Эо всегда значил для Лололошки очень многое. С самого первого дня их встречи – он мгновенно нашел прочное место в мыслях у мироходца, обосновываясь там все больше и больше с каждой проходящей секундой, с каждой новой встречей и с каждой таящей льдинкой между ними во время очередного состоявшегося разговора, когда юноша смотрит своими растерянными, почти что невинными глазами в уверенные и сильные глаза мужчины перед собой.
Эо стал первым, кого Лололошка увидел, когда очнулся. Не помня совершенно ничего о себе, не помня своего прошлого, своей семьи и друзей, своего родного мира… не помня даже причины, по которой он оказался в этой странной пещере, имея в арсенале лишь свое собственное имя и какие-то инстинктивные навыки владения орудиями труда и боя – именно Эо стал для него первым живым человеком, которого он увидел и за которого зацепился. Он словно стал для него огоньком спасения, за которым мироходец следует, точно мотылек, сердцем чувствуя и доверяя, что тот сможет привести его к свету. Сможет вывести его в мир.
Так оно и случилось. Эо стал для юноши проводником в этом темном недружелюбном мире – или, наверное, лучше сказать, в Междумирье. Он с первых же секунд, пусть их общение и началось с неловкого недопонимания, протянул свою руку помощи. Проявлял неподдельную тревогу, наблюдая, как Лололошка слишком долго лежит в пещере и никак не может проснуться. Помог избавиться от истязающих рассудок галлюцинаций. Взял его под свое надежное крыло, представляя в Поэне частью семьи, чтобы ни один человек, ни одна гильдия не посмела усомниться в новеньком контрабандисте и не причинила ему вреда.
Лололошка помнит, как Эо поддерживал его. Помнит его объятия, утешающие и очень теплые – в те самые мгновения, когда непонимание реальности одного из двух снящихся ему миров сводили с ума. И помнит, как в тот же миг – иллюзия словно развеялась перед глазами, а осознание стрелой пронзило его насквозь.
Он никогда в видениях из Эрессии не чувствовал того же тепла и заботы. Принцессы, драконы, рыцари… все это было чуждым и непонятным. Общение с ними – неживым, прикосновения – не вызывающими никаких чувств, кроме смятения и растерянности. А вот Эо… один его голос, сочувствующий и взволнованный, будто бы выводил из транса, разливая успокоение по всему телу юноши. Его тревога вызывала искреннюю улыбку, а объятия и поддержка дарили настоящее тепло – тепло живого человека. Человека, которому интересен он сам. Человека, который видит его настоящего. Который ведет себя не как запрограммированная машина.
Искреннее беспокойство за самого себя и поддержка помогли юноше определиться. А впоследствии – Эо помог избавиться от иллюзии окончательно. Прогнал кошмары, проводя чуть ли не за руку в неизвестный город, где даровал ему новую жизнь. Мальчишке, который был словно чистый лист, ничего не знающий и не понимающий здешних правил. Оступающийся по своей наивности то там, то здесь. Но поддерживаемый, как оказалось, самим Гарантом – он ощущал, что не один. Он ощущал, что всегда может опереться на его заботливое плечо. И хотя старался не подводить мужчину, старался освоиться сам и показать свои способности в полной мере – ему все равно было очень приятно знать, что за его спиной стоит кто-то, кто может поддержать и направить. Кто может выслушать и подсказать. К кому он может обратиться и не бояться осуждения со стороны.
И Эо действительно понимал его. Он помог Лололошке освоиться и встать на ноги с самого начала. Он помог ему обрести дом, помог обрести фундамент под своими ступнями. Он рассказал о принципах и строении Междумирья, впоследствии раскрываясь перед ним и как личность, позволяя и себе, и Лололошке, сблизиться друг с другом еще больше.
Одна встреча за другой, один теплый разговор на двоих, который потом начинает повторяться из раза в раз… Лололошка чувствует, как с каждым днем связь между ним и этой мужчиной становится только больше. Как первичная неловкость и напряжение исчезают, позволяя полноценно расслабиться перед Эо, смотря на него с доверием и улыбкой. Позволяя себе смеяться и говорить несвязные вещи. Позволяя рассказывать о своих впечатлениях или чувствах. Делясь успехами и тревогами. Разделяя радости и надежды, тревоги и мучающие сомнения.
Все больше и больше Лололошка чувствует, как привязывается к Эо еще сильнее. Как, стоит только увидеть его фигуру на другом конце Поэны – улыбка сама собой появляется на лице, и мироходец готов спешить к нему со всех ног, чтобы вновь оказаться рядом и посмотреть в зеленые глаза, по-отечески заботливо направленные на счастливого мальчишку перед собой.
Отец… именно эти мысли и начинают все чаще посещать голову мироходца каждый раз, когда он видит фигуру Эо, наяву или в своих мыслях. Именно образ отца начинает приобретать он в глазах Лололошки, все больше и больше, все четче и четче… и вскоре эта мысль, поначалу неловкая и смущающая – обосновывается внутри него, прочно и естественно, словно всегда и должна была быть с ним. Словно так и должно было быть с самого начала.
Сравнения Лололошки со своим сыном, которые из раза в раз произносил Эо, греют душу молодому парню. На каждое из них его сердце незамедлительно откликается особенно сильным стуком в груди, а глаза его вспыхивают ярко-ярко, каким-то по-детски наивным счастьем смотря прямо перед собой и чувствуя, как внутри становится легче. Как его словно накрывает волна чего-то теплого и приятного, заставляя растрогаться до невозможности – а впоследствии, когда Эо уйдет, обнять самого себя руками. Приложить ладонь к сердцу и подпрыгнуть, не в силах объяснить, почему эмоции выливаются из него так сильно – но… разве нужно объяснять каждое из испытываемых тобою чувств? Разве есть что-то плохое в том, что ты обрел в чьей-то фигуре отца, которого у тебя никогда не было, но в котором ты, кажется, всегда так нуждался?
Лололошка не помнит своих родителей. Он не помнит ничего из того, что происходило в его жизни до попадания в Междумирье. Как бы он ни напрягал память в свободные от работы минуты, как бы ни пытался что-то придумать или выловить из себя даже самые незначительные образы – перед его глазами стояла туманная пустота. А в сердце начинало тоскливо щемить от тягостного желания быть любимым. От тягостного желания обрести семью. Иметь возможность прийти к кому-то и просто обнять. Не всегда быть храбрым воином, который спасает мироходцев из Видомнии, а прийти ко своему родителю и уткнуться в плечо, рассказывая о своих страхах и чувствах. И знать, что тебя не осудят. Что наоборот примут тебя любым, утешая и обнимая заботливыми руками, словно огромными крыльями, где всегда будет царить тепло и уют. Где ты всегда сможешь найти поддержку и взаимопонимание.
И Эо действительно заменяет ему отца. Да даже не просто заменяет, нет, совершенно нет… он на самом деле становится для него им. Он становится Лололошке настоящим отцом, к которому он тянется изо всех сил – и каждый раз, когда мужчина сравнивает его со своим сыном… когда в один прекрасный день признается, что юный мироходец стал для него будто вторым настоящим сыном – тот чувствует, что готов едва ли не расплакаться от счастья.
Хочется броситься к нему на шею. Хочется обнять Эо и сомкнуть руки вокруг его плеч, прижимаясь к чужой груди и позволить услышать частый стук собственного сердца. Хочется, словно малый мальчишка, счастливо завизжать, прикрывая глаза в его объятиях – и выдохнуть, такое трепетное и такое рвущееся наружу «Папа» или «Отец». Которое умоляет назваться вслух, умоляет обратиться к Эо так, как тот воспринимается всем его существом, умоляет показать, какие сильные чувства тот вызывает внутри Лололошки… показать, как много тот стал дня него значить.
Но Лололошка так и не делает этого. Что-то мешает ему. Внутренняя робость вдруг вспыхивает внутри, перекрывая возможности говорить и запихивая комок в горло. Из-за чего все, что только получается сделать у мироходца – это счастливо взглянуть в глаза Эо. А потом неловко прошептать, глаза уже пряча где-то между своих ботинок:
— Да, все в порядке, Эо! Можешь не волноваться…
А в мыслях он продолжает улыбаться, с теплом обещая самому себе «В следующий раз я обязательно расскажу…»
И его неловкость была совершенно естественной! Это всегда волнительно – сделать столь важный шаг, открыто относя себя к чужой семье. Признаться, что кто-то, никак кровью с тобой не связанный, стал для тебя родителем, которого ты любишь, будто родного. Связать себя с этим человеком семейными узами – не зная реакции наверняка. Предчувствуя, что ничего страшного не случится, но… страх – он ведь иррационален, правильно? Такова человеческая натура, и с ней ты ничего не сможешь поделать, кто бы что ни говорил об этом.
Но Лололошка знает, что обязательно наберется смелости и расскажет обо всем Эо. Он чувствует, что его примут. Чувствуют, что уже принимают. Через каждое слово, произнесенное Гарантом по отношению к нему, через каждое объятие и каждый жест, направленный на его заботу. Даже там, где, казалось бы, вмешиваться уж просто не надо – но Эо все равно идет на многое ради него. Идет даже там, где никогда бы ни за кого другого и не вступился. Но за Лололошку… за него он по-настоящему стоит горой. И от этого сердце в груди приятно щемит.
И эту тягу к обретенному вдруг отцу не в силах перекрыть ничего. Что бы ни происходило, сколько бы раз Эо не оступался перед своими друзьями и сколько бы раз его не ловили на недомолвках или на лжи… Лололошка всегда находил силы простить его – ведь просто не мог поступить иначе. Каждое объяснение со стороны Эо он чувствовал очень четко, пропуская через себя и понимая, почему тот поступил именно так, а не иначе. Понимая его тревоги и страхи. Принимая его ошибки – он верил в обретенного родителя и верил, что все это можно исправить. Верил и давал ему эти шансы, помогая уже со своей стороны, словно любимый сын, справиться с неверными установками и перешагнуть через внутренние барьеры. Стать лучшей версией себя. Сделать шаг в сторону отпущения своих страхов. В сторону ослабления своего контроля, который вырастает из паники и ответственности. В сторону большего доверия своим друзьям – и большего сближения с ними.
Между Эо и Лололошкой словно образовалась невидимая, но прочная связующая нить. Нить, которая крепнет с каждым днем, с каждой неделей, с каждым проходящим месяцем, за которые отец и сын сближаются только больше. Где чувствуют друг друга, словно настоящая семья. Где между ними оказалось выстроено такое взаимопонимание, что, кажется, ничто и никогда эту возникшую связь разорвать просто не в состоянии. Ведь, именно так и бывает в семье, правильно? Ты любишь, ты принимаешь, ты поддерживаешь и помогаешь… семейная связь оказывается сильнее всего остального, помогая принять друг друга и преодолеть преграждающие путь препятствия. Помочь выйти на свет и справиться с туманом внутри себя.
И Лололошка помогает Эо. Верит ему. Протягивает руку помощи в ответ, точно так же, как когда-то Эо приходил ему на выручку каждый раз. Чувствуя его смятение и вину, чувствуя его сожаление и все же любовь к друзьям – Лололошка просто не может не сделать шаг на встречу. Не может не простить его. Не может не подарить шанс и не подсказать, какой путь там или здесь будет правильным.
И они учатся друг у друга. Лололошка находит тепло и покой в заботливых руках Эо, а в ответ помогает ему справиться со своими триггерами и волнениями. Чувствуя, что нужен ему не меньше, чем он сам нуждается в обретенном отце.
И называть его отцом в собственных мыслях становится все привычнее. Эти слова для мироходца становятся словно синонимами, неразделимыми и очень дорогими сердцу. Эти слова согревают его изнутри, ведь он, засыпая и просыпаясь каждое утро – чувствует на губах улыбку и светлое осознание, что у него все-тки есть семья. Что он все же обрел отца. Что он теперь чей-то сын…
В эти моменты он прекрасно понимает Ашру, которая устраивает поиски своей родни. И из раза в раз от всей души вызывается ей помочь, желая, чтобы девушка смогла ощутить то же, что и он сам – ведь нет на свете ничего прекраснее, чем родители, которых ты любишь и которые всегда будут рядом с тобой.
Вот только… Лололошка даже не думал, что назвать Эо отцом он уже никогда не сможет. Не думал, что после всего пройденного бок о бок пути, после всех оставшихся позади препятствий и признаний слабостей и двояких сторон друг друга – один случай может перекрыть все это одним движением, четким и жестоким, превращая в пыль все, через что они проходили. Уничтожая все чувства и всю ту выстроенную связь, которую они обрели за эти долгие месяцы.
Разрушенная Видомния. Сдавшаяся Фарагонда. Последний узник… Лололошка идет вперед, проходя в темную камеру на самом верху злосчастной башни и даже не представляет, что уже через несколько секунд его жизнь перевернется в ног на голову, а в груди окажется ноющая пустота.
Он смотрит вперед, на мальчишку из своего ведения, что наконец освобождается из цепей. Он видит, как Фарагонда потерянно опускает волшебную палочку, прижимая ее к груди дрожащей рукой и отступает на шаг назад, явно испытывая тревогу – но уже не в силах предпринять хоть что-либо перед неизбежным. Он видит, как Эо срывается с места – однако вместо облегчения и бесконечной радости, вместо слов «Сынок, наконец-то, я так волновался за тебя!», которые казались самыми естественными и уместными в этот миг… в миг, когда твой сын наконец оказался свободен… вместо всего этого Лололошка с непониманием поворачивает голову, думая, что ослышался – ведь произносит Эо вовсе не облегчение от воссоединения с любимым сыном. И его голос – совсем не такой, какой мироходец ожидал услышать.
Победа. Восклицание. Дерзость. Вот, какие чувства отображаются в голосе мужчины, который начинает громко хохотать. Глаза которого вспыхивают в темноте яркими лисьими огоньками. И чьи следующие слова заставляют Лололошку оступиться, смотря перед собой широко распахнутыми, ничего не понимающими глазами:
— Получилось!!! Я выиграл пари!
«Какое еще пари?..»
Лололошка не успевает додумать мысль – его ослепляет яркая вспышка, возникшая совершенно внезапно в тот миг, когда Эо дотронулся до Эбардо.
В отчаянии зажмурившись, закрывая лицо руками и оседая на пол от внезапно возникшей слабости – впоследствии Лололошка чувствует, как холодок пробегается по его спине. А все следующие события он видит перед собой, словно в тумане. Шляпа Эо – единственное, что от него осталось, когда тот вдруг буквально обратился в пыль. Эбардо, по-лисьи усмехающийся и хохочущий «глупцы», ядовито глядя на мироходца и Фарагонду. Портал, который поглощает беглеца, что бросает победный взгляд – и Лололошка холодеет под ним, пронзенный осознанием и невыносимой болью.
Эо – это Эбардо!..
Он еще не может логически объяснить, как это может быть, но чувствует, что он прав. Эо словно впитался в выпущенного преступника, слившись с ним воедино. И мурашки страха, мурашки осознания, что они наделали нечто ужасное, нечто, чего никогда и ни за что нельзя было допускать – они иглами впиваются в тело юноши.
Но даже не это пугает его больше всего. Не появившийся из ниоткуда Ангел Смерти, с тревогой взирающий на мироходца. Не его слова, подтверждающие ужасающие мысли младшего. А само осознание того, что Эо больше не существует. Что Эо, его отец, его спаситель – использовал его для игры. Что Лололошка был лишь пешкой на его шахматной доске, сам того не подозревая. Что он никогда не имел значения для мужчины, к которому по своей наивности так привязался и полюбил. Что его юношеские светлые чувства оказались втоптаны в грязь, разрушаясь на части вместе с треклятой башней.
Этот день становится для него кошмаром. Слезы текут по лицу мироходца, который ощущает себя словно запертым в Видомнии, но которая не разрушена, а по-прежнему стоит здесь, неприступная и жестокая, бросая Лололошку в мир ужасов и страданий.
Но, увы, была бы это только иллюзия…
Кошмар становится для него реальностью. Реальностью, с которой он до сих пор не может смириться. И, вспоминая этот день, слезы каждый раз, вновь и вновь, начинают скатываться по щекам, заставляя беднягу свернуться клубочком на кровати, плача от собственного бессилия.
Он верил. Он верил ему не смотря ни на что! На каждый его проступок он находил оправдание и с пониманием кивал, желая помочь Эо встать на правильную дорожку. Он видел его раскаяние и стремился помочь «отцу». Он вручал ему шанс за шансом, он верил и доверял, он тянулся к нему, как тоненький стебелек цветка тянется навстречу солнцу – он тянулся к нему, как к родному… тихий, доверчивый и открытый.
Он помнит, как в миг исчезновения Эо и разрушения башни падает на колени. Помнит, как слезы текут по лицу рекой. Помнит, как прослушивает половину слов со стороны Джодаха, не обращая на него никакого внимания – ведь центром оказывается шляпа. Все, что осталось от того, кому он верил и кому доверял. Кого любил и от кого получал заботу. Кого обнимал с улыбкой, но кто использовал его, обманывая до последнего. Обманывая с самого начала.
«Нет, это не может быть правдой! Нет, просто не может!..» в отчаянной мольбе кричит через слезы он в своих мыслях, обнимая себя за грудь и в отчаянии качая головой.
Он не верит. Не хочет верить. Не хочет, чтобы это было реальностью… прикрывая глаза, распахивает их вновь – в надежде, в глупой наивной надежде, что ему все это только приснилось. Что сейчас он проснется в своей комнате, на своей постели. Что улыбнется с облегчением и отправится искать Эо, зарываясь в его объятия, признаваясь что чувствует в нем отца и умоляя не отпускать. Рассказывая о кошмаре и слушая успокоение, что тот всегда будет рядом с ним. Что это был просто обычный сон…
И так хочется услышать это! Услышать, что Лололошка лишь переволновался. Что Лололошка не должен плакать. Что Лололошка всегда будет дорог ему – и Эо его не обидит. Что он ни за что не отдаст обретенного сына ужасным кошмарам. Что убережет. Укроет Защитит… как делал это каждый раз. Как сделает и сегодня…
«— Тише, сынок, я с тобой… тебе просто приснился дурной сон. Ты в безопасности. Ты со мной. А я всегда буду с тобой…
— Папа!.. – отчаянно выдохнул бы Лололошка, чувствуя, как слезинка скатывается по щеке, а ладони только сильнее сжимают чужую куртку, в которой прячет испуганное лицо. – Прошу, не оставляй меня! Умоляю! Не оставляй!.
. — Не оставлю, мой милый Ло… обещаю. Может быть, отец я и не самый лучший, но я никогда не позволю страдать моим любимым людям. Я никогда не позволю страдать тебе…»
Лололошка распахивает глаза, надеясь, что увиденное им видение просто отменится. Что это будет лишь сном или галлюцинацией. Просто игрой подсознания. Что Эо сейчас окажется перед ним и спросит, хорошо ли он себя чувствует и почему смотрит перед собой так странно. Почему его бьет мелкая дрожь – и предложит сходить в таверну Лиса, чтобы выпить чего-нибудь освежающего. Что Эо сейчас окажется перед ним, никуда не собирающейся исчезать, и что обнимет его так, как всегда обнимал раньше…
Но увы, ничего из этого не происходит. Кошмар не прекращается. Эо не возвращается, а его шляпа по-прежнему продолжает пылиться посреди камеры. И это добивает, пронзая сердце мироходца насквозь и заставляя зарыдать в голос. Ослепленный. Уничтоженный. Опустошенный.
Он не чувствует, как дрожит башня. Не чувствует, как она начинает рушиться, лишившись последней подпитывающей Искры. Не обращает внимания на завалы, не слышит окрика Джодаха, что пытается достучаться до мироходца – он лишь в отчаянии выбрасывает руку вперед, начиная вырываться из чужой слишком сильной хватки. Начиная пинаться и кричать, захлебываясь слезами. Становясь не воином, а одиноким униженным сиротой, который оказался обманутым. Брошенным. Потерянным и с кровоточащей на душе раной.
— Папа!.. — и сколько же отчаяния в этом слове…
Душераздирающий крик кажется незнакомы даже самому себе. Тонкие нотки, отчаянные, полные мольбы и бессилия, делают его похожим на зов котенка, который потерял маму. Которого оторвали от теплого живота, выбрасывая никому не нужного на обочину, где тебя со всех сторон ледяными лезвиями пронзает холод, а острые зубы и когти хищников уже начинают раздирать беспомощное маленькое тельце.
Он плачет, зовя своего папу обратно к нему. Умоляя вернуться. Умоляя спрятать от кошмара и от боли, которая разрывает изнутри на тысячи кусочков. Умоляя повернуться время вспять, умоляя помочь выбраться из пучины боли и тьмы, умоляя вернуться к нему назад… обнять, укрыть в себе так как он укрывал раньше, прошептать утешительные слова…
Умоляя вернуться к нему.
«Папа, умоляю, не оставляй меня!.. Я не… я не справлюсь!.. Нет!.. Нет!.. – глотает Лололошка собственные слезы, уже ничего не видя перед собой. – Пожалуйста, вернись, пожалуйста, пусть это будет неправдой! Папа, ПАПА!....»
Он не так представлял себе будущее. Он хотел назвать Эо своим отцом совсем иначе и в другой обстановке. Он много раз фантазировал, как обнимет его, как прижмется к его плечам после очередной миссии и тихо, трепетно выдохнет «папа», встречая в ответ бесконечное тепло во взгляде и ощущая, как руки мужчины аккуратно обнимают в ответ, а чувство единения окутывает их своими мягкими крыльями.
Но он никогда не думал, что будет в отчаянии тянуть руку, не веря, что его предали. Что его зов будет наполнен ничуть не трепетом и теплом, а потерянностью и болью. Что его «Папа!..» – будет звенеть стеклом по всей башне, сообщая о глубоком и бесконечном горе, разбивающим тебя на осколки.
«Папа, вернись ко мне!.. Папа, я же люблю тебя!..»
Любил… но его чувства превратили в пепел. Его доверие предали. И Лололошка чувствует, как его существо теперь закрывается навсегда. Как свет гаснет вокруг него. Как любовь и счастье вытекают вместе со слезами, как кровь сочится сквозь его душевную рану, а перед глазами по-прежнему стоит лицо того, кто еще совсем недавно значил для него бесконечно много. И чье предательство он до сих пор осознать не в силах. Не в силах принять.
Его просто не хочется принимать…
Хочется, чтобы все это оказалось ложью. Чтобы все вернулось на свои места. Чтобы все было, как прежде, чтобы Эо ласково улыбнулся и успокоил… но увы, реальность просто равнодушна к его мольбам.
И «Папа», сорвавшееся с его губ – это не крик облегчения и тепла. Это не светлое чувство, которое обрубили на корню столь жестоко, без единой возможности на возрождение.
«Папа» – это крик умирающей изнутри надежды. И отражение его разбитого сердца. Сердца, которое он уже никогда и никому не сможет доверить.