Холодные пальцы обвивают тонкое запястье, сжимая без боли, слишком бережно и чувственно для того, в чью ловушку попал Элиас. Его ведут по коридору казармы, карту которой он отпечатал на слепой радужке. Половицы пола знаком скрипят, и до уха долетает шум несмазанных петель библиотечной двери. В нос бьёт запах книжной пыли, щекоча слизистую и вытаскивая разрозненные воспоминания о библиотеке. Где-то здесь должен быть порожек, и Элиас делает неуверенный шаг вперёд вслед за тянущей его рукой, когда обруч из пальцев на запястье предупреждающе надавливает на косточку¹:
— Аккуратнее, тут порог.
¹. на запястье под мизинцем есть бугорок. на самом деле это не совсем косточка. это шиловидный отросток локтевой кости. но «надавливает на отросток» звучит не очень. поэтому в тексте авторское отступление от анатомии.
Боясь ошибиться, Элиас нашаривает подошвой не видимый для него выступ и аккуратно перешагивает, переключая свои ощущения на чужие пальцы вокруг его запястье. Хватка ослабевает, и пальцы Якова невесомо поглаживают бледную кожу, на которой наверняка остались красные полосы. Элиас кожей чувствует мозолистые от спускового крючка подушечки пальцев, не спрятанные сегодня за тонкой тканью привычных перчаток, что порхают по запястью, безмолвно извиняясь за причинённую боль, и сглатывает
— Сюда могут прийти…
— Нет, — Яков оказывается слишком близко, опаляя своим дыханием чужую щёку. Элиас чувствует грудью, как на него несильно облокачиваются, припечатывая к стене библиотеки и вышибая остатки воздуха. Половица рядом скрипит, Яков делает шаг вперёд и практически губами касается краснеющего уха. Его язык мелькает меж приоткрытых губ и задевает — случайно или нет — ушную раковину. — Сюда никто не придёт, Элиас.
Элиасу чудится: слишком томно Яков перекатывает его имя языком по губам, слишком медленно с невозможной хрипотцой в голосе. Кадык судорожно дёргается, и лицо Якова перемещается к нему. Шеи случайно касаются пальцы, расстёгивая верхние пуговицы серой рубашки и стягивая ниже мешающийся галстук. Элиас не видит, но знает, чувствует, как сходятся брови Якова в нахмуренном сосредоточении, как тот закусывает губу, оголяя клык, как скользит потемневшим — казалось, куда ещё, — взглядом по беззащитной шее. Воображение хорошо рисует стоящего перед ним Якова, скрытого тёмной пеленой слепоты. Невозможность увидеть того, чьё дыхание ложится на кожу горячим облаком, чьи пальцы рисуют линии на разгорячённой коже, чьё тело жмётся ближе и ближе, распаляет до дрожи в коленях, до тяжести внизу живота, до вакуума в голове
Сухие губы Якова ложатся на подрагивающий кадык, покрывая его быстрыми, царапающими поцелуями. Поцелуи кусающимися бабочками ложатся на тонкую кожу, оставляя следы, в которые потом Яков будет заботливо втирать пахнущую травами мазь. Поцелуи сменяются мимолётными укусами, и Элиас шумно вздыхает, цепляясь ослабевшими пальцами за чужие плечи. Стена, в которую он упирается спиной, кажется ненадёжной опорой. Секунда, и она исчезнет, оставив Элиаса балансировать на краю пропасти, сжимая пальцами до побелевших костяшек чужую рубашку.
— Я-яков… по… ах… подожди… — слоги с трудом выталкиваются сквозь зубы и сипло скатываются с губ. По телу разбегается тысяча импульсов, тысяча огней, вспыхивающих и сгорающих в полёте, распространяя пожар эмоций по горячей крови. Элиас не уверен, были ли его слова явью, или помутневший от долгожданной ласки мозг выдумал, заставил поверить в жалкий вздох, сорвавшийся с покусанный губ.
Яков сильнее вжимается в чужое тело, и Элиас подрагивающими бёдрами чувствует вставший член Якова, скрытый одеждой. Кончики ушей моментально краснеют — Элиас чувствует жар кожи и стук крови в висках и впервые благодарит свою слепоту за неспособность видеть. Яков обвивает шею руками, слепо оставляя поцелуи-укусы куда придётся и зализывая мокрым языком наливающиеся красным пятна.
— А-ах, Яков… Яков… — язык заплетается, а перед глазами вспыхивают искры от чужого дыхания, чужих движений, чужого языка, чужих на грани слышимости звуков. Чужого-чужого-чужого, но такого родного, до поджимающихся пальцев нужного и невыносимо правильного.
Яков резко отстраняется с едва слышным вдохом, придерживая пошатнувшегося Элиаса, и подхватывает за руки. Элиас поднимает мутные глаза, расфокусированными зрачками безошибочно вылавливая в своей темноте силуэт Якова.
— Тш-ш, не пугайся, — пронизывающе шепчет Яков и аккуратно направляет чужое замеревшее тело в сторону. — Я просто посажу тебя.
На несгибающихся ногах Элиас доходит — доползает — до какого-то кресла в библиотеку и чуть ли не падает в него. Ноги уже не держат. Хочется, чтобы Яков прекратил заниматься ерундой и ещё раз коснулся своими пальцами разгорячённой кожи, ещё раз оцарапал её своим сухим поцелуем. Но Яков ходит где-то рядом — под ним раздражающе скрипят половицы, и Элиас чуть ли не воет, вскидывая бёдра, натягивая обтягивающую ткань штанов сильнее.
Сзади слышится шорох, и затылок накрывает тень Якова, наклонившегося к самому уху:
— Элиас, — раскатывает имя на языке Яков и прикусывает кончик чужого уха, выбивая из груди Элиаса сдавленный вскрик. — Какой же ты плохой мальчик, а, Элиас.
В голосе Якова слышится усмешка, будто это сам Элиас сладкой пыткой издевается над ним, и никак иначе. Бледные щёки окрашиваются в красный, перетёкший на искусанную шею. Элиас делает судорожный вдох, похожий больше на стон, и откидывает голову на спинку кресла.
— Я-яков… — еле шепчет Элиас, не надеясь на то, что его услышат. Но Яков улавливает тонким слухом сиплый шёпот и обводит языком ушную раковину, прихватывая мочку уха зубами. Волна возбуждения накатывает с большей силой, сметая всё на своё пути, оставляя только возбуждённого до пятен в глазах Элиаса и Якова, помечающего поцелуями щёку и скулу.
— Хочешь больше? — в голосе, обычно пропитанном сарказмом, насмешкой и ядом, сквозит азартом и желанием. Элиаса хватает на лишь слабый кивок и бессильным поворотом головы в сторону Якова — всё в Элиасе хочет мазнуть губами по чужим губам, дать что-то взамен, показать, как ему хорошо, и принести удовольствие тоже. Но удаётся лишь коснуться потрескавшимися губами линии челюсти — Яков не вовремя встаёт, оказываясь напротив чужого лица. Колени, стянутые белой тканью, осторожно раздвигают в стороны, и меж разведённых ног Элиас чувствует колено Якова.
Яков коршуном склоняется над Элиасом, двигая ногой дальше и приближаясь к чужим бёдрам. Колено упирается в пах, несильно, но ощутимо надавливая на него, вызывая новую волну дрожи по телу. Губы Элиаса распахиваются в бесшумном стане, призывно поблёскивая слюной. И в следующую секунду, когда с языка вот-вот сорвётся полноценный стон, Элиас чувствует на своих губах долгожданные чужие. Язык Якова скользит по ряду зубов и касается языка Элиаса, мягко тыкаясь в него.
Элиас окружён. Вокруг него эмоции, чувства, запах Якова и предельная концентрация возбуждения.
На шею ложится рука, и Яков чуть надавливает ладонью ниже кадыка. Элиас задыхается. Задыхается от переполняющих его эмоций, от Якова, которого много и мало одновременно. Хочется раствориться в своём возбуждении. Хочется вжаться в Якова, вскидывая бёдра — «Смотри, это всё ты, Яков», — держась ослабевшими пальцами за плечи, скрытые белой ненужной рубашкой.
Элиас кусает за губу, зализывая место укуса языком и вжимаясь в просунутое между ног колен. В отместку Яков сдавливает шею ещё сильнее, и Элиаса бьёт крупная дрожь. С губ срывается стон, который своими губами ловит Яков, бёдра сводит, а под белыми брюками расплывается мокрое липкое пятно.
Элиас обессиленно скатывается по спинке кресла, прикрывая глаза и чувствуя, как силы покидают его. Привычная темнота перед глазами становится какой-то мутной, в голове бьёт набатом, а рядом шуршит Яков, стирая салфеткой засохшую струйку слюны у уголка губ.
Под глазом Яков оставляет мимолётный поцелуй и шепчет на грани слышимости:
— Надеюсь, тебе понравится.
И Элиас лишь сжимает чужие пальцы.