Качели, сигареты и шерстяное пальто

Была своя доля иронии – это Люси отметила позже, – что она присела именно на качели. 

Детскую площадку посреди какого-то сквера подёргивало тусклым светом единственного фонаря. На специальном покрытии под её ногами тут и там виднелись въевшиеся, застарелые пятна, а кое-где оно вовсе отсутствовало явно не первый день; краска на металле выцвела и потрескалась. Одного вида этой площадки хватало в качестве напоминания, что район был не самым приятным... для Люси, впрочем, весь Лондон уже давно стал таким районом. Вокруг ни души, и никто даже не услышит криков, но её это почти не беспокоило, какая разница: ночью в пустынном сквере, при свете дня или при свете лампы, под глухой шум музыки и голосов, доносившихся из-за двери. Лондону было решительно всё равно, где и в каком часу макнуть тебя лицом в лужу грязи. Полосы газет, трубившие об очередном гуляющем на свободе убийце, она уже давно воспринимала как должное. 

Поплывшая тушь теперь щипала глаза. «Соберись, Люси», – повторила она себе раз, два, но больше не настаивала. Сегодня это не помогало. Тот факт, что раньше её арендованная тесная комнатушка на окраине давала ей хотя бы иллюзию временной безопасности, а после сегодняшней ночи она вдруг не могла найти в себе сил вернуться даже туда, говорил о большем, чем ей хотелось слышать. Она не знала, что делать с этим откровением; не желала думать о том, что если её «соберись, Люси» и то до сих пор работало в кредит. После резкого наплыва эмоций образовавшуюся в ней пустоту впервые вместо спокойной рассудочности заполнили апатия и растерянность. 

Люси достала из сумочки телефон: на экране высветилось два пропущенных с разницей в минуту от Спайдера. На часах было пять утра, её рабочий день официально закончен, но она знала, что завтра тот ей это припомнит. 

Не случится ничего, к чему бы Люси уже не была привычна, но как бы она хотела до тех пор побросать немногие свои вещи в чемодан, урвать у беспокойного разума пару часов предрассветного сна; никому ничего не говоря, купить билет на ближайший утренний поезд... но что потом? Дома её ждало всё то, что было ей так хорошо знакомо: погромы, постоянно устраиваемые вечно пьяным уродом, зовущимся её отцом; глядящая на всё глазами рыбы мать... А если не домой, то куда? Туда, где всё начнётся сначала, на других промозглых улицах, с другим Спайдером... 

В Лондон она ехала, полная надежд... не сказать даже, что слишком уж наивных. Она просто верила, что хуже уже не будет. Привыкшая к ругани и побоям, читавшая в одном звуке чужих шагов всё, что ей требовалось знать, она была убеждена, что какие бы тягости ни готовили ей попытки пробиться и обрести счастье в большом городе, она со всем справится. Она ожидала, что, сделав первый шаг за пределы вокзала, тотчас закрутится в веренице событий, как героиня фильма; что возможности сами будут возникать перед ней, что на пути ей встретится множество людей, среди которых она, оставаясь в меру осторожной, найдёт тех, кто изменит её жизнь и её саму к лучшему. Ведь никто из них не будет знать ту Люси, что, прижимая к себе вывихнутую руку, пряталась в старом комоде на чердаке, на неё не будут смотреть предвзято...

«Сама виновата, ты сама во всём виновата», – повторяла она себе теперь изо дня в день; то же самое, что когда-то говорила ей мать (и иногда себе же тихо бормотала под нос). Не было больше ничьей вины в том, что из всех открытых перед тобой, ты пошла именно по этой дорожке; что из всего, только за это и сумела зацепиться. Сейчас бы она, конечно, была умнее... Не наделала бы всех тех ошибок, что тогда, но и попробовать снова, с чистого листа, мешал груз этих самых ошибок. Хотя кто знает, легко теперь говорить. Наделала бы других. 

Всё дело в ней. Неважно, куда она подастся – для неё там заготовлено самое большее нечто подобное. Домой Люси не хотела тоже. Паршиво, но здесь у неё всё ещё оставались возможности, хотя бы зыбкая надежда на перемены... У неё всё ещё была возможность сесть на поезд до Чатема. Чего она, конечно, не сделает. Не было никакой гарантии, что Спайдер Первый, с его связями, и там не найдёт способа сломать ей жизнь. Таких, как Люси, у него было и будет полно, но их невероятно хрупкая гордость у мужчин существует как правило в единственном экземпляре.

Она стала лучше понимать свою мать. 

Горечь дешёвых сигарет от ещё влажных губ пошла в горло, Люси закашлялась, но без каких-либо сожалений затушила тлеющий на земле бычок подошвой туфли. Даже с учётом всех штрафов, нарисованных Спайдером и его дружками долгов, по меркам родных мест получала она неплохо... курила хорошие сигареты, когда угощали клиенты, а сама себе покупала дешёвые. Деньги всё равно утекали сквозь пальцы, она не совсем понимала куда. Существенную часть она отправляла матери, через соседку, которой обе доверяли (для надёжности) и старалась не думать о том, не попадут ли они в конечном итоге всё туда же... Их происхождением ни разу не поинтересовались. 

В целом она... справлялась. А эмоциональные качели были Люси не в новинку, пусть и давно она не чувствовала себя настолько жалкой. Ночной воздух постепенно, незаметно проникал в её тело, и вот уже Люси поняла, что, несмотря на лето, совсем озябла. Должно быть, сама не заметила, как обронила шаль по дороге.

Погружённая в себя, Люси умудрилась не замечать не только этого. 

Она вздрогнула, резко выпрямившись, когда крупная фигура, до сих пор сливавшаяся в своей неподвижности с тенями в той части площадки, которой почти не достигал свет фонаря, вдруг нетвёрдо поднялась со скамейки. 

Люси, натянувшись струной, наблюдала: между ними было достаточно расстояния, чтобы при первых признаках реальной опасности броситься наутёк и успеть оторваться... сейчас она боялась привлечь к себе ненужное внимание раньше времени. Это мог быть простой бездомный, далеко не все из них агрессивны: однажды такой остановил Люси посреди улицы и принялся рассказывать ей о своей тяжёлой доле, пока она лишь кивала, натужно удерживая сочувствие на лице и прикидывая, сумеет ли добежать на каблуках до ближайшего магазина на другой стороне улицы – и под конец уже рыдал, желая здоровья и личного благополучия «такой чуткой и внимательной девушке». 

Она ругала себя за излишний оптимизм, из-за которого рисковала потерять бдительность. Но чутьё подсказывало Люси, что незнакомец не представлял угрозы. Даже когда под звуки собственного сбивчивого дыхания он заковылял ей навстречу... нет, чуть в сторону, девушки словно и не замечая. 

Судя по виду, пьяница или вообще под кайфом – да запросто. Но наученная горьким опытом Люси безошибочно определяла, каких людей в таком состоянии есть смысл бояться, а каких нет. 

Дойдя до качелей, на которых Люси сидела, только тогда он поднял на девушку взгляд, полный странного смятения, как если бы та вдруг возникла перед ним из ниоткуда. 

Он открыл было рот, но ничего не сказал. Хотя задержался, казалось, на миг на гусиной коже у неё на плече, он поглядывал на неё отстранённо, словно отдавал некую дань уважения её существованию в одной с ним реальности, но в то же время какая-то незнакомая девушка, почему она была здесь – всё ещё волновало его сейчас в последнюю очередь. 

Затем слегка дрожащими руками он стянул с себя пальто и неловко водрузил его на плечи Люси. 

Нет, не бездомный. Если всмотреться внимательнее, зреть глубже чем «здесь и сейчас»: ухоженный, с хорошими манерами... Волосы в беспорядке спадали на покрытое высыхающей испариной лицо; и глаза всю дорогу были какие-то испуганные... для незнакомца, с которым она столкнулась средь ночи посреди пустынной детской площадки, он не внушал страха, нет, Люси даже на миг поймала себя на жалости, какую вызывает вид потерянного ребёнка; хотя тут же осознала, что продрогшая, убогая, утопающая теперь в слишком большом для неё шерстяном пальто, потерянным ребёнком была скорее она сама.

Ощущалось оно, как совсем новое... Мех на воротнике приятно щекотал щёку. Тёплое. Люси вспомнилось что-то из детства: что-то из того детства, которого у неё никогда не было, потому что единственное шерстяное одеяло, в которое она когда-либо куталась, неприятно кололось и воняло грязной собакой, сколько его ни стирай. От этого же, от проникшего сквозь толстую материю прикосновения чужих рук в её телу... тянущее в груди, баюкающее её гулкое чувство наползающего отчаяния тоже уступило чему-то тёплому. 

Незнакомец торопливо скрылся в глубине парка. 

Люси так и сидела, кутаясь в плащ. 

Нет, Люси вовсе не была столь наивна... она не ждала, что мир, все люди без исключения в нём будут к ней добры. Но может, если бы тогда, когда она впервые сошла на платформу, или хотя бы в один из первых дней её пребывания в Лондоне, ей встретился кто-то, кто сделал бы для неё что-нибудь вроде этого... Это посеяло бы в её душе крупицу света, с которой куда проще было бы переломить собственную судьбу.

Следующий рабочий день дал ей передышку; даже Спайдер был терпимее обычного. Люси справлялась, благодаря таким дням, и благодаря себе. 

Утренние поезда продолжали ходить по расписанию, без неё. Она покупала дешёвые сигареты; в свободную минутку гуляла по центру Лондона, наслаждаясь тем, что хотя бы со стороны выглядела, как обычная девушка: у которой была любимая кофейня, которую останавливали туристы на улице, прося их сфотографировать. Может, даже до определённой степени счастливая. 

Люси не знала, что хозяин пальто вскоре вернётся за ним.