Нацуо входит в комнату и ёжится. Окно открыто, но он не помнит, чтобы оставлял его в таком положении. Может, сестра решила проветрить его комнату и забыла закрыть окно? Но обычно Фуюми не заходила в его комнату без разрешения.
Тодороки бросает сумку на пол, возле двери, всё ещё не включая света, ёжась от холодного воздуха. В голове сумбур, а в груди каша из чувств. Он пару минут назад пережил покушение на собственную жизнь и страх до сих пор не оставлял его, отдаваясь дрожью в теле. Он не Шото и не собирался прощать отца. Но Нацуо снова окунулся в прошлое, в те забытые воспоминания и неутихающую боль.
— Чёрт, — он резко закрывает окно, лбом уткнувшись в стекло и пытается дышать глубоко. Прошло столько времени, он бы уже должен научиться жить без него.
Нацуо устало выдыхает, выпрямляется и оборачивается, но испуганно отстраняется назад, чуть ли не вжимаясь в стекло, потому что тёмная фигура в его комнате – чужая.
— Ты всегда был таким пугливым, — голос будто бы знакомый, кого-то напоминает, вызывает дрожь в груди. И чужая рука тянется к его лицу, грубыми подушечками пальцев дотрагиваясь до холодной кожи, оставляя тёплые прикосновения.
У Тодороки сердце не на месте, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди.
Он смотрит на высокого брюнета, свет с улицы лишь слегка освещает грабителя. Это же ведь грабитель? Но кто бы додумался залезть в дом первого героя, чтобы ограбить его?
— Ну же, На-чан, не бойся, я ведь с тобой, — голос будто издевается, а большой палец скользит по его верхней губе, очерчивая, — твоя кожа такая чистая, идеальная, а губы мягкие и нежные. Ты само чудо.
Тодороки нервно сглатывает, пальцами нервно цепляясь за подоконник. Он никогда не был силён. И никогда не собирался становиться героем. Для отца он был самым бесполезным из всех его детей. Нацуо даже не может постоять за самого себя.
— Неужели ты не скучал? — незнакомец придвигается вплотную, протискивая колено между ног Нацуо и раздвигая его ноги, прижимается коленом к паху.
А у Тодороки нет сил, чтобы спросить – кто он. Этот человек знает его. Тоже пришёл, чтобы отомстить отцу? Но нет, Нацуо будто бы знает, кто он, словно догадывается, но боится сознаться в этом самому себе.
Свободная рука незнакомца обнимает его за талию, прижимая к себе, палец скользит в рот, между губ, давя вниз, приоткрывая его, всего лишь касаясь нижних зубов, но не проникая дальше, а ухо обжигает жаркое дыхание.
— Меня зовут Даби, теперь это моё имя, — шёпот мягкий и вибрирующий, медленно проникает в сознание. — Помнишь, как сильно я хотел поменять своё имя?
Нацуо хочет возразить, но палец давит ему на челюсть, не позволяя заговорить. Нет, это не правда, это наглая ложь. Этот человек не может быть тем, за кого себя выдаёт!
— Я не хотел приходить, не хотел, чтобы он узнал меня, чтобы хоть кто-то узнал меня, — Даби дышит ему прямо в ухо, порой языком дотрагиваясь до ушной раковины. — Не хотел никого видеть и знать. Но я так истосковался по тебе.
Нацуо сглатывает слишком громко, и тихий смех вызывает дрожь в его теле. Это слишком больно. Нельзя заставлять вспоминать его о том, кого нет!
Даби слегка отстраняется, сжимая его щёки в своих руках, и они почти соприкасаются носами.
— Мой На-чан такой хороший чистый мальчик. Ты так ни разу и не смог по-настоящему взбунтоваться против него.
— То…— но договорить он не может, потому что его рот накрывает крепкая рука. Словно это имя – табу и никому больше нельзя произносить его вслух.
— Даби, — требовательно повторяет брюнет. — И я состою в Лиге Злодеев. Забавно, не находишь? Но ты не скажешь ему, даже если захочешь, то всё равно не скажешь. Потому что рассказать Старателю – это предать меня. А ты никогда не сможешь предать меня.
Нацуо не хочет верить, что этот незнакомый и чужой человек может быть его братом. Лига, злодей, его руки, должно быть, в крови невинных людей. Тойя бы никогда не опустился до такого. Тойя бы никогда…
Но Тодороки лишь всхлипывает, резко подавшись вперёд и нервно вцепившись в Даби. Потому что сердце верило. Нацуо знал своего брата лучше всех. Он хотел бы верить в то, что Тойя никогда не выбрал бы эту дорогу, но Тойя мог. Никто из его семьи не поверит в это, если их не ткнуть носом и не предъявить доказательства.
Даби не ожидал этого, он с секунду растерян, а затем обнимет Нацуо в ответ, зарываясь рукой в его мягкие чистые волосы. От Тодороки приятно пахнет.
— Я так скучал, — со всхлипом говорит Нацуо. — Почему ты оставил меня?
Даби улыбается. Нацуо никогда бы не стал его осуждать. Он всегда был на его стороне, что бы Даби не выбрал. Их узы были слишком крепки. Ничего не было крепче их уз.
— Потому что тебе не место рядом со мной. Ты не выживешь в том мире. Ты слишком «хороший», — с усмешкой говорит Даби.
Нацуо резко поднимает голову, в глазах его слёзы, но там не боль и страх – там обида.
— Мне всегда был важен только ты, — твёрдо говорит Тодороки, вцепившись в ворот его плаща, и резко тянет вниз, соприкасаясь губами. Даби даже на мгновение растерян, а затем усмехается в губы Нацуо и углубляет поцелуй. Если в детях Старателя и было что-то хорошее, то и тьма в их сердцах тоже жила.
Нацуо целуется куда лучше, чем Даби ожидал, от этого и приятно, и обидно. Значит, с кем-то научился. Значит, не так уж и скучал.
— Мы ещё увидимся, — обещает Даби, разрывая поцелуй и, отодвинув брата в сторону, исчезает в окно. Нацу слишком растерян и не успевает вовремя среагировать. Он лишь выглядывает в окно, но в темноте уже никого не видит.
В дверь тихо стучат и она открывается.
— Ты в порядке? — тихо спрашивает Фуюми. — Мне показалось, что ты с кем-то говорил.
— Нет, — Нацуо не может сдержать улыбки. — Всё в порядке.
Он будет ждать его прихода. Тойя сдержит своё слово. И плевать, как он называет себя сейчас. Нацуо любил его имя, как и всё в нём.