Рагнивидру младшему спокойствие может только сниться, ведь владение самым небезызвестным баром притягивает общеизвестные проблемы. Споры, крики, переходящие в пьяные драки, где иногда и огоньку требовалось поддать, чтобы остудить раскалённые головы. Надоедливые, ворчливые пьянчуги, скупые на мору и пытающиеся подмазаться к Дилюку через «связь» с отцом. Даже это не было его главной головной болью — бесславная троица за барной стойкой, появляющиеся каждые выходные редко в полном составе. Сегодня был какой-то исключительный вечер, раз Венти с Кейей разделили бутылку, а Розарии не было видно на горизонте.
— Ну же, сизый павлин, разреши бедняжке барду воспеть балладу об этой великой ночи!
Бокал барда пустел с какой-то невероятной скоростью, он отпивал короткими, но частыми глотками. Видимо, после каждой капли спиртного в его организм приливала энергия, раз уж он не оставлял попыток найти причину спеть.
— Гхм, прошу, не стоит.
Кейя же — напротив, от всей бутылки он, кажется, отпил не больше рюмки. Избегая взглядом проходиться по Венти, но продолжая лукаво улыбаться, издавать смешки и вести пустой диалог. Если бы кто-то со стороны увидел их, не подумал бы, что Капитану кавалерии некомфортно рядом с популярным бардом, но Дилюк слишком хорошо знал Кейю. Они время от времени перекидывались многозначительными взглядами, передающие неоднозначные мысли друг друга. Другим посетителям не расшифровать косые взоры, ведь для них это лишь очередная пьяная перебранка: Дилюк вновь собирается выгнать Альбериха из бара по ведомой лишь одному ему причине, но на деле же он просто продолжал выполнять безмолвную роль бармена и подливать, когда звонкая мора из кошелька Кейи сыпалась в кассу.
— Ну, пожа-а-алуйста… Я не могу позволить прекрасному вину пропасть напрасно, песня пробивается сквозь ветхие оковы моего вольного сердца, как сладостная винная река!
Венти осушил четвертушку до последней капли, яростно подлив себе остатки. Вторая уже стояла наготове, и он хотел было к ней прикоснуться, но Кейя легонько убрал напиток от цепких пальцев пьянчуги, схватив смуглыми ладонями в кожаных потрескавшихся перчатках.
— Уважаемый бард, проявите терпение. Розария ещё не успела присоединиться к нам, а вы уже опустошили чудное вино многолетней выдержки.
Тон Кейи был по-прежнему мягок и игрив, но настойчив. Он не излучал агрессии, был предельно закрыт, не желая уныло напиваться с этим чудаком. Ему и Розария на самом деле не особо была нужна, они пили каждый в гордом одиночестве, а вместе это становилось не так поэтично. Опять-таки, сегодня ему не хотелось ощущать себя чужим и покинутым, поэтому он и пришёл в бар после долгого патрулирования равнин.
— Вот-вот! Вино не должно пропадать, также и мора зазря. Я предлагаю выступить, чтобы развлечь тебя и всех присутствующих.
Венти поднялся одним коленом на барный стульчик, весело размахнув рукой, привлекая внимание. В его правой руке материализовалась лира. Славная, крепкая, чем-то похожая на небесную лиру из церкви святого Барбатоса.
— Народ, хотите песню о былых подвигах наших славных рыцарей?!
Струны под его пальцами задрожали, зазвенели между собой, переплетаясь в чудесный перелив трелей. Все в баре дружно подхватили, закричали, предлагая свои варианты песен. Альберих выдал нервный смешок, пытаясь скрыть это за напитком. Губы застыли на крае чаше, Кейя осмотрительно, лишь делая вид, что пьёт. Все взоры в зале были устремлены на играющего барда, а не угрюмую тень принца некогда великой нации.
С тех пор, как Кейя узнал тайну своего происхождения, многое для него стало складываться в пазл. Стало ясно, почему отец оставил его на винокурне «Рассвет», стало понятно, почему именно на его плечи легла такая ноша. В нём текла проклятая кровь Каэнри’аха, чья судьба была выбрана самой Селестией — нести бремя человечества, грехи за отказ от милости богов. Никто, кроме трёх человек, не подозревал о тайне, хранящуюся за холодной толщей льда его таинственной натуры.
Но ему было непросто, тяжело нести знание и ответственность, особенно понимая, что рядом с ним сидел и беззаботно пил, пел, танцевал и чествовал один из исполнителей воли божьей — сам Анемо Архонт. Недалёкий люд смеялся и тешился над тем, что мальчишка, которому ни дать ни взять нет и двадцати, так похож на изваяния скульптур их покровителя Барбатоса. Будучи обладателем милости архонта глазом бога, никто и никогда бы не догадался, что он мог быть поддельным. Кейя и сам не сразу это понял, лишь когда нашёл бессознательного парнишку, вновь набравшегося вина где-то за городом и отрубившемся на траве. Пришлось тащить его на своём плече, его глаз болтался пристёгнутым к поясу, и невзначай Альберих решил его проверить. Глаз бога нельзя повредить, поцарапать или разрушить. Самая идея того, что у барда нет благословения и это ненастоящий знак его избранности — бредова, но слишком много различных факторов намекали на его связь с божественность, потому, когда под усилием крио шипа на стекляшке появилась незаметная царапина, тогда он и осознал, кого сейчас нёс на своём плече. Настоящую легенду, божественное лицо церкви древнейшего архонта… Беспамятно сопевшего и пускавшего слюни в сладких грёзах.
«Интересно», — подумал в тот момент Кейя и, не раскрывая карт, отнёс Венти до деревушки, а сам промолчал о правде в отношении бродячего артиста. Ему показалось, что он сможет использовать эту информацию в будущем, но не представлял, насколько она окажется болезненной правдой.
«Полями, садами он низко пройдёт, запахи фруктов он нам принесёт.
Северный ветер дремлет в лесу, а серые волки ходят внизу.
Анемо Архонту известно, что он увидит чудный ласковый сон.
Времена года друг за другом идут, и эти ветра никогда не умрут.
Главная роль в этой песне — моя, ведь кто её спел бы, если не я?»
— Бард слагал неизвестную легенду, может быть, придуманная им импровизация,
а может, это была и утерянная баллада.
Местные выпивохи замерли, слушая завораживающие мелодии лиры и сопровождении его звонкого голоса, пока пронизывающий ледяной холодок не прошёлся по спине. Дверь таверны с громким стуком открылась нараспашку. На порог заявилась тёмная монашка, взмокшая, растрёпанная и с потухшей сигарой во рту, которую она сплюнула перед входом и затоптала каблуком. Кейя без слов помахал ей, широко улыбнувшись приветливой усмешкой. Он немногим так улыбался, как своей любимой знакомой из церкви. Розария без слов захлопнула за собой дверь и в два шага оказалась у стойки.
— Добрый вечер, Розария.
Приветствует Дилюк, даже если ему было неприятно подобное говорить в отношении той, с кем приходилось иногда сотрудничать, а потом терпеть в баре. Ледяная копейщица кивнула, усаживаясь за стойку. Кейя локтем дружелюбно подтолкнул так дорого охраняемую им бутылку.
— Проблемы с Грейс?
— Барбара.
— О-о-о, наша местная звёздочка снова доставала тебя?
— Заткнись и налей мне уже.
Их диалог со стороны мог выглядеть грубым подшучиванием друг над другом, и так оно и произошло. Кейя мотнул головой, прося Дилюка достать ещё один бокал. Он без лишних эмоций поставил его на стол рядом с другими бокалами. Венти закончил своё выступление и слушал хвалебные дифирамбы, краем глаза он уже заметил всех и теперь спешил поскорее усесться обратно, чтобы напиться вдоволь.
— Юху! Розария, вот ты где! Я так долго тебя ждал, этот жадюга не хотел начинать без тебя!
— И поделом, выжираешь всё в одну харю.
— Ну зачем так грубо?
Венти искреннее насупился, только до тех пор, пока пробка из-под вина с громким хлопком не выпрыгнула. Его, кажется, невозможно было обидеть, может, благодаря озорному характеру, а может, благодаря тому, что он не обидчивый.
— Надо выпить за нас!
Говорит бард, предлагая чокнуться. Троица звонко поднимает хрусталь и пьёт, даже если тост был каким-то горьким для мужчины. Кейя расслабился немного с приходом Розарии, но не раскрепостился, как мог обычно войти в кураж, ещё же не ночь. Теперь они будут пить до самой зари. Женщина шмыгнула носом от терпкого и кислого привкуса, словно что-то ей не понравилось в нём, и она сразу же повернулась к Кейе.
— Это?
— Та самая, тот год, когда мы все вместе собирали урожай.
— Мило, но я спрашиваю, отчего так кислит?
Венти слушал их, подливая себе уже следующий бокал. С видом некого эксперта прокручивая жидкость по спирали внутри стекла, отпивает, смакует вкус.
— М-м, и правда, что-то не так. Плохой урожай?
Спрашивает бард, на самом деле даже кислый привкус его не смущал. Вино есть вино в любом его проявлении.
— Эй, эй, это уже вопросы не ко мне.
Кейя многозначительно переводит взгляд на бармена, мужчина молчит, делая вид, что не услышал разговора. Это было вино не из его запасов.
Вечер так и длился до бесконечности, как и сказала Розария, практически любая бутылка выпивалась Венти в одно лицо, и будь это любой другой день, она бы разозлилась и послала его самолично из бара. Но вот сегодня всё вино было каким-то другим… Слишком сладкое, слишком кислое, с горечью и с пряностью. Шла восьмая бутылка, но ей всё вязло язык. Венти, наоборот, радовался такому бесконечному празднику жизни, пока Кейя старался выпить хотя бы один бокал от каждой дегустации.
— Ах, как же чудесно всё-таки в Мондштадте!
Вдруг не к месту сказал бард, втягивая ночной воздух с таким предвкушением, словно ему вспомнилось что-то хорошее. В таверне не осталось никого, кроме них и несчастного бармена, который своим взглядом так и говорил: свалите уже к чёртовой бездне отсюда и разойдитесь, алкаши!
Ну, или не говорил, ведь воображение у Венти уже после нескольких литров вина не на шутку разыгралось. Ему стало казаться, что под повязкой Кейи что-то есть, а у Розарии всё это время были длинные красные кудри!
— А ты был где-то кроме Мондштадта?
С издёвкой спрашивает Кейя, отодвинув бокал в сторону.
— Конечно! Я плавал в Инадзуму, доходил пешком до Ли Юэ и пересекал пустыни Сумеру! Где я только не был.
— И может, ты даже видел Каэнри’ах?
Эти слова застали врасплох пьяного и повеселевшего Венти, от вопроса его глаза широко распахнулись, он неподдельно изумился.
— Откуда такая реакция?
Капитан видит, как глаза пьянеющего артиста расширяются, постепенно первичное удивление сходит с лица, он начинает нести какую-то чепуху, лишь бы заговорить, просто-напросто сменить тему.
— Я… Я просто говорю, что много где был, откуда мне бывать там, где уже пятьсот лет не ступала нога человеческая?
— Ну, мало ли…
— Нет, меня там не было!
Бард меняет тему, настаивая рассказать о том, где он действительно успел побывать за жизнь и какой там чудный алкоголь, что-то вроде про Инадзуму.
Лунный зрачок движется, понимает, что его догадка, скорее всего, была так верна и так презренно печальна. Его собутыльник, знаменитый бард из города свободы Анемо Архонт… Был причастен к падению его родины. Возможно, этими маленькими хрупкими пальцами, которыми он чудесно играл на лире и развлекал народ на площади, он пролил кровь сотни жителей. Эти невинные глаза, цвета летнего цветения озёрной глади, с такими же невинными губами, произносящие сладкие речи и пьющие, как не в себя дорогой и дешёвый алкоголь, истребляли божественной силой матерей и детей. Злость должна была объять Альбериха от подтверждения его догадок, но почему-то он не мог злиться. На его сердце было уже множество камней, и этот повис так же, как многие другие, будучи лишь немногим тяжелее. Он смолк, отведя взгляд. Не было сил смотреть на пьяного барда, любимую подругу или когда-то названного брата, его объяло одиночество. То самое, которое он старательно избегал, пытаясь закрыться от него стеклянной бутылкой и знакомыми лицами. Никто не знал правды, и она была им ни к чему.
Розария заметила его перемену, но не тронула, разрешая побыть в своих мыслях. Венти же продолжал рассказывать что-то, пытаясь разрядить обстановку, а Дилюк так же молчаливо наблюдал, не позволяя себе лишних и бесполезных слов.
«Мне предстоит ещё много времени, чтобы принять его либо возненавидеть окончательно, как напоминание о моей ноше».