно посмотрел на Блодвин, как будто боялся, как бы она не совершила ошибку, о которой потом пожалеет. — Если им придется сойтись в бою, Рона вас не подведет.

— Дело не в Роне. Если сражение будет в кругу вороньих камней, Служители могут воззвать к магии, — поморщилась Блодвин. Она не была даже уверена, что камни принадлежали Мор’реин, а не Ушедшим, но Богиня присвоила их себе, под ними текла ее тяжелая сила, пахнущая гнилью и кровью. — Думаете, случайность — то, что подряд победили несколько женщин? Я знаю, что женщины могут сражаться наравне с мужчинами, Рона убедила меня в этом, но это слишком уж очевидное совпадение. Служители как-то помогают им, не зря битва проходит у алтарей Мор’реин!

— Вы в этом понимаете куда больше, принцесса, — пошел на попятную Тристан. — Тогда я постараюсь осторожно поговорить с ней… узнать что-нибудь.

Неохотно Блодвин согласилась. Время ждало: следующий поединок был назначен через неделю, которую рыцари проведут во дворце, под ее присмотром… в досягаемости Блодвин и Сола, что изрядно успокаивало. Демон уже клубился рядом, прямо за спиной Тристана, оживившись после мысли о смерти Бедвир. «У нее сладкая кровь, ты ведь знаешь, что певцы — тоже чародеи?» — хихикнул он. «Смотри, как бы и ее слова не поселились в твоей голове, она и так едва держится», — подумала Блодвин. Она все еще злилась на него после утренней выходки, но все же образ Бедвир, истекающей кровью, хватающейся за горло, был… заманчивым. Это ведь ради Роны. Ради них обеих.

Распрощавшись с Тристаном, Блодвин некоторое время сидела в тишине, размышляла. Прикидывала, что ей нужно написать Нейдрвенам, чтобы привлечь внимание и не спугнуть тем, что так быстро пошла на попятную. Камрин нужен был брак, Блодвин — знания об уроборосе. Задумчивая, она неспешно шла по запутанным коридорам. Позвякивание доспеха сира Уильяма, державшегося позади, на почтительном отдалении, даже успокаивало. Блодвин заметила, как по пути в ее покои, где она хотела написать злосчастное письмо, тень ее удлинялась и росла. Когда двери за Блодвин закрылись, отрезав ее от живущего своей хлопотной жизнью дворца, Сол воплотился, встал прямо перед ней, обдав дуновением сырого холодного воздуха, совсем как в подземелье.

— И почему тебя так волнует этот рыцарь? — с разочарованием вздохнув, спросил Сол. — Мне нравились его страдания!

Вот оно что… Сол злился, потому что Тристан немного ожил и посмел думать о будущем, и теперь демон не мог пировать на его измученной душе. Блодвин пожала плечами:

— Тристан многое делает для меня. Для всей Эйриу. Он хороший союзник, надежный. К тому же мне нужно, чтобы он свидетельствовал против Исельт.

Собрать суд тоже было неприятной задачкой, поскольку требовалось созвать многих людей. К счастью, почти все лорды и леди были в Афале, никуда не уехали из-за празднования Турнира и коронации, иначе стоило бы ждать их возвращения. Не хватало лишь Селвина Нейдрвена, крайне озабоченного делами на юге, и это раздражало Блодвин; она уже подумывала разрешить Камрин прийти вместо него.

Но почему же Сола так злил Тристан? Разве что раздражал своей излишней сдержанностью и добродетелью, отвратительной любому демону?

— Дело в жертве? — догадалась она. — Боишься, я не смогу выбрать?

— Ты тратишь свое сердце на тех, кто этого не заслуживает, — заносчиво хмыкнул Сол, — и в итоге у тебя не останется ничего. Когда приносишь жертву, она должна быть глубже, чем обычное уважение.

Боялся ли Сол, что Блодвин попытается смухлевать? Подсунуть магии не истинную жертву, а кого-то малозначимого — скажем, Тристана, который, как верный рыцарь, обязан был умереть во имя своей королевы? Прежде Блодвин не задумывалась об этом, но теперь решила, что он сам согласится погибнуть, лишь бы Эйриу не сгнила в мучениях. Это и отличало Тристана от прочих придворных, кого Блодвин терпеть не могла.

— Моргана принесла не ту жертву? — догадалась Блодвин. — Ты говорил, она была… слабой.

Мысль сверкнула, как молния, ослепила вспышкой. Она помнила, как ранили Артура. Его память еще плескалась рядом, за веками, стоит только окунуться. Что-то пронзило его — не жертвенный нож, а копье или длинный меч. Блодвин слышала хруст ребер. Видела озаренное огнями бледное лицо воительницы, различала рев кипящей битвы. Блодвин видела и Моргану, непривычно человечную, с застывшим в синем взгляде отчаянием.

Что, если Артур умер у нее на руках, так и не послужив жертвой? Или жертва была слаба, потому что жизнь вместе с кровью выталкивалась из его тела, пока его волокли куда-то подальше от битвы?..

— Я… да, я… — Сол запнулся, как будто забыл слова. — Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит… Возносясь до богов, ты отдаешь часть своего сердца. Ты сам — жертва. Но жертву нужно облечь в плоть и кровь.

— Так кого Моргана отдала? — настойчиво крикнула Блодвин.

Моргана была одна, поняла она. Моргана сторонилась людей, храня свои тайны, она мечтала о власти, прячась за спиной брата. Невозможно не любить того, с кем с детства выучился выживать, с кем сросся за годы странствий. Но больше у нее никого не оказалось, и она выла, когда Артур умирал у нее на руках.

— Я не повторю ее ошибок, — сказала Блодвин, коснувшись руки Сола. Тот удивленно уставился на нее, не веря, что она не побрезговала к нему притронуться. Но Блодвин только улыбнулась, переплетя пальцы с пальцами демона. Они были холодные, как у мертвеца. — У меня есть сердце, Сол, видишь? Оно мне не мешает. Я думала, что ради власти должна вырвать его из груди и положить на алтарь, но это не так. Посмотри на Ингфрида: человека искреннее него я никогда не видела. А ведь вардаари идут за ним и верят ему. Как предводителю, как другу. Он умеет любить свою Рикку и умеет быть хорошим другом. Сердце — не обязательно слабость.

— Так кого же ты принесешь, моя госпожа? — издевательски хохотнул Сол. — Одного из своих многочисленных друзей?

Дело было не в нежных чувствах, а в их силе.

— О, нет, — рассмеялась Блодвин. Нет, она не отдаст тех, кто ей дорог, она будет сражаться за них. — Я отдам Исельт. Потому что только тот, у кого есть сердце, может ненавидеть.