Лиза старается быть с Джин нежной. Мягко держит её обнажённые плечи, подаваясь вперёд, максимально расслабляет губы, полуоткрытым ртом касаясь уголка губ. Джин крепко зажмуривает глаза, а после, одёрнув внутренне сама себя, изо всех сил старается расслабиться.
Лиза вздыхает:
— Ты слишком концентрируешься, милая.
Лиза видит в Джин себя времён академии Сумеру, и ей почти физически больно, почти так же больно, как смотреть на песок, неумолимо падающий в нижнюю колбу часов.
Джин, такая же прямая и собранная с Лизой, как и с рыцарями на плацу, невольно выпускает нервный смешок.
Лиза поднимает руки и как может мягко обхватывает лицо Джин ладонями. Но видят Архонты, в этот момент ей хочется отвесить действующему магистру пощёчину, да такую, чтобы Кайя, любезно согласившийся разобрать остатки рыцарских отчётов в соседнем кабинете, услышал, едва заметно вздрогнул, и отправил малышку Кли проверять источник звука. Так с собой нельзя.
Джин непривычно видеть Лизу без шляпы, а плечи без мантии холодит неизвестно откуда взявшийся в кабинете с наглухо закрытыми дверьми и окнами сквозняк.
Если кто-то спросит Джин, ради чего она так старается, у неё всегда есть ответ: «За Мондштадт, как и всегда». Лиза не спрашивала, но больше всего ей хотелось разглядеть за валом бумаг, хиличурлскими баррикадами и обезличенными за века титулами Рыцарей Одуванчик и Львиный Клык, свою милую Джин. Хотелось, чтобы Джин сама помнила, что она — не её работа. Хотелось, чтобы Джин хоть иногда вспоминала и о Лизе.