У Шиничиро всё просто: грустно — плачь, весело — смейся. Живи во весь рост и давай жить другим.
Манджиро тоже хотел бы так.
Но Манджиро бросает из жара в холод, выгрызает резьбу шестрёнок по метафорическим кишкам лохматый чёрный зверь, и Манджиро старается лишний раз не моргать, чтобы не пропустить момент, в который оскал злобной твари станет шире.
С Шиничиро попроще: он смотрит твари в глаза и широко улыбается, ероша руками шерсть. «Пусть цветут сто цветов».
Баджи почти такой же, Баджи как никто понимает, но стягивает волосы в тугой хвост, перекрывая родной твари кислород: «Мама будет плакать».
Дракену лучше бы родиться века на три-четыре раньше, чтобы его портрет смотрел на детей со страниц учебников истории. Он берёт зверя спокойно и чуть не нежно за рога и чёрным быком запрягает в плуг.
Эма и со зверем легка и весела, она плетёт ему венки и поёт дурацкие песни, она обнимает его за шею и радостно шепчет свои маленькие розовые секреты, зная, что не предаст.
Когда Манджиро остался без Шиничиро, без Баджи, без Эмы, ему стало странно. Их больше нет, а зверь всё ещё здесь, и внимания требует всё столько же, и рычит под плугом как старый дизельный движок в перестроенном Дракеном и Инупи магазине мотоциклов памяти брата. Рычит и спесиво взрывает привычную колею, словно ему здесь не место.
Без Дракена плуг стало некому водружать на зверя, и Майки не успевает заметить, как зверь проглатывает и Манджиро. Глаза Майки застилает чёрный импульс, и ему кажется, будто он впервые этому не рад.