Он забегает в ванную после улицы. На небе ни облачка, лишь густая непроглядная тьма. Она давит, сильно давит, аж до тошноты, поступающей к горлу. К ней он привык, ощущает ее каждый день на протяжении многих лет. А сегодня он, впрочем как и всегда, попытался утонуть в алкоголе, а заодно и убежать от своих проблем. Но в этот раз все пошло чуть-чуть по другому.
Ему стало дурно от первого бокала вина. Кавех слишком много пил за свою жизнь, чтобы у него не вырабатывался иммунитет к спиртному. На голодный желудок пить нельзя, говорил аль-Хайтам, забирая его с очередного вечера в компании вина, но если бы он придерживался этого правила, начиная с подросткового возраста был бы трезв всегда. А без алкоголя он бы просто не смог это все пережить. Ему легче поблевать, а на утро проснуться с жутким похмельем, чем осознать и, тем более, принять плачевность всей его жизни. Да и первое было намного приятнее последнего.
Смотря в зеркало, архитектор испытывает презрение. Ему так паршиво в последнее время. Мысли все чаще посещают его и не слушать их становится все труднее и труднее. И как будто оно направлено не к нему, а к совершенно другому человеку, которого он видит в отражении.
— "Выгляжу очень паршиво" — думается Кавеху.
У него огромные синяки под глазами, нездоровая бледность, стянутая улыбка, что и так была ужасной. Эти недостатки обычно тщательно скрывает косметика и маски, которые он оттачивал долгие годы, не принимая поражений. Он ее довел до совершенства. И никто не видел его таким, сломленным и ненавидящим себя. Почти никто.
В зеркале ужасный, противный человек, фарфоровая кукла, что разбили и выкинули, что была необычайной красоты, а потом потеряла все в мгновение. Наследство мастеров, которые так трудились над своим творением.
А чем Кавех хуже? Он старается изо всех сил, отдает всего себя этим ублюдкам, а в итоге что он получает? Сломанную психику, похоже, в подарок.
Наконец-то он выныривает из своих самокопаний и находит беглым взглядом временное спасение. Алкоголь, потеря сознания, голодовка — это все прекрасно спасает его, но лучше всего, конечно же, нож или бритва, что первое попадется. То, с чьей помощью он сможет хоть как нибудь навредить себе. Все порезы тщательно спрятаны под рубашкой и штанами, под бинтами. Одежду он начал носить более закрытую с недавних пор, ведь увечья стало трудно скрывать. На это его сосед лишь отметил, что он "наконец-то опомнился", что немного раздражало, но он так и не перестал ловить взгляды. В них он замечал нежность и какое-то сочувствие, но упорно все отрицал. Не в этой жизни точно, он даже такого не достоин.
Взяв в руки бритву, что так удачно лежала на раковине, он поднес предмет к левой руке, а после, сняв старые бинты, которые наспех наматывал, лишь бы никто не заметил.
Глазам открылся ужасный вид.
— "Уже блевать хочется" — подумал Кавех.
Трясущейся рукой он сделал первое рваное движение. Теперь уже страх накатывал, отключая мозг. В мыслях было лишь страшно, ужасно, противно, как же противно от себя! Как меня вообще Хайтам терпит? Лучше бы давно выгнал и умер где-нибудь в подворотне.
Неожиданно в дверь кто-то постучал. Ему, конечно, хватило мозгов и сил закрыть дверь, хоть и не до конца. Не услышав ответа, Хайтам начинает стучаться сильнее и громче. Кавех обессиленными руками наспех попробовал убрать бритву и взять бинты, но спустя мгновение падает с грохотом на кафельный пол.
Такой звук не на шутку напугал аль-Хайтама. С помощью дендро элемента открывает дверь и видит ужасающую картину: Кавех лежит в собственной крови, на полу, в ванной аль-Хайтама, с руками, на которых и места живого не осталось, и уже потерявший сознание. Секретаря начинает потряхивать, но он упорно держится, подходит к нему, чуть ли не срываясь на бег, и берет на руки, аккуратно, несет его в свою комнату. Также, замечает, что Кавех нездорово худой и легкий, даже чересчур.
Когда кладет архитектора на кровать, начинает рассматривать, подмечая наспех, где есть увечья, что нужно обработать. Уже сбегав на кухню, обрабатывает новые раны и находит старые. Где-то шрамы уже совсем белые, а где-то только покрылись корочкой. Замечает выпирающие ключицы, тонкие запястья, впалые щеки и нездорово узкую талию. Это не нормально. Кавех высокого роста, он взрослый парень и не может быть таким худым. У секретаря появляются мысли на этот счет, но он их отметает сразу же. Слишком боится, что это может быть правда. Когда он вообще боялся за кого-то, кроме Кавеха за последние годы? Не было, кажется, такого. Ранее Хайтам никогда толком не рассматривал архитектора долго. Его чувства — действия. Аль-Хайтам аккуратно, медленно обрабатывает тело, находя бинты, что уже прилипли к прошлым порезам на бедрах. Находит также на животе.
От таких действий Кавех приходит в себя. Похоже, все же почувствовал жжение и острую боль от заживляющих мазей. Он пытается в первые секунды оттолкнуть Хайтама и подняться, но пепельноволосый не дает это сделать, придерживая рукой.
— Кави, успокойся, пожалуйста, я уже заканчиваю, — как можно мягче, проговорил секретарь. Сокращенно и так ласково он называл Кавеха в редких случаях, когда надо было успокоить.
Кавех еще долго тихо бормотал слова о том, что ему будет противно, чтобы он ушел, чтобы его оставил один. Позже это, конечно, превратилось в бессвязный бред и Хайтам уже думал, к кому можно было бы отправить Кави — сначала к Тигнари, а потом к психологу. С согласия самого Кави, разумеется. Аль-Хайтаму было больно это слушать. Какой же он был придурок и как ужасно относился к блондину.
— Тише, тише, Кави, — успокаивает секретарь, беря за руки. — Все будет хорошо.
— "Нихрена не будет" — думается Кавеху, пока не погружается вновь в сон.
***
На утро Кавех просыпается с ужасной болью. Все тело будто чужое, голова раскалывается, а еще он замечает фигуру, что направляется к нему.
— Ох, ты проснулся, — подмечает Хайтам. — Я бы хотел объяснений насчет вчерашнего.
Кавех потихоньку начинает вспоминать обрывками происходящее. Он понимает, что сильно влип, но и ничего не рассказать не получается: ему очень надоело скрывать все в себе.
Он рассказывает изнанку своей жизни и доверяет это человеку, которому раньше думал, что не доверится никогда.
На лице Хайтама можно увидеть едва заметную жалость. Кавех уже давно с покрасневшим и сырым лицом от слез. Теперь ему становится вновь противно от себя, от того, что он обременяет своими проблемами кого-то. К противоречивости блондин привык уже давно после совершения тех или иных действий.
Выдержав достаточно долгую паузу для раздумий, Хайтам говорит с осторожностью:
— Кавех, тебе нужно поесть. Сможешь встать?
И тогда старшего выворачивает с новой силой. Он, конечно, рассказал многое о самоповреждениях, но об отношениях с едой решил умолчать. Хайтам ведь точно увидел его худощавость. Секретарь увидел смятение в глазах блондина и решил уточнить, все ли в порядке.
— Да.. Да, я могу идти, — произнес Кавех и попытался встать.
С первого раза не получилось, но его успел подхватить аль-Хайтам. Пепельноволосого это не на шутку напугало, все же надо будет пригласить Тигнари, желательно сегодня же. Если Кавех согласится, без его согласия ничего не произойдет. Архитектор проходит маленькими шагами до кухни. Садится и может лишь ожидать своего вероятного позора.
Когда перед ним ставят тарелку с едой Кавеха начинает потихоньку тошнить. Безусловно, он много раз пытался выйти в ремиссию, но кому он вообще нужен? Он честно старается запихнуть в себя несчастный кусок, но, когда рвота подступает к горлу, блондин бежит из кухни в ванную к туалету. Хайтам, спустя мгновение, идет за ним. Спустя несколько минут, Кавех дышит загнанно, стараясь унять свой организм. Получается плохо и поэтому аль-Хайтам приносит стакан воды. Кавех его выпивает, медленно, дабы ничего больше не случилось. Ему страшно, от такой выходки секретарю будет точно противно. Он не поднимает взгляда, ведь точно увидит презрение в прекрасных глазах. Кавех в этом почти уверен.
Спустя полминуты Хайтам подает голос:
— Ты согласен с тем, что я приглашу Тигнари? — заботливым голосом произносит. Он видит, как блондин вновь зажимается от неожиданных слов. — Тигнари тебя не осудит, а я никогда от тебя не отвернусь.
Пусть ему и страшно, это видно по дрожащим губам и телу, но Кавех в итоге соглашается — лишь кратко кивает, на большее он сейчас не готов. А Хайтам, на свой страх и риск, обнимает. Аккуратно, будто Кави фарфоровая кукла. На его лице нежная улыбка, он поддается к губам архитектора. Это невинный поцелуй, просто краткое прикосновение губами к губам. Просто, чтобы Кавех почувствовал защиту, что аль-Хайтам верен своему слову и не бросит.
***
Им предстоит много разговоров, походов к врачам, к психологам, но они будут вместе и со всем справятся, ведь так? А пока они будут нежиться и шептать такие важные слова.