Бакуго никогда не думал, что может влюбиться! Во-первых, он слишком брутален для этих розовых соплей. Во-вторых, он герой и сильнейший, а героям уж точно не до сердечных дел.
Самым отстойным было то, что душа неровно лежала к чёртовому Двумордому. Именно так и только так, чтобы не позволять шаловливым мыслям заходить далеко.
Самая тупая вещь, которой Бакуго отличился в своей жизни, это слепое следование советам Киришимы. С чего Кацуки взял, что Эйджиро хоть как-то просвещён в том, что делают безответно влюблённые, он и сам до сих пор не знает.
Но совет был прост и мерзок: завести домашнее животное и назвать именем возлюбленного. Мол, чувства к животному окажутся сильнее, чем к реальному объекту, и Бакуго будет свободен от несчастной любви, которую, между прочим, до сих пор не признавал.
Маленькое коротколапое мохнатое нечто очень сильно походило на Двумордого тем, что было таким же половинчатым по раскраске – бело-красным. К тому же, как выяснилось позже, псина нереально бесила, даже похлеще предмета воздыхания, в чью честь и была названа.
Первым делом встал вопрос о том, как назвать эту тварину. «Двумордый» не шло, потому что выглядело совсем уж подозрительно. Но вот Тодороки, Тодороки вполне неплохо, почему бы и нет? Всё равно Бакуго Шото так никогда не называл.
Но псина реально оказалась бесящая, постоянно рвалась гулять на улицу, причём без хозяина никуда и ни с кем из родителей не шла. Спать приучилась под боком Кацуки, причём приходила всегда ночью, когда злой студент ЮЭй уже спал, так, чтобы к утру практически спихнуть хозяина с подушки и уместиться там. Тодороки постоянно лез в лицо, любил вылизывать щёки и лоб, беся Кацуки нереально. Был игрив, но при этом очень молчалив. К чужим не шёл и прятался в ногах хозяина. Это была почти взаимная любовь, но эта маленькая тушка никогда не давала ему покоя. Ему даже сам Шото так в жизни не мешал, как эта псина!
Это был выходной, и Бакуго лежал на диване, лениво переключая каналы, пока не задремал на животе. Сперва он услышал стук в дверь, но никак не отреагировал, старуха была дома, могла и сама открыть.
Но эта псина, почему-то, взбесилась, весело залаяла и заскочила на Бакуго. Кацуки даже почувствовал, как она пробежалась у него по спине и легла на голову.
Он взорвёт эту собаку к чёрту.
— Тодороки, нет! — властно велел он.
Но пёс не послушался.
— Тодороки, я сказал, нет! — в голосе Бакуго проскользнули угрожающие нотки.
Эта тупая псина только завозилась у него на голове, но так и не слезла.
— Тодороки, я сказал…
— Но я ничего не сделал, — прозвучал рядом голос, заставивший сердце упасть в пятки.
Какого хрена он только что в своей голове услышал голос одноклассника?
— Тодороки… — как-то неуверенно произнёс Бакуго, словно эта собака научилась говорить голосом Шото.
— Что?
Кацуки резко перевернулся, подхватывая собаку и садясь, тупым взглядом уставившись в этого… этого… Какого хрена Шото делает у него дома?
— Двумордый, какого хрена? — на повышенных тонах воскликнул блондин.
— Мы с Иидой и Ураракой делали домашний проект у Мидории, — спокойным голосом говорил сын Старателя, но его взгляд был прикован к собаке. Он протянул оказавшуюся в руках тетрадь. — Мидория просил тебе передать, а никто, кроме меня, не согласился занести.
Бакуго пыхтел и сопел, лицо его заливалось краской смущения. Чёрт, Тодороки увидел Тодороки, что он теперь об этом думает? Хорошо, похоже до Шото не дошло, что пёс назван в его честь и…
— Кацуки, не забудь выгулять Тодороки, а то он просился, — как на зло раздался голос матери с кухни.
Это был грёбаный крах душевного спокойствия Бакуго. Он был готов взорвать собственную голову под пристальным взглядом Шото.
— Тодороки? — осторожно спросил сын Старателя, приподнимая бровь.
— Собака, — Бакуго, весь красный и злой, вытянул вперёд пса, практически сгружая его на руки Шото и, выхватив у него тетрадь, тут же в неё уткнулся, усердно листая, но не видя перед собой ничего.
Шото внимательно осмотрел собаку и слабая улыбка тронула его губы.
— Мне больше нравятся кошки, — сказал он, ставя довольного и слишком счастливого пса на пол. — Моего зовут Бакуго.
И направился к выходу.
— Что? — воскликнул почти задохнувшийся не то от возмущения, не то от неописуемой радости блондин.