Ты смотришь

Кожа под пальцами была тёмная, жёсткая, гладкая, такая чертовски тёплая — ты чувствуешь лёгкую дрожь, проводя пальцами с нажимом по бокам, и это отзывается в тебе глубоким горячим чувством. Пальцы ведут вдоль рёбер, медленно, плавно, ловят каждую мимолётную реакцию. Редкие тихие вздохи, судорожно срывающееся дыхание, лёгкое покалывание от когтей на спине. В голове дымка, а вокруг так темно, что ты едва различает очертания тела под тобой. Тонкого, изящного, но крепко сложенного, с алыми полосками на боках, с идеально-гладкой фактурой. Грудь часто вздымается, ты надавливаешь на неё ладонью, собственная ужасно бледная рука с длинными пальцами выглядит почти белой на фоне серой кожи. Сверху срывается шумный вздох, тихий стон, тебя обдаёт жаркой волной, ухающей вниз живота, разбегающейся по нервам. Почему-то ты дрожишь. В голове мысли вяло текут, перещелкиваются с тихим скрипом, и c нарастающим ощущением тревоги ты проводишь руками по ключицам, плечам, шее, кадык дёргается под пальцами. В тусклом свете ты различаешь отблеск на острых зубах. Губы тёмные, рот приоткрыт, жадно втягивая воздух. Твоя тревога усиливается, неясные мысли начинают сменять друг друга быстрее и быстрее, тебе нужно увидеть лицо, тебе так нужно увидеть, это почти больно, ты отдираешь свой взгляд от губ и клыков с огромным трудом.

Тебя трясёт, когда ты смотришь на дрожащие тёмные ресницы, бездонную чёрную радужку с россыпью алых вкраплений и почти сияющие в темноте, гипнотические жёлтые глаза

и

Дыхание срывается, когда ты резко подскакиваешь на кровати. Моргаешь усиленно, но перед глазами пелена из белых точек и тёмных кругов, среди которых прорывается видение этот дурманящего лунного взгляда. Дрожь пробегает по телу от осознания. Любое возбуждение, что у тебя было, моментально схлынывает, заменяясь ледяным ступором. Закрыв рот рукой, ты пораженно и испуганно ахаешь.

Это был первый раз, когда тебе приснился этот сон. Первый и далеко не последний.

Вы были с Каркатом вместе уже пять лет. Пять чертовски долгих и таких же чертовски коротких лет. Три года на вашей новоиспечённой Земле С были сплошь и рядом проблемной галиматьёй. Дать зачаток целому обществу — это огромный труд, потребовавший от вас всех возможных ресурсов, и разобраться в этом же обществе спустя пять тысяч скипнутых лет было не менее сложно. «Боги» это не просто красивое слово, это чёртова обязанность. Даже если от вас никто ничего не требовал, жить для себя вы всё равно стали только что-то около года назад.

Так что да. Вы были с Каркатом вместе уже пять лет. И вы мойралы.

Ты считаешь себя невероятным везунчиком, каждый раз думая о Каркате. Самое большое, что игра подарила тебе — это он. И ты готов простить ей всё остальное только из-за этого, потому что не было бы ни единого чертового шанса встретиться, если бы однажды Джон и Роуз не втащили тебя в игру. Конечно же, блять, вы ведь буквально из разных вселенных. Это всегда вызывало в тебе странную дрожь, даже пугало. Не то, что он инопланетянин, не то, что вы все буквально вселенную создали, не тот факт, что встретились в игре, а то что вы из разных вселенных. Вы были разделены не временем и не пространством, а самой чёртовой реальностью, и, несмотря на это, вы вместе.

Ты дорожишь им больше всего на свете, больше самого себя, и за минувшие годы вы оба убедились в том, что это не был «подвесной мост» и не было «мы остались одними лузерами без пары на метеоре, может, это было надуманно, давай разберемся с этим вместе». Ты не представляешь себя без него, и, возможно, это неправильно, возможно, вам обоим стоило бы обрести больше самостоятельности, но тебе плевать и ты не готов заниматься этим сейчас. Тебя устраивает быть зависимым и у тебя есть много-много лет впереди, чтобы с этим разобраться.

Потерять его звучит как умереть. Ваш мойрал, ты уверен, самый лучший в мире, и ещё больше ты уверен, что Карката всё более чем устраивает. И ты… Ты просто сошёл с ума. Твой чертов мозг сошёл с ума. Твоё тело и твои мысли, они свихнулись, иначе ты не знаешь, чем ещё это можно объяснить. Как ещё можно объяснить, что он тебе теперь регулярно снится. Эти сны. Его горячая кожа и сиплое дыхание, наполняющие тебя сладкой дрожью, не спадающей даже после пробуждения. Ты сбегаешь под холодный душ каждый раз. А ещё больше никогда-никогда не смотришь во сне ему в глаза. Эти бездонные жёлтые лунные глаза. Стоит тебе поднять голову, как ты просыпаешься.

Это несправедливо. Ты понимаешь, что любишь его, что хочешь его — совсем не так, как нужно Каркату, и ты также хочешь перестать чувствовать это, чтобы всё стало как раньше. Вы, чёрт возьми, так долго к этому шли. Какого хрена тебе захотелось всё испортить.

Да, три года — долгий срок. Действительно долгий, достаточный, чтобы многое успело поменяться. Особенно для подростков. Особенно для тех, кто пережил то, что пережили вы.

То, что раньше казалось важным, теряло значение, то, что правильным — привлекательность, а прошлое со временем уменьшалось в весе навалившегося на плечах груза. И, тем не менее, тебе не удалось сбросить его до сих пор — и вряд ли удастся когда-то, но теперь он ощущался как походный конвертик в полкило, и тебе даже не верится, что когда-то, на метеоре, эта хрень весила под несколько тонн. Вжимала тебя в кровать, когда ты разлеплял глаза после двенадцатичасового сна со сбитым ко всем чертям режимом, не давала оторвать тело от пропахшего перекусами и газировкой матраса, встать, двигаться, нормально дышать, жить, существовать. В такие моменты тебе хотелось остаться тут навечно, проверить, умрешь ли ты от голода со временем или богоуровень не позволит этого.

Ты мог лежать так часами. Много-много часов подряд, засыпая и просыпаясь, едва ли двигаясь и глядя в серый темный потолок. Иногда голод всё же заставлял тебя собраться и спихнуть тело, будто уже не твое, с кровати. Иногда поднимал тебя шум или оповещение о приближающемся пузыре снов. Иногда Каркат. Или Мэр. Или Роуз, правда, это уже совсем редко, когда никто другой не мог достучаться до тебя. Когда она всё же вытаскивала тебя в общую комнату — после недели или двух пропажи, ты стыдливо опускал голову в пол и ни на кого не глядел, ни на Терези, что вечно порывалась тебя во что-нибудь увлечь, ни на Карката, которому увлекать удавалось.

Это были фильмы. Ромкомы. У Карката остались только они — много, но недостаточно для трёхлетнего путешествия. Множество людских и примерно вполовину меньше альтернианских. Ты не был против смотреть и те и те, лишь бы хоть как-то забивать время и мысли. И того и другого было слишком много, чтобы постоянно избегать длительных периодов мучительной саморефлексии, доводящей тебя до ручки в особенно жёсткие периоды.

Ты безумно скучал по Джону и Джейд, а порывающаяся то и дело поговорить с тобой Роуз вызывала лишь раздражение. С Терези ты чувствовал себя слишком неловко. С Канайей тоже — она казалась… Недосягаемой, слишком идеальной, чтобы даже просто находиться рядом с ней. Вриска, чёрт, нет, просто нет. Гамзии ты бы не стал рассматривать даже если бы вы были последними на этом сраном метеоре. И оставался только Каркат. И Мэр, конечно же, Мэр был просто лучшим, потому что он никогда не говорил, не задавал вопросов, он просто давал мелки и позволял твоим мыслям утечь в бесконечном потоке механических действий, рисования линий, штрихов, фигур и прочего. Но Мэр был… Счастливым. Ему, казалось бы, было вообще всё равно где он, что он остался, возможно, один от всего своего вида, был вдали от дома. Он целыми днями просто рисовал и это было словно дело всей его жизни, больше ему не нужно было ничего. Ты думал, что, может быть, это был его способ убежать от реальности, но он всё равно был слишком… Слишком целым.

А Каркат был поломанным. Как и ты.

Впервые ты задумался о чём-то, кроме своих собственных проблем, когда Каркат пришёл на ваш вечерний просмотр фильмов с опухшими глазами. Он ничего не сказал, а ты ничего не спросил. Вы вообще провели всё время в полной тишине, ты не комментировал фильм, он на тебя за это не ругался. На самом деле ты вообще не смотрел — все твои мысли крутились вокруг Карката. Вокруг того, что ты не видел его до этого три дня, вокруг его тонких запястий — тоньше, чем раньше — вокруг огромных мешков под глазами, того, что он почти не ел, не говорил ни с кем кроме тебя, не появлялся в общей комнате и даже почти не ходил к Мэру. И ты ни разу, ни разу не написал ему сам, ты не спрашивал где он, придёт ли он сегодня, нужно ли ему что-то, как он себя чувствует. Всё то, что делал он, когда ты в очередной раз запирался у себя и погружался в пожирающую твой мозг непроглядную тьму.

В следующий раз, когда он двое суток не объявлялся, ты пошёл его искать.

Тебе было слишком неловко писать ему. Ты пару часов кружил вокруг этой мысли и своего телефона, думал, что, может, чуваку просто нужно время, может, лучше оставить его в покое, но когда ты снова вспомнил его опухшие глаза, то сорвался и отправился туда, где был его блок. Ты знал, где его блок. Иногда вы смотрели фильмы там. Но ты никогда не приходил туда сам, просто так, ты даже не пытался вытащить его, как он вытаскивал тебя. Чувство вины так сильно гложило тебя, что ты не остановился, когда не нашел его «дома», и продолжил его искать.

Ты не помнишь, каким образом сумел его отыскать и сколько на это потребовалось времени, вероятно, потому что когда всё же отыскал, Каркат плакал. Это был один из самых дальних уголков «обжитого» метеора, маленькая комнатка с кучей проводов, мониторов и всяких систем, не работающих уже веками. Ты помнишь, что запутался в проводах, когда пробирался к нему, это было так ужасно неловко, когда ты потратил минуту на то чтобы выпутаться, шумя и ругаясь, что всё твое грёбанное лицо горело и ты чувствовал себя идиотом. Это, пожалуй, был самый унизительный момент во всей твоей жизни, и года спустя Каркат согласился с тобой — для него это также было актуально. Но тогда, в пыльном маленьком помещении, в почти в полной темноте, вы не думали о стыде или унижении, вжимаясь друг в друга, безуспешно подавляя тихие жалкие звуки и оставляя на одежде друг друга мокрые пятна. Каркат сказал, что любит тебя, и потом две недели от тебя бегал, прежде чем ты сумел с ним поговорить.

Бледный. Ты плохо разбирался в квадрантах, но знал, что бледный — это платоническое. Как крепкая дружба. Каркат сильно разозлился на тебя, когда ты это так описал, и устроил тебе многочасовую лекцию. Ты почти не улавливал смысла, тебе просто нравилось слушать его деловой поясняющий голос, и когда ты озвучил это, Каркат смутился и сказал, что, возможно, с тобой не всё потеряно. Сейчас ты прекрасно понимаешь смысл этих слов, но тогда для тебя это было необъяснимой загадкой.

Бледный. Забота, поддержка, разговоры о дерьме. Пьяная Роуз говорила о «комфортинге», трезвая Роуз о искренности и доверии, Канайя о желании защитить партнёра от всего на свете, Терези о понимании друг друга без слов, Вриска о «том, кто равен тебе, и ради кого хочется становиться лучше». Сам Каркат ничего не говорил, но он приходил, он обнимал тебя, он позволял тебе выпустить весь мрак твоих мыслей наружу, а не оставлял тебя переваривать его внутри, он заставлял тебя говорить с ним, выражать эмоции, доходить до истерики, орать, плакать, он впервые содрал с тебя очки и видел все твои самые унизительные, жалкие и убогие стороны, и он говорил, говорил и говорил о тебе, о том какой ты хороший, как тебе было и есть трудно, как замечательно ты справляешься, стараешься, что ты молодец, и что он будет рядом и поможет тебе во всём, в чём тебе нужна его помощь, даже если ты думаешь, что тебе это не нужно.

Бледный. Ты ужасно бледный к нему. Ты хотел дать ему всё то же самое, что он давал тебе, и это действительно заставляло тебя становиться лучше. Работать над собой. Быть откровеннее. Ты старался быть рядом всегда, когда ему нужна была помощь, и, чёрт, ты не умел красиво говорить, не умел поддерживать, это гложило тебя, но он был благодарен просто за то, что ты рядом. Ты учился всему этому у него — и оказывать, и получать поддержку. Да, ты сумел сам прийти к нему за помощью, не вытаскиваемый силками насильно, лишь спустя полгода, но ты сделал это. Ты сбился со счёта, сколько у вас было разговоров, и ты уверен, что он знает о тебе всё, до самой последней мелочи, а ты — о нём. И чем больше времени проходило, тем меньше становился груз на твоих плечах, и на его тоже. На третий год ты снял очки в присутствии Роуз. А Каркат поговорил с Терези обо всём, о чём они молчали раньше. Вы точно стали другими, вы выросли и изменились, потому что были рядом. На протяжении многих лет вы становились лучше ради друг друга и ради самих себя, разделяя самый прекрасный из кадрантов…

И сейчас ты решил испортить всё это, став алым к нему.

Что ж, твоя ненависть к самому себе была вполне оправдана.

Да, Каркат знал о тебе всё. И это стало проблемой. Он такой чертовски проницательный, такой понимающий, такой нежный, он почти сразу понял что что-то не так, и, когда ты отказался рассказывать, он не был против. Сказал, что подождёт, когда ты будешь готов. А ты вообще не можешь быть готов. Ты не был готов ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Не готов ты и сейчас, спустя три чертовых месяца, и ты уже думал отдалиться от Карката, но просто не мог. Ты не мог так поступить с ним. И вот, к чему привела тебя твоя собственная бесхребетность — загнанный в угол в его улье, да, чёрт возьми, у вас были свои собственные дома, хотя почти всегда вы просто жили друг у друга, за исключением трёх последних месяцев, прижатый к стенке, пусть и метафорически, и он сидит напротив тебя со злым взглядом, требуя ответов. Конечно же ему всё это надоело.

— Если ты только не собираешься со мной расставаться, то объяснишь всё прямо сейчас, или, клянусь, я тебя, блять, заставлю.

Ты вздыхаешь. Каркат это умел. Заставлять. Не мало ваших откровенных разговоров начиналось с того, что он просто не оставлял тебе выбора. Нет, чёрт, разумеется у тебя всегда оставалась возможность послать его и прекратить всё это, если бы ты действительно этого хотел. Ты на самом деле был бесконечно благодарен ему за этот неуемный напор. За то что он тебя терпит.

— Серьёзно, Дейв, я думал бы уже как миллион лет назад прошли стадию «я чувствую херню но я не расскажу о ней пока ты не задолбаешь меня», и если раньше я это понимал, то сейчас я нихуя не понимаю! Моё двухнедельное отсутствие что, атрофировало твоё умение говорить? У тебя амнезия? Эмоциональный запор? Что, блять, происходит?! — он действительно выглядит ужасно раздраженным, сильнее, чем ты помнишь примерно за последние два года. Его когти впиваются в предплечья скрещенных рук, верхняя губа то и дело подёргивается. Это не страшно, нет, ты давным-давно перестал его бояться. Пугает тебя другое — что у тебя кончились отмазки. Ты не можешь продолжать молчать, не рискуя совсем потерять его. Обычно именно в такие моменты раньше ты и раскалывался, но сейчас мысли всё равно не складываются в слова. Ты с трудом отдираешь присохший к нёбу язык.

— Послушай, я… — голос загнанного зверя. Нулевая уверенность. Каркат заранее напрягается, понимая, что ты снова собираешься говорить ерунду. — Это на самом деле не важно, ладно? Тебе не нужно об этом беспокоиться. Каркат, правда. Верь мне.

— А я не верю, — и тон — ледяной. Это заставляет тебя с трудом сглотнуть, а волне страха подняться по позвоночнику к затылку.

Каркат вскакивает, словно ужаленный, он быстрый, резкий, и он вылетает из комнаты быстрее, чем ты успеваешь понять. Ты буквально летишь за ним, практически по инерции, не думая. Он преодолевает лестницу на первый этаж мгновенно, и твоё сердце ухает в пятки от мысли, что он может уйти навсегда. Ты даже забываешь, что это его чертов улей.

— Каркат, стой!

Вы сталкиваетесь. Он тормозит и разворачивается слишком резко, ты не успеваешь остановиться, удар почти болезненный, вы оба врезаетесь в стену. Руки Карката сжимают ворот твоей рубашки, удерживая на месте, он почти рычит тебе в лицо, притягивая к себе ближе, и, о боже, его дыхание так близко, ты чувствуешь его на своем лице, на губах, слишком близко, и твоё сердце начинает колотиться как бешеное, прямо напротив него, прямо когда вы прижаты друг к другу, и он поймет, он поймет, он поймет-

А потом он тебя целует.

Ты не понимаешь даже сначала, что происходит. Дыхание заменяется теплом и давлением, ощущением мягкого и упругого, подрагивающего, горячего — плоть, его губы. Каркат не даёт тебе времени сомневаться, подумать, что это может быть платоническим, или чёрной вспышкой, или алой вспышкой, потому что он проводит языком по твоим губам медленно и нежно, и когда ты от шока открываешь рот, он проникает туда.

Его язык гладкий и горячий, он движется осторожно, и у тебя ноги почти подкашиваются. Когда ты отвечаешь ему — с жадностью и голодом, он вжимается в тебя на мгновение сильнее, выдавливая из тебя жалкий хрипящий стон, но сразу же за этим отстраняется, резко выдыхая тебе в губы. Ты смотришь на них, чёрные, на выглядывающие зубы, пока он смотрит тебе в глаза.

— Я так и думал.

Тебя прошибает холодный пот. Жар борется с ним и проигрывает, и ты бы отскочил от Карката, если бы он не продолжал удерживать тебя.

— Прости, — ты почти сам себя не слышишь из-за шума в ушах, но голос всё равно звучит ужасно жалко. — Каркат, прости, чёрт, я не хотел этого, клянусь. Я думал справиться с этим, блять, я чертовски облажался, я знаю, колебания это херня и всё такое, я помню, я просто… Я серьёзно надеялся что у меня получится просто заглушить это, господи блять, чем я только думал? Я не хочу терять тебя, я не хочу заканчивать наши отношения, серьёзно, ты можешь просто не обращать внимание на мою херню, тебе не обязательно потакать мне, чел, правда, прости меня, я…

— Дейв, — он прерывает тебя лёгким встряхиванием, глядя прямо в глаза даже поверх очков. — Заткнись, — и когда его губы снова накрывают твои, ты не хочешь ни о чём думать.

Конечно же чуть позже, спустя примерно почти полчаса беспрерывных поцелуев, а потом часа объятий и горячего какао, он заставляет вас, наконец, поговорить. Ты рассказываешь ему почти всё, кроме твоих беспокойных снов — начиная и заканчивая тем, что он безумно тебе дорог и тебе всё равно, в каком вы квадранте и что вы делаете, обнимаетесь и болтаете или ещё целуетесь при этом, главное чтобы он просто был рядом. Тебе даже хватает смелости пошутить, что второй вариант был бы круче, пока он перебирает твои волосы и мягко массирует кожу головы. От своей же шутки ты чувствуешь себя неуютно, но Каркат лишь мягко усмехается.

Потом говорит он. Начиная и заканчивая тем, что ты полный идиот, а в середине много-много про то, как ты ему дорог. Ты узнаешь то, чего не замечал за собственной тупостью — Каркат уже какое-то время колеблется. Он не может сказать, когда именно это началось, но примерно тогда, когда ты начал странно себя вести. Тогда он сразу подумал о том, что возможно, ты начал алеть к нему. Из-за этого ты чувствуешь себя круглым дураком — серьёзно, как будто ты мог бы скрыть от него хоть что-то. И затем, когда Каркат уехал на две недели в королевство людей по делам, это колебание только усиливалось. Черт возьми, когда он вернулся, то первым его желанием при встрече было тебя поцеловать.

Вы болтали неспешно пару часов и, в конце концов, ты озвучил вопрос, который волновал тебя больше всего — ваш квадрант. Каркат нахмурился, задумался серьёзно, очевидно, тоже растерянный по этому поводу, но почти сразу его лицо разгладилось.

— Я тоже не хочу прекращать заботиться о тебе или разговаривать вот так, если ты об этом. На этой новой Земле тролли сильно изменились, понятия квадрантов стали… Более размытыми и гибкими, чем это было у нас. Я… Не знаю, но мы можем разобраться с этим по ходу, — он наклоняется к тебе, сдвигает рукой челку и оставляет на лбу лёгкий поцелуй. — Я просто хочу, чтобы всё было так, как есть. Не хочу думать о квадрантах.

— Кто ты такой и куда ты дел моего парня, — Каркат тихо хихикает и ты улыбаешься ему, задирая голову. Его губы перемещаются на твои.

Когда поздно ночью ты покидаешь его улей, потому что у него через пару часов встреча, а у тебя с утра работа — ты смотришь на него, в его жёлтые глаза, стоя на пороге, и ловишь себя на резкой, болезненной и страшной мысли о том, что ты боишься проснуться.

Твой страх о том, что всё это — длинный затяжной сон, крайне иррационален, но он всё равно преследует тебя и дальше. Ваши отношения плавно смещаются в сторону мейтсприта, но это вроде всё ещё мойрал, и в интернете ты находишь пару определений типа мойралсприта, вокруг которых у троллей уже годами ведутся дебаты. Каркат вовлекается в обсуждение на различных форумах, даже не скрываясь под псевдонимом, и все мультиквадрантные тролли начинают ликовать из-за того, что один из Богов на их стороне. Каркату, в целом, всё равно, ему просто нравится влезать в срачи и орать на всех, и тебе безумно нравится наблюдать, как он сидит по вечерам за ноутбуком, злобно строчит комментарий за комментарием и пыхтит. И каждый, каждый чертов раз, когда ты подолгу засматриваешься на Карката, страх появляется снова.

Особенно силён он, когда вы засыпаете вместе. Каркат говорит о том, что вам нужно наконец съехаться — вы и так давно это планировали, но то и дело откладывали из-за дел, и ты не против, ты вообще целиком и полностью за, но только всё равно с трудом засыпаешь каждый раз, обнимая тролля, пялясь в стену и думая, что будет, если ты проснёшься и всё это окажется сном.

Ты снова ничего не рассказываешь Каркату, тот снова печально вздыхает и даёт тебе время. Впрочем, это не становится причиной ссор — ты не мучаешься от своих параноидальных мыслей постоянно и прекрасно понимаешь, что они ложные, но поделать всё равно ничего не можешь. Просто надеешься, что страх уйдет, когда ты привыкнет ко всему этому, новому и прекрасному. К тому что Каркат может просто подойти и поцеловать тебя в любое время, к тому что ваши объятия более чувственные и интимные, к тому что не нужно бояться, что тролль заметит громкое сердцебиение или то, как ты на него засматриваешься. А если и не пройдет, то ты расскажешь Каркату, обязательно расскажешь. Просто позже.

Так проходит две недели с тех пор, как вы выпали из квадрантов в прекрасную неизвестность, когда вы, наконец, официально съезжаетесь. Каркат перевозит к тебе свои вещи, восстанованну, в которой изредка спит, его улей остаётся для вас аналогом «загородной дачи» и Каркат задумывает там стройку, чтобы сделать веранду и расширить некоторые помещения, а ты предлагаешь добавить бассейн и сауну. Вы весь вечер проводите за обсуждением планировки, пока сидите близко-близко друг к другу, иногда немного споря и находя компромиссы, и обсуждение плавно перетекает в количество комнат для гостей. Потом Каркат говорит, что он также хотел бы сделать ремонт в твоей спальне, поскольку, не смотря на то, что Каркат и раньше спал тут периодически, в комнату всё равно проникает много света, да и спальня и мастерская в одном помещении — это неудобно. А ты уже на всё согласен, лишь бы Каркат продолжал говорить своим хриплым, тихим — насколько он вообще может быть тихим — голосом почти у самого твоего уха.

Когда ты выходишь из душа после Карката, твой жар нихрена не спал. Ты даже снова нацепил очки, чтобы чувствовать себя увереннее. Почему-то мысль о том, что вы будете спать вместе в одной кровати, в теперь уже вашем общем доме, кажется внезапно очень горячей, очень тяжелой и очень нервирующей. По телу прокатывается жгучая волна смущения и стыда, когда ты заходишь в комнату и вспоминаешь, что надел лишь штаны. С Каркатом ты обычно спишь в футболке. Но то, как он в полутьме смотрит на тебя, заставляет желание вернуться и надеть что-то съёжиться до микроскопических размеров.

И когда ты, всё ещё немного неуверенный, садишься на кровать, Каркат тут же лезет целоваться.

Ты всегда не против. Черт, это просто потрясающе — то, какой он горячий, и какие его губы упругие и сильные, и насколько теплее его рот чем твой, а язык гибче и длиннее. Но прямо сейчас ты чувствуешь тебя растерявшим всю твою уверенность и всё самообладание, потому что твои руки дрожат, а мысли скачут и путаются. Жар нарастает в твоём теле слишком быстро. Ты отказываешься верить, что это пугает тебя.

Настроение Карката с самого вечера было игривым, ты чувствовал это. И теперь, когда он отрывается от тебя и смотрит, его зрачки расширены, а в глазах возбужденный блеск.

— Дейв, ты хочешь?..

— Да, черт возьми, как я могу не хотеть тебя, это же абсурд, это просто невозможно. Блять… — слова срываются раньше, чем ты успеваешь даже подумать над ответом, и ты втягиваешь живот и воздух в легкие, вздрагивая от того, каким Каркат тебя одаряет взглядом. А затем он немного отстраняется и просто стягивает с себя пижамную футболку, ебанная матерь.

Дыхание застревает у тебя в горле, потому что, ну, ты пусть и видел его без верха пару раз, но у тебя никогда не было возможности рассмотреть его. Ты ничего не можешь поделать с тем, что твой мозг тут же начинает проводить параллели с твоими старыми снами, которые, к счастью, заметно сократились за последние две недели. Его грудная клетка определенно другая, не такая выпуклая, ты не видишь рёбер за плотной кожей, зато в районе солнечного сплетения костей больше, что логично, ведь у них там находится сердце. Кровотолкач. Не важно. Метки на боках больше, они выпуклые и выглядят мягкими, и даже мышцы на шее смотрятся по-другому, и ключицы совсем не выпирают, а плечи более угловатые и ты видишь выпирающие косточки там, где у человека их быть не должно. Ни пупка, ни сосков, разумеется — но это, по крайней мере, совпадает с твоими снами. Как и гладкая текстура кожи, и её ровный серый цвет.

Ты думаешь о том, выглядишь ли для Карката так же необычно, и о том, что это тебя ни на секунду не отталкивает, а только наоборот. У тебя есть желание протянуть руку и провести по всем этим отличным от твоего тела местам, прощупать кости, их соединения, почувствовать, как двигаются его мышцы, когда он шевелится, но всё, что ты можешь — это неловко протянуть руку вперёд, прежде чем он переплетёт ваши пальцы и затащит тебя глубже на кровать, и ты почти нависаешь над ним.

— Всё в порядке?

— Да. Да, всё хорошо, — с этого момента ты не поднимаешь взгляда на его лицо.

Каркат точно смелее тебя. Вообще-то, всегда был. Стыдно признавать, но, каким бы ты ни позиционировал себя крутым, тащил ваши отношения всегда обычно он. И сейчас он тоже первым касается твоей груди, проводит вверх, к ключицам, слегка оцарапывает их, прежде чем снова поцеловать. Он полулежит спиной на подушках, а ты сидишь на коленях рядом, рука задевает его плечо, и ты пользуешься этим, чтобы ухватиться за него. И кожа, блять, она такая, как ты и думал — упругая и плотная, продавливается под пальцами, по ней безумно приятно проводить. Ты скользишь по странной кости вдоль плеча к шее, как он по твоей ключице, и, господи, разумеется у него нет кадыка.

Вы целуете и гладите друг друга примерно миллион миллиардов лет, тебе вообще отлипать не хочется, но затем он ерзает и перехватывает твою свободную руку. Сначала вы просто переплетаете пальцы, но затем он опускает твою руку к его животу, вздрагивает, когда ты проводишь по нему кончиками пальцев, и ведёт ниже, ниже и ниже-

Ты замираешь и судорожно вздыхаешь, когда он от тебя отстраняется.

— …это нормально? — он шепчет тише обычного, и голос более хриплый, сбитый, ласковый. Ты не знаешь, нормально тебе или нет, у тебя, вообще-то, в ушах начинает шуметь ужасно.

— Н-н-ага, — выдаёшь ты скомканный и странный звук согласия, и Карка фыркает смешливо, тыкаясь тебе носом в щеку. Увереннее кладёт твою руку на его промежность. Даже через его пижамные штаны там, блять, так горячо.

Тебе приходится опустить голову ему на шею и сместиться, потому что у тебя всё лицо горит и потому что ноги затекать начинают. Рука, обе руки, у тебя дрожат, и свободную ты упираешь в кровать рядом с Каркатом, потому что упасть для тебя было бы сейчас раз плюнуть. Трешь с нажимом рукой там, куда Каркат положил её, и от того, как он плавно навстречу бедрами двинул, мысли всмятку и дыхание сводит. Ты сдавленно сипишь ему в шею, сжимаешь кожу зубами, а он вздрагивает, выдыхая тихо-тихо.

Тебе стыдно за то, что ты такой нерешительный. И стыд нарастает только, когда через пару минут ненавязчивых ласк он выдыхает уже по-другому. Не разочаровано и не зло, но так… Смиренно. Готовый лежать и ждать, пока ты достаточно успокоишься, чтобы начать проявлять инициативу.

А ты бы часами просто лежал на нём вот так, целуя, облизывая, кусая шею, и не только потому что тебе это нравится, но и потому что тебе страшно. После пяти лет бледных отношений ты теперь целуешь его, сжимаешь, гладишь его тело, и это страшно. Страшно от того какой Каркат странный, необычный, в прямом смысле инопланетный, тебя вдруг это как обухом ударяет, он другой, другие запахи, тело, чувствительные зоны, гениталии, звуки. И при этом ты знаешь его, знаешь всего его как облупленного, и это…

Это пугает тебя, и из-за этого тебе стыдно.

Ты отрываешься от Карката, смотришь сверху вниз — на узкие плечи, на шею, всю в следах, в укусах и засосах, думаешь, как долго они сохранятся, эта россыпь такая красивая и она твоя и у тебя конечности деревенеют, снова. Ты чертыхаешься тихо на самого себя, на свою беспомощность.

Впрочем, Каркат расценивает это по-своему. Склоняет голову, касаясь шеи, улыбается мягко.

— Нравится? — от его голоса мурашки по всему телу до сих пор, тебя тянет сказать что-то в ответ, но Каркат зашевелился раньше. Он садится ближе к тебе, между твоих коленей, прижимается всем телом, твоё сердце начинает колотиться сильнее, склоняется к твоей шее, и, ох-

Ты знаешь, какие у Карката губы. Конечно знаешь — сколько раз он тебя целовал. Просто жался лицом с руке или плечу, мазал неловко по щеке, чмокал в нос, лоб, скулы, касался век нежно — когда у тебя очки от резкого толчка Джона слетели на пол, все уставились на тебя, и ты позорно сбежал в туалет, даже не забрав их. Каркат почти сразу пришёл к тебе, забившемуся в угол от стыда и страха, и выцеловывал белые круги и пятна за закрытыми глазами.

Ты знаешь его зубы. Каждый — как острая маленькая пилочка, ты сначала даже нервничал, когда он скалился или клацал ими рядом с тобой, и когда он понял это — хотя ты как мог отнекивался что ничего тебя не пугает — то стал вести себя осторожнее. Но один раз ты всё же познакомился с ними, когда в шуточной драке он тебя укусил и долго-долго потом извинялся.

И язык тебе знаком. Уже, конечно, да, но и тогда тоже — длинный, гладкий и черный, это так неестественно. Он лизнул тебя тогда — поверх раны, по кровоточащей руке, они делают так когда чувствуют вину, но ты помнишь, что тогда это у тебя вызвало не самые приятные чувства. Не отвращение, но что-то близкое к нему.

А сейчас ты плавишься, потому что этот самый язык, этот язык, господи, был на твоей шее. От ключицы наверх, по вене с бешеным пульсом, он прижимается к ней губами, втягивает, зубы немного колят мягкую кожу, и отстраняется тут же, только для того чтобы повторить уже в другом месте. Тебя подергивает, и ты сжимаешь беспомощно одеяло в кулаках от ощущения липкой горячей влаги, хрипишь и Каркат реагирует — целует за ухом и едва ощутимо прикусывает кожу.

В животе все сдавливает жаром, из горла рвётся стыдное, тонкое сипение, твой стояк болезненно трется о ткань нижнего белья, и ты дергаешь бедрами, давясь вдохом, когда он двигает своими в ответ. Его рот и язык творят просто что-то невообразимое, ты и не дышишь уже, потираясь о него, а он — о тебя, и ты со стыда умереть готов, потому что твое тело не слушается, но и прекращать ты не готов.

Каркат прекращает сам и единственное, что тебя останавливает от постыдного разочарованного вздоха — его собственный тихий стон. К нему примешиваются другие звуки — стрекотание на грани слуха, когда он выдыхает, и мягкое щипение. Когда он тянется к своим штанам, у тебя реально начинается головокружение.

Каркат стягивает одежду быстро, будто передумать боится, и тянется к твоей руке. А ты вздрагиваешь, как полный придурок, господи, ты реально такой идиот.

— Смелее, Дейв.

Тебе хочется себя такого убить.

— Я не кусаюсь.

От его мягкого смешка ты аж стонешь и даже отмираешь немного, тянешься к нему. Он возвращает твою руку на прежнее место, теперь уже на горячую кожу, судорожно вдыхая.

У него там мягко, нежно, немного мокро, и ты стонешь снова, а он на это усмехается задушено, что только хуже делает. Ты чувствуешь, как под пальцами появляется что-то — горячее и влажное.

Ты отдергиваешь руку.

Боже, какой же ты трус.

Каркат на это не злится. Он гладит тебя по коленке и немного ерзает, пока ты наблюдаешь за щупальцем, что, раздвинув щель между его ногами, появляется наружу. Скользкое, гибкое и пухлое, оно немного извивается, капая красными пятнами на Каркатов живот. И даже несмотря на приглушенный свет в комнате, несмотря на тёмные стёкла очков, ты всё равно мельком видишь, как ритмично сокращается под выпуклостью открывшийся из-за неё, как называют это тролли, «укромный уголок».

Господи, ты тут сдохнешь.

Каркат придвигается к тебе, и тебе стыдно снова становится. Он всё на себе тащит, пока ты — самое натуральное бревно, хотя из трусов у тебя выпирает так, что пизанская башня бы позавидовала.

— Прикоснешься ко мне? — его дрожащий шепот тихий и он оглушает тебя. Ты понимаешь, что так и пялишься на извивающуюся выпуклость, не двигаясь, ощущаешь себя полным дураком.

— Э… — да, это единственный звук, который ты умудрился из себя выдавить. Это так плохо. Так плохо, тебе неиронично хочется разрыдаться из-за своей никчемности.

Ты чувствуешь на себе напряженный взгляд Карката, почти ощущаешь его недоумение.

— Дейв? — поднимаешь голову. Плечи, ключицы, алеющие засосы. Хоть на что-то у тебя хватило сил.

— Почему ты не смотришь на меня? — Каркат хмурится. Ты не видишь этого, но точно знаешь — понимаешь по интонации, давно уже научится различать. Во рту у тебя сахара, губы слиплись, и ты сглатываешь, прежде чем ответить. Господи, хоть на его вопросы ты отвечать в состоянии.

— О чем ты? Я смотрю, — и пытаешься изобразить улыбку. Пытаешься, потому что с треском эту попытку проваливаешь, вместо этого твои губы лишь резко дергаются.

— Какого черта? — Каркат начинает злиться. Не как обычно он злится — ругаясь и кроя матом всё на свете, взрываясь раздражением и бесконтрольной речью. А по-настоящему злиться, боязно и грустно.

Ты так сам себе омерзителен.

— Страйдер, что ты…

— Ты мне снился, — выпаливаешь ты вперед него, немного дергаясь вперед. Каркат замирает. — Это… Снилось, — неопределенно дергаешь плечом. Каркат сидит спокойно, ты слышишь его сопение — немного заинтересованное.

— В самом деле? — в голосе почти слышится смех, но тебе не смешно.

— И я просыпался, — ты сглатываешь с трудом, морщась от того, как саднит горло. — Когда смотрел на тебя.

Теперь Каркат вздыхает почти раздраженно. Он совсем не настроен на бледные разговоры, но ты и не ждёшь. На самом деле ты даже тянешь к нему руку. Точнее дергаешь в попытке потянуть и Каркат понимает без слов, подползая ближе.

Его выпуклость касается твоего живота и ты почти задыхаешься.

— Если ты спросишь, что именно там было, клянусь, я откушу тебе ухо, — роняешь голову ему на плечо, выталкивая воздух из лёгких. Каркат немного дрожит, как и ты, но его смех всё равно ровный и приятный, эхом отдающийся внутри тебя. Затем он сам кусает твое ухо.

Очень осторожно прихватывает мочку, обжигает дыханием. У тебя в груди щемит от нежности и при этом сердце колотит ребра, пока живот в спазмы скручивает. Тихий мат ты стонешь ему в плечо.

— Дейв, — шепчет, касаясь языком ушной раковины. — Сними очки.

Ты мотаешь головой резко, так, что волосы Каркату в нос лезут и он фыркает. Чёрт, это далеко не первый раз, когда он тебя об этом просит, но ты словно в первый раз отказываешь ему.

Каркат расслабляет твою бдительность — для этого многого не надо, ему достаточно просто поцеловать твоё ухо и провести языком по кромке, как ты уже плывёшь. Он прекрасно об этом знает и пользуется, а потому ты сначала даже не замечаешь, как он прихватывает зубами дужку.

Секундного замешательства хватает. Пока ты думаешь, как остановить его, не повредив очки, и еле-еле дергаешь рукой вверх, потому что идея взять его за волосы и оттянуть внезапно кажется тебе такой тяжелой и томной, что ты просто тормозишь, упуская момент.

Каркат отстраняется, очки качаются на дужке в его рту, ты закрываешь глаза. Слышишь, как он складывает их убирает на тумбочку.

В полной темноте тебе становится ещё неуютнее. За закрытыми веками Каркат делает что-то, шуршит, ты снова чувствуешь, как на твоем животе его выпуклость изгибается, а Каркат выдыхает тебе в рот горячо. У него дыхание надрывное и он немного о тебя потирается, разводя ноги, и, господи, ты не сдерживаешь очередного стона, когда пара капель теплой красной жидкости попадает тебе на бедро. И ты знаешь откуда это.

Каркат заглушает твой неловкий стон поцелуем, и все твои мысли оказываются в плену его горячего мокрого рта. Каркат не стесняясь ведёт языком по губам и вглубь, ласкает твой своим длинным и чёрным, он мог бы засунуть его тебе в глотку, но он не делает этого, вместо этого изучая зубы, десна, срывает твои хриплые выдохи, сплетает ваши языки.

У тебя снова головокружение нарастает и ты толкаешься вперед, толкаешь язык в его рот и валишь Карката на кровать, едва успевая опереться руками, чтобы не придавить его. Ваши рты полны слюны и звуков — хлюпанья, вздохов, стонов, твоих жалких скулежей и его мягкого шипения. Он трётся о тебя бедрами и ты делаешь тоже в ответ, чувствуя давление выпуклости на твой член.

Его рука твою перемещает на бок, и под пальцами ты чувствуешь мягкое и нежное — рудименты лапок. Однажды ты спросил у Карката о том что это, а он смущался, когда объяснял тебе. Но сейчас он точно не смущается, когда прогибается под тобой, стоит твоей руке пройтись по отметинам. Ты делаешь это ещё раз. И ещё. Каркат давит тонкое «а-а», дрожащее и срывающееся, прерывая вязкий мокрый поцелуй.

Его пальцы на твоей шее, гладят и массируют кожу, слегка царапают основание. Ты открываешь глаза.

— Посмотри на меня, — голос Карката хрипит, он перемещает руки тебе на затылок и от легкого карябания ты беззвучно стонешь. — Дейв, посмотри.

Глаза ловят плечи и шею, подбородок, открытый рот, полный острых зубов, красный румянец на щеках, тебя трясёт натурально от такого его вида, трясёт, и ты

смотришь

Дрожащие тёмные ресницы, бездонная черная радужка с россыпью алых вкраплений и почти сияющие в темноте, гипнотические жёлтые глаза

и

— Гх… — ты кусаешь губу, содрогаясь и не в силах отвести от Карката взгляд. Он ловит в твоих глазах помутнение, удивлённо моргая, пока пальцы ненавязчиво продолжают потирать твой затылок.

— Что такое?

Ты покачиваешься на руке, вторая так и осталась на его боку, смотришь вниз, на нижнее белье.

Пиздец.

— Я только что кончил.

Теперь у Карката глаза вообще по пять копеек. Ты снова смотришь в них, в бездонную черноту и сияющий лунный свет, и всё в порядке. Ты смотришь, моргаешь и улыбаешься.

Ты в порядке. Он тоже. Он здесь.

А ты — трусливый уебан.

Так ещё и спустил себе в трусы как какой-то подросток в пубертате, даже не коснувшись себя.

Ты чувствуешь необходимость как-то оправдаться или хотя-бы извиниться, но Каркат не выглядит так, словно начнёт тебя сейчас осуждать. Он скорее удивлен. И смущён, судя по тому, как в какой-то момент, лишь на пару секунд, отводит взгляд неловко, и как румянец расползается по его лицу. Затем он пихает тебя в плечо, как всегда делает, когда ты его смущаешь.

— Придурок.

— От придурка слышу.

Ты тихо смеёшься, а он тебе улыбается. И нет, твоя тупая паника и дрожь в руках никуда не пропали, но теперь ты чувствуешь себя спокойнее. Лучше. Кто бы мог подумать, что без очков, пусть даже при Каркате, тебе будет комфортнее.

Но ты хочешь, чтобы он видел тебя — всего тебя, потому что одному тебе слишком

просто слишком.

Ты вновь чувствуешь на животе движение и опускаешь взгляд. Она все там же, красная, красивая и требующая внимания. Поднимаешь голову, ваши с Каркатом взгляды пересекаются и ты чуть не хлопаешь себя по лбу, начиная презирать себя только больше.

В его глазах нет никакой стойкой решимости и спокойствия. Топкая нежность, неуверенность и смущение, и два последних он всё это время успешно пихал куда подальше ради тебя. Ты думаешь вдруг, что его дрожащий голос во время просьб не бояться, прикоснуться, посмотреть — был совсем не от возбуждения. Каркат волнуется не меньше твоего, чертов ты долбоёб.

Ты выдыхаешь резко, и с удовольствием поругал бы себя на чем свет стоит, но Каркат лежит под тобой и ждёт. У тебя на языке вертится извинение и ты даже хочешь его озвучить, но вместо этого вдруг произносишь:

— Я не уверен, как мне с ней…

— Просто начни, — перебивает Каркат и смотрит на тебя почти что испуганно, но решительно. Он опирается на локти, поджимает губы, смотрит вниз, краснея прямо весь и сразу, и двигает бедрами, скользя по твоему животу.

Господи, ты так безумно его любишь.

Ты хочешь прикоснуться к выпуклости осторожно, начать медленно, чтобы успокоить вас обоих, но она иного мнения. Стоит твоим пальцам провести по блять, почему она такая нежная поверхности, как выпуклость моментально обхватывает твою руку, сжимая, а Каркат поперхается воздухом и тут же тихонечко хрипит.

— Блять… — ему требуется пара секунд, чтобы проморгаться, шмыгнуть носом и откинуть голову на подушку, мыча что-то неясное. Наверное, он хотел что-то сказал, но все слова терялись — у тебя тоже, потому что выпуклость жила своей жизнью с подставленной рукой.

Ты растопырил пальцы и как в трансе смотрел, как она обвивает то твоё запястье, то трётся о ладонь, то скользит между пальцев. Тебе даже делать ничего не надо — Карката и так потряхивает, но ты всё равно делаешь, сжимаешь руку и выворачиваешь её.

— Блять! — Каркат дергается и член дергается у тебя в штанах. Вот уж точно блять — чтобы так сразу у тебя не было никогда.

Ты крутишь рукой ещё пару раз, пока Каркат извивается на кровати с протяжными тихими звуками, и тебе серьёзно этого хватает, чтобы ты был уже почти твёрдый. В мокром белье неприятно, так что ты убираешь руку и приподнимаешься, стягивая с себя остаток одежды, пока Каркат приподнимается и смотрит.

На тебя.

Уровень неловкости взлетает, потому что смотрит он прямо на твой член. Но ты ничего не говоришь — чёрт возьми, ты пялился точно так же, пока думал, что с Каркатом все в полном порядке и он вообще ни разу не волнуется. Мучайся теперь.

Хотя какое мучайся. У тебя уши и даже плечи горят, ты, наверное, сейчас жуть как нелепо выглядишь, но тебе же нравится, когда он так на тебя глядит. И ещё больше тебе нравится, когда он разводит ноги и поднимает свои офигенные лунные глаза на твое лицо.

Доходит до тебя только через пару секунд его настойчивого смущенного взгляда.

— П-погоди, — в голосе неуверенность, но с действиями он расходится, потому что твои руки тут же оказываются на кровати у Каркатовых бёдер, ты придвигаешься к нему, а член дёргается. — Ты уверен?

Каркат хмурится, тянется к твоему лицу и тянет за нос указательным и средним пальцем. Ты ойкаешь, не понимая.

— Если ты, блять, ещё хоть раз за сегодня засомневаешься — клянусь, я вышвырну тебя отсюда прямо в таком состоянии, — его ворчание не несёт в себе настоящей угрозы, но на тебя действует. Ты сглатываешь, опуская взгляд и опуская руки Каркату на колени.

Щель дырка оно похоже на женскую вагину господикакхочетсяпочувствоватькактамвнутри укромный уголок всё там же, ты видишь его из-за позы Карката, видишь, как Каркат не может до конца расслабиться, из-за чего у него там всё сокращается, даже его живот подергивается слегка, и подтекающий ярко-алый генмат.

Ты ничего не можешь поделать с тем, что твой рот моментально наполняется слюной и приходится тяжело сглатывать. Ты что блять, собака Павлова?

Каркат тихо-тихо рычит и ты дергаешь руками. Да. Наверняка ему уже надоело это твоё тупое поведение. Твои руки дрожат не хуже прежнего, но ты ведешь ими вниз, от коленей к бёдрам, поглаживаешь с нажимом, подхватываешь ноги Карката, притягивая его к себе. Он обвивает ими твою талию и ты даже слегка хихикаешь от того, как у тебя в животе снова фейерверки взрываются просто от того, что он проводит стопой мягко по твоему бедру.

Там всё сочится красным, но тебя это вообще не напрягает, точнее, может, совсем чуть-чуть, пока ты не берёшься за основание члена, направляя, и не касаешься горячего и мокрого. Каркат вздрагивает и вдруг глаза закрывает, а тебе душно становится и дурно от того, насколько же он доверяет тебе.

Ты тоже свои глаза закрываешь, вдох-выдох, просто немного расслабиться, начинаешь про себя до десяти считать, и на тройке Каркат сжимает ноги у тебя за спиной, притягивая к себе.

Ты стонешь надрывно, когда головку со всех сторон сдавливают горячие стенки. Твой живот дергается, а стон застревает в горле, начинаясь по новой. Каркат тоже по-своему стонет — с шипением и тем приятным стрекотом, безумно красиво прогибаясь в спине. Ты не сдерживаешься, толкаясь вглубь, и тогда он тихо вскрикивает.

Ты понятия не имеешь, насколько люди и тролли совместимы, не знаешь, сможешь ли войти полностью, не причинишь ли ему вред, сделав это. И ты уже собираешься двинуться назад и начать извиняться, как ноги снова сдавливают тебя, а Каркат хватается за твою шею, почти втягивая тебя в себя.

Стонете вы почти в унисон, пусть и с разным звучанием. Твои бёдра дёргаются непроизвольно, он внутри — сжимается, и это повторяется пару раз. Ты замираешь, когда оказываешься в нём так глубоко, как только можешь, прижимаясь всем телом к чужому. Резко и рвано выдыхаешь, а Каркат то ли кашляет, то ли хнычет, и это слишком хорошо и слишком невозможно.

Ты начинаешь двигаться почти на одних только голых рефлексах, чувствуя расползающийся по всему телу жар, текущий вниз, в живот, в пах, в пульсирующий член, и ты кусаешь Карката в плечо, вызывая в нём крупную дрожь.

Он сжимается вокруг тебя и сжимает твои бёдра ногами до боли, ёрзает, гнётся, из-за чего тебе двигаться неудобно и темп сбивается. Ты хочешь ему что-то сказать, но он опережает тебя, кладя ладони тебе на лицо.

— Стой, — замереть у тебя получается не сразу, только ещё через пару глубоких толчков, сопровождающихся твоим тихим недовольным стоном. Каркат гладит лихорадочно твои щёки, скулы, давит на губы большим пальцем, смотря в твое лицо. — Подожди, ты можешь… В-вот так.

И делает что-то невероятное. Каркат прогибается в пояснице, совсем немного выпуская твой член из себя, и крутит бедрами в сторону, снова затем вплотную ими к тебе прижимаясь. Плавные круговые движения, близко-близко друг к другу.

Ты выдаешь ряд неясных оборванных звуков, тыкаясь в его шею, и скулишь, скулишь блять! Ты скулишь и твои ноги дрожат от того, как это охуенно, и как Каркат мычит и порыкивает, и как между вами мокро, скользко, горячо. Ты задыхаешься от влажных звуков и ощущений, виляешь бедрами Каркату в такт и он вознаграждает тебя громким звуком и нервной дрожью, отдающейся во всём твоём теле.

— Мне нравится когда ты вот так, — его руки снова у тебя на лице, щеках, он бесстыдно глядит в глаза и набирает в легкие больше воздуха, — внутри меня.

— Боже, — ты это буквально выстанываешь и почти хнычешь. — Каркат, — вжимаешь его в кровать сильнее, двигаешь бедрами так, как ему нравится, видишь, как он почти закатывает глаза. — Я так люблю тебя, так… Люблю, — хрипишь и тычешься в шею, и дышать тебе почти невыносимо, тебя просто распирает изнутри. — Я алый к тебе, я такой алый, это так хорошо, Каркат…

— Дейв… — от его голоса тебе просто крышу сносит. Ему так же хорошо как и тебе, он сжимается внутри, трясется, руками беспорядочно шаря по твоей спине, ему хорошо, и ты не можешь удержаться от того чтобы толкнуться в перерывах раз, другой, третий. Ты понятия не имеешь как не кончил, снова вжимая его, двигая бёдрами по кругу и слушая его сиплый громкий стон над тобой, пока острые коготки оставляют на твоей спине царапины, и только стонешь ему в ответ.

Каркат находит твои губы и пихает свой язык тебе в рот, двигая всем своим телом. Елозит по простыне, на альтернианском что-то прямо в поцелуй щебечет, на каждом слове, каждом движении — короткий стон и дрожащие губы, и ты уже ничего не понимаешь, не контролируешь. Ты просто двигаешься с ним в унисон и ему нравится, нравитсянравитсянравится, и это даже лучше твоего собственного удовольствия, это вообще лучше всего на свете.

Когда ты не сдерживаешься и двигаешься резко и сильно, он тонко вскрикивает, почти заставляет тебя остановиться. Но смотрит таким преданным, таким жарким взглядом, что это просто невозможно, нереально, он нереальный и тебе почти дурно от этого, и ты двигаешься. Цепляешься за его бёдра так, что, наверное, останутся синяки, стонешь на каждом выдохе и смотришь, не можешь не смотреть. По позвоночнику у тебя мурашки сверху вниз, в животе взрывы и апокалипсис, ты умереть готов прямо на месте, лишь бы это не заканчивалось. А он тянется к твоей щеке, по губам медленно пальцем проводит и шепчет что-то — на своем, на инопланетном.

Тебя накрывает. Так сильно и сладко, что дрожь сотрясает всё тело, прокатываясь несколько раз туда-обратно, добирается до самого мозга, глушит все остальные чувства. Он тебя так сжимает, там, внизу, что перед глазами только тьма и цветные пятна, и громкий хрип, и беспорядочные рваные толчки, пока ты переживаешь самый сильный и самый охуенный оргазм во всей твоей жизни.

Не можешь держаться на руках — падаешь на него, стараясь дышать. Воздух раскалённый до невозможности, каждый вдох дается с огромным трудом, но тебя это вообще не волнует. Удовольствие волнами раскатывается по твоему подрагивающему телу, живот всё ещё сводит от лёгких спазмов, из-за которых тебя и трясёт. Двигаешься чуть назад, выходя из Каркатового тела медленно, потому что он продолжает тебя сжимать, вдыхаешь, наконец, нормально.

Он шевелится под тобой. Сначала тебе кажется, что он пытается выползти, потому что ты тяжелый. Но когда ощущения понемногу начинают возвращаться, ты чувствуешь, как его горячее щупальце мечется между вашими животами, и как он цепляется за твои плечи как утопающий, пытаясь о тебя всем телом потереться. А потом ты слышишь.

— Дейв, Дейв, Дейв… — он бормочет твое имя, вздрагивает, двигается, жалобно стонет — тебе кажется, что если так продлится ещё чуть-чуть, и у тебя снова встанет. — Дейв, Дейв- Блять! — ты просовываешь руку между вашими телами к беснующейся выпуклости, хватаешься, сжимаешь её так, что он пищит и стрекочет, ведёшь вверх.

Каркат кончает громко. Даже несмотря на то, что у тебя всё ещё кровь в ушах шумит, это всё равно громко — хрипящий протяжный стон, смешанный с шипением, рычанием, стрекотом, и он весь-весь так сильно трясётся, словно ему плохо, а не хорошо. Ты в какой-то момент переживаешь, что ему действительно плохо, когда дрожь не утихает ни через десять, ни через двадцать секунд. Но он хватает твою руку, заставляет тебя сжать её и рычит-шипит-стонет снова. Ты поворачиваешь на его груди голову и смотришь вниз — генмат, красный-красный, так много, что матрас вам точно придётся выкидывать. Ты лениво понимаешь, зачем ведро, но тебе абсолютно всё равно.

Липко, мокро, жарко, вся твоя рука, живот и пах в красном, а тебе всё равно. Ты просто смотришь на его лицо, постепенно расслабляющееся и иногда кривящееся снова, когда ты ещё и ещё сжимаешь руку, потому что он не отпускает её, хваткой пальцев оставляя на запястье синяки.

И, только когда его рука расслабляется, ты позволяешь тебе убрать свою и скатиться с Карката на бок.

Вы оба дышите тяжело и иногда надрывно. В голове пусто и легко, пальцы покалывает и в горле хрипит. Тебе все ещё ужасно жарко, знаешь, что скоро станет холодно, но даже не думаешь вставать, глядя на высокий темный потолок.

Ничего, кроме дыхания — ни звуков с улицы, ещё слишком рано, ни соседей, которых у тебя нет, и комната вдруг кажется тебе оглушающе тихой. Темной. Такой огромной и пустой, что на секунду тебя охватывает то самое паническое чувство, преследующее после пробуждения.

— Эй.

Его голос тёплый и тихий, тоже немного хриплый, усталый. И невероятно, безумно живой. Ты поворачиваешь голову и Каркат берёт тебя за руку, смотрит своими сияющими желтыми глазами, ты теряешься в их глубине, в той нежности, которая в них светится. И улыбается — так улыбается, как никому, никогда и никто.

Ты улыбаешься в ответ и понимаешь, что больше не боишься проснуться.