Внутри Флоренс всё клокотало и штормило - она и сама не помнила, когда в последний раз приходила в такое бешенство.

В очередной раз доверилась этому поганцу, а что в итоге? Два часа. Два чертовых часа, тянувшихся мучительно медленно, наполненные стыдом и жалкими оправданиями. Роль заискивающе-настырной секундантки, замаливающей грехи своего подопечного, её явно не устраивала. Но... Сколько уже лет то и дело повторяется один и тот же сценарий?

Дверь в комнату открывается слишком резко, дерево жалобно трещит от столкновения с белёсой стеной. Кажется, даже поднялось небольшое облачко штукатурной пыли.

– Фредди! Ты обещал мне, обещал, что сегодня всё будет в порядке!– в голосе смешались обида и бессильная злоба, скатывающаяся в бесконечную усталость. Флоренс обводит взглядом американца, развалившегося в плетеном кресле - кажется, что он расслаблен, но внутреннее напряжение выдают непривычно запрокинутая шея, изящные пальцы, цепко ухватившие стакан и оттого побелевшие. Неужели опять мигрень?

Раньше ее даже... восхищала непредсказуемость Трампера, но теперь она просто мечтала о спокойствии. О том, что хоть один турнир пройдёт без вылезания из кожи вон ради того, чтобы ее чемпиона хотя бы не дисквалифицировали.

– А они обещали комфортные условия,– Фредди растягивает слова, болезненно щурясь на свет и капризно кривя губы,– У меня всё время скрипел стул!

– Не знаю как ты, но я во время матчей думала головой, а не задницей!– возмущенно рыкнула девушка, резко подходя к креслу. Если при мысли об очередном приступе головой боли у шахматиста сердце венгерки болезненно сжалось, то сейчас оно требовало лишь сомкнуть пальцы на его горле.

В глазах Флоренс клокочут бесенята, кажется, что сейчас она одним только взглядом сожжет американца к чертовой матери.

– Хватит, ну сейчас же всё нормально? Переиграем через сутки. С нормальным стулом и тремя метрами между камерами и столом, а не двумя с половиной,– Фредди вертит в руке стакан, а затем только отпивает минералку, давно успевшую согреться. Голова трещит. Хочется закрыть глаза и резко откинуть голову, чтобы затёкшая шея хорошенько хрустнула, а позвонки встали на свои законные места.

– Нормально?! Тебя предлагали дисквалифицировать, Фредерик Джон, черт бы тебя побрал, Трампер! Мне снова пришлось распинаться о том, какой ты бедный и несчастный, пытаться переубедить организаторов в том, что твоя идиотская психованность - их вина. Это унизительно, как ты не поймешь?!– рыжая фыркает, откидывая папку с документами, которые она уже не могла видеть, на прикроватный столик. Звенит зажигалкой, подпаливая кончик тонкой сигареты.

– Я устала, Фредди,– девушка коротко выдыхает эти слова вместе с дымом.

– Понимаю, что тебе сложно, да, но мне тоже нелегко. Тебе нужно всего лишь довести партию до конца, а на мне вся бумажная волокита, оправдания перед федерацией шахмат, организаторами, прессой. Почему ты не можешь хотя бы раз дать мне возможность не краснеть?– усталость плещется в утомленном голосе, рука Флоренс тянется к затылку американца - она помнит, что пусть тот по началу и начинает раздражаться, но прикосновения дарят ему короткое облегчение. Зарывается пальцами в темные волосы, стараясь не задевать ногтями кожу головы. Скользит к уху, ласково обводя его подушечками пальцев и возвращаясь к макушке.

Трампер рычит, с силой сжимая веки, когда касание отдается болезненной пульсацией. Впрочем, тепло чужой ладони действительно немного успокаивает.

Невольно парень даже тянется навстречу греющей ласке, сосредоточенно сводит брови.

– Там было так шумно, Флоренс... Всё гудело. Эта чертова камера...– сбивчиво начинает бормотать Фредди, но венгерка его останавливает. Ладонь мягко скользит по побледневшей скуле, очерчивает щеки и шершавый подбородок. Пара тонет в облаке горьковато-приторного сигаретного дыма. И снова она его прощает... Своего болезного и до ужаса капризного мальчишку. В очередной раз пускает всё на самотёк.

Американец снова закрывает померкшие зеленые глаза. И правда. Ничто так не лечит, как человеческое прикосновение.