у кэйи умирает отец. кэйа узнает об этом от своего швейцара. без объяснений, без какой-либо дополнительной информации, рассказывающей хотя бы что-нибудь. ему не говорят ничего, кроме того, что отец умер. вот так просто.
кэйа остаётся один.
он не плачет, он не смеется, не рвет на себе волосы, не мечется в агонии в поисках виноватых. он молчит, чувствуя, как с каждым новым вдохом каменеет его сердце.
кэйа - наследный принц - у него нет права на эмоции.
по ночам особенно тяжело. по ночам ужас, вязкий и душный, охватывает его, приходя к нему шепотом матери, наглухо забиваясь в уши, заливая глаза тягучим дегтем тьмы, сковывая тело судорогой, заставляя изгибаться в неестественных позах, он выкорчевывает из кэйи все живое, что в нем еще осталось.
спустя месяц, кэйа впервые думает о том, что хочет умереть. ему панически страшно оставаться в одиночестве, в своих покоях, страшно закрывать глаза, страшно позволять себе думать, страшно дышать. страшно-страшно-страшно.
потому что видения не оставляют его ни на секунду.
складывается чувство, будто все, что он когда-либо видел - чувствовал, понимал - это его отец. стоит кэйе на секунду закрыть глаза и из мрака медленно, будто на снимке, проявляются его черты лица. как он смеется, злится, размышляет…
кэйа вспоминает их трапезы, вспоминает наставления, которые так сильно раздражали. кэйе очень-очень-очень хочется кричать. хочется разорвать себе глотку, хочется унестись далеко в поле, закрыться в келье, утопиться, и при этом разрыдаться так, будто ему снова семь и ему не разрешили выйти в сад, поиграть с детьми прислуги.
кэйа задыхается. он чувствует, как цепкие, тонкие пальцы рутины впиваются в его шею мертвой хваткой, не давая воздуха. а кэйе так невыносимо хочется дышать. каждый божий день.
все, что он видит теперь - это лица советников, своды собственных покоев, серые камни улиц, растерявшие всю свою красоту и прелесть, и собственное измученное лицо в зеркале уборной, одного взгляда на которое достаточно, чтобы легкие перестали принимать воздух. достаточно, чтобы согнуться пополам, затравленно хватая ртом воздух и пытаясь хоть как-то заставить свой организм работать.
кэйа никогда не думал, что человеку в принципе может быть настолько плохо.
кэйе всего семнадцать, а его отца не стало полтора месяца назад. ему очень хочется влезть на стену, а после рухнуть камнем вниз, да так, чтобы наверняка расшибиться.
кэйе кажется, что хуже быть не может. что нет ничего страшнее того, что происходит с ним сейчас. но потом его брат развязывает войну, кровопролитную, страшную, жестокую и бессмысленную войну, за ценности, которых не понимает, наверное, даже он сам.
и он не может придумать ничего лучше, чем побег. жалкий, трусливый побег, так далеко от этого проклятого места, как только возможно. кэйа бежит из своего ада, чувствуя, как его пламя лижет ему пятки.
так он встречает альбедо.
альбедо ничего не говорит, он только смотрит, долго-долго, и кэйе кажется, что он видит его душу насквозь. альбедо ничего не говорит - он понимает. у кэйи мороз по коже и никакого сна.
его мучают кошмары, а альбедо ведет его по катакомбам каэнри’ах, о которых кэйа никогда не слышал. сил узнавать, откуда альбедо их знает, у него нет, а сам алхимик ничего не рассказывает и не спрашивает.
кэйе больно и плохо, его разрывает на куски, а во сне он, кажется, кричит, потому что проснувшись однажды промозглым, туманным утром, холодным настолько, что пробирает до костей, он обнаруживает рядом с собой флягу с сомнительно пахнущей жидкостью. на вопросительный взгляд альбедо расплывчато отвечает что-то про беспокойный сон. и кэйа пьет. зачем - сам до конца не понимает, но перспектива быть отравленным его не пугает. он прекрасно понимает, что альбедо знает, и что он может сделать. его пугает не это.
на собственную жизнь кэйе все равно. он пьет зелье, желая больше не проснуться.
но он просыпается, и от этого, наверное еще досаднее. кэйе хочется, чтобы ему вырвали сердце, хочется, чтобы стало так больно физически, что в душе перестало болеть. он засыпает на холодных камнях подземелий, надеясь, что когда он проснется, все будет как раньше, что его отец будет рядом, что вот-вот его заберет, что скажет - все это было глупой шуткой, издевательством, проверкой на прочность, жесткой, бессмысленной, но всего лишь проверкой на прочность.
кэйе кажется, что с каждой минутой, с каждым прожитым днем его душа все больше и больше умирает.
он не помнит себя, не помнит счастья, сна, не помнит вкус пищи, ощущения радости, отсутствия горечи на языке, не появляющегося с каждым сказанным словом. наверное, пытки страшнее, чем эта, кэйа не переживал никогда.
проходя по отвесным скалам, он надеется сорваться. пробуя полусырое мясо, которое альбедо смог каким-то чудом достать, он мечтает отравиться. засыпая, он молится только о том, чтобы во время кошмара у него остановилось сердце. внутри кэйи ничего - лишь зияющая пустота, чувство утраты и ужас. неподдельный ужас человека, которого растили в тепличных условиях, у которого теперь едва ли есть средства к существованию, бесполезный титул и полное отсутствие понимания, что делать дальше. кэйю готовили к тому, чтобы стать королем. кэйе говорили, что он будет великим правителем.
гордился бы отец тем, во что он превратился? конечно нет. но зачем тогда он ушел? зачем он оставил его одного? окруженного людьми, которые жаждут его падения, которые только и ждут момента, когда он оступится, чтобы сожрать его, подобно падальщикам.
поэтому кэйа бежит, от своей родины, от боли, от страха. от себя. он прячет свои чувства так глубоко в подсознание, как только может. он замыкается в себе, молчит-молчит-молчит. в такт альбедо.
но если альбедо молчит, понимая, то кэйа молчит боясь. боясь, что кто-то узнает, боясь того, что история повторится. он завещает себе больше никогда никого не любить, никогда ни к кому не привязываться, никогда никому не улыбаться.
так проходит полгода. кэйа даже умудряется убедить себя в том, что отпустил, что забыл, что и отца он тоже никогда не любил.
а потом альбедо выводит его на поверхность.
солнце нещадно хлещет по не привыкшим к нему глазам, выжигая правый, янтарно-золотой, такой, какими были оба у его отца - привыкшие к вечной темноте подземелий, искрящиеся рядом с лунными камнями - абсолютно не выносящие солнечного света. и кэйа смотрит на желто-белый круг не жмурясь, смотрит, надеясь ослепнуть, отчаянно желая, чтобы эта боль выжгла все живое в нем.
но альбедо не дает этому случиться. он уводит его в тень огромного ветвистого дерева, накрывая глаза ладонями, он протягивает ему повязку, говоря, что от его слепоты пользы не будет никому, а умереть так точно не получится. кэйа дергается, словно его ударили по лицу, но ничего не отвечает, забирая повязку. он обещает себе больше никогда к этому не возвращаться.
альбедо приводит его в мондштадт - город вина и свободы - ныне окруженный хаосом и беспорядком - их архонт был потерян, унесен северным ветром, а жители в ужасе и полном непонимании, что им делать дальше.
такие же, как кэйа.
тогда ему начинает казаться, что стало лучше. он начинает шутить на тему повязки, отмахивается, придумывая отговорки про подарок деда (альбедо бы не оценил), не говорит о войне, делает вид, что не знает о существовании каэнри’ах и что в город его привело лишь хорошее вино. он знакомится с варкой, провожает его в экспедицию и устраивается в ордо фавониус. а еще пьет.
он узнает о розарии - монахине, курящей “табачные палочки” за собором, те, что делает альбедо - он, оказывается, широко известен в городе - она частая гостья в “доле ангела”, полюбившейся и самому кэйе.
вокруг него появляются новые лица, создающие иллюзию нового начала, новой жизни - без страхов, кошмаров по ночам, смертей и скорби, наглухо сковавшей душу.
с альбедо кэйа не видится. особенно старательно он избегает моментов, когда ему нужно прийти в лабораторию алхимика не по служебным делам - такие он предпочитает решать с сахарозой.
его пугает знание, которым альбедо обладает. потому что оно подтверждает наличие его слабости, существование всей этой боли, которую невозможно терпеть, которую невозможно вынести, пережить и отпустить.
кэйа старается забыться. он заставляет себя поверить, что у него нет прошлого, что он - сирота-беспризорник, с дедом пиратом, который оставил его и ушел в дальнее плавание. он учится врать, учится улыбаться так, чтобы никто не знал, что с ним происходит, что творится в его голове. он теряется во лжи, купается в ней, будто она - чистейшее озеро. он теряет себя в ней.
так проще - легче, когда дрожащие пальцы прячешь в замок - так ему не нужно тысячу раз наблюдать сочувствующие взгляды. он с головой уходит в службу. через год он - капитан кавалерии, которого знает каждый в округе. теперь у него нет прошлого, балластом тянущего вниз, ведь здесь никто не знает о пропавшем без вести принце каэнри’ах, потому что ее больше тоже нет.
кэйа не говорит о войне - она сама его находит. она преследует его разговорами в переулках, шумными спорами в тавернах и усталыми вздохами джинн на собраниях. от нее никуда не спрятаться, как бы ему не хотелось.
он против воли вспоминает о брате, о пещерных сводах, о мерцании камней и в конечном итоге об отце.
как бы ему не хотелось убеждать себя в обратном, кэйа ощущает как с каждым днем необратимо ломается все сильнее. по ночам он слышит хруст чего-то - когда-то крепкого, прочного и несгибаемого - внутри, там где солнечное сплетение. оно рушится со сверхзвуковой скоростью и как это остановить - кэйа не имеет ни малейшего понятия.
кэйа думает, что отпустил. он думает, что ему больше не больно. он убеждает себя, что ничего из прошедшего его больше не волнует.
а потом, в одну из ночей, когда кэйа в очередной раз уходит к дубу с бутылкой вина, - пагубная привычка, приобретенная в мондштадте - он начинает рыдать. бесконтрольно, до ужаса сильно - его ломает пополам и он сгибается под весом собственной скорби задыхаясь. ему кружит голову градус вперемешку с ворохом воспоминаний, которые круговоротом бьют в самое больное. ему кажется, будто его ударили под дых, перед глазами белеет, а полупустая бутылка выскальзывает из ослабших пальцев. сердце колотится в ушах загнанной птицей и он, в попытках ухватиться хотя бы за что-то царапает пальцы о грубую кору дерева за своей спиной.
глаза нещадно печет, а сердце будто пытаются выжечь наживую. кэйа беспомощно хватает ртом воздух чувствуя, как земля уходит из под ног. искры перед глазами сменяются дегтярной теменью и кэйа надеется, что больше он никогда их не откроет.
но судьба решает иначе.
той ночью его находят. кто именно - кэйа предпочитает не думать, но по мази для заживления ран и снотворному, конечно, понимает. и снова молчание связывает их красной нитью, пронзает сердце кэйи новым огнем, всепоглощающим и уничтожающим.
альбедо чаще оставляет безмолвные послания там, где кэйа бывает чаще всего, но никогда не приходит сам. для принца - пускай и в былом - он становится призраком, тенью прошлого, остаточным явлением, которое никогда не удастся поймать. для бывшего принца это не то чтобы проблема, ему так даже проще - он все реже вспоминает о случившемся с той болью, что была в начале.
время идет - сколько, кэйа не знает - он перестал считать, но ему действительно становится легче. легче говорить, принимать. в какой-то момент он ловит себя на том, что искренне улыбается шутке, отпущенной венти - вино, музыка и фальшивая любовь к алкоголю - кэйа знает, кто он и что он сделал, но не винит его за это. он понимает, что венти знает тоже, но его это больше не пугает.
как-то они с розарией сидят в “доле ангела” до самого закрытия - тогда кэйа решает, что может ей рассказать. она долго молчит, а потом уводит его за собор Святого Барбатоса и достает сильно пахнущую едким дымом палочку, прикуривая подожженной слизью пиро слайма. после этого тоже молчит, но в этот раз очень громко и выразительно. кэйе становится неловко под ее тяжелым, задумчивым взглядом, а потом она неожиданно протягивает руку и треплет его по волосам. как ребенка. абсолютно несвойственно ей - ласково и будто бы осторожно.
он до сих пор помнит ее фразу и, наверное, будет помнить всегда.
“не буду давать пустых обещаний о том, что больше в твоей жизни не будет дерьма, но в одиночку тебе больше справляться не придется.”
кэйа не знает, как ему относится к этим словам. не знает сейчас, не знал и тогда. но розария, заметив неподдельный ужас в его глазах, с уверенностью сообщила, что ни умирать, ни развязывать войны в ближайшие десять лет она не планирует.
она затушила истлевшую палочку о стену и позвала за собой - впервые - к себе домой. там кэйю напоили горячим чаем из одуванчиков, уведомив, что независимо от того, наследный принц он, или нет - розария своего отношения к нему менять не намерена.
тогда кэйа искренне улыбнулся второй раз.
кэйа не помнит момента, когда рана, казавшаяся смертельной, внутри действительно начала затягиваться. когда он перестал себе врать, когда ему стало все равно знают ли люди, кто он такой. когда прошлое действительно стало прошлым.
он становился на ноги мучительно медленно, шаг за шагом срывая с себя оковы - будто кожу - было адски больно, но он знал, что не один. под ногами снова чувствовалась земля, пускай хлипкая, только-только нащупывающаяся, но для него даже это было сродни самому драгоценному сокровищу.
учиться заново доверять миру - страшно. панически страшно, особенно учитывая, что кэйа лучше многих знает, насколько больно жизнь может ударить под дых, в момент, когда ждешь этого меньше всего и оттуда, откуда больнее всего.
но кэйа пытается и для него это самое главное.
он наконец-то ловит светлую макушку - копну поцелованных луной волос - под окном своего дома. хочется крикнуть “эй, альбедо!” или “стой!” или еще что-нибудь громкое и резкое, потому что кэйа не хочет больше молчать. не после всего, что альбедо для него сделал.
пускай он этого и не ощущал, но он никогда не был по-настоящему один. да, он был одинок, он не находил себе места ни в каэнри’ах, ни в мондштадте - это никогда не говорило об истинном одиночестве.
альбедо - глаза, полные знания и молчание всегда, когда оно необходимо - был рядом. не столько физически, сколько морально во всех зельях, по-умному оставленных в местах, где только кэйа заметит, в безмолвных, эфемерных прикосновениях, которые никогда не были на самом деле оставлены - кэйа все равно их ощущал, во всех несказанных, но услышанных фразах, которые кэйа выкрикивал одним только своим видом. в общей боли - утрате, кем-то родины, кем-то родного. они слишком похожи - были, есть и будут - всегда.
и в то же время слишком разные, потому что альбедо, пускай и молча, но позволял себе дышать, позволял себе чувствовать. он смог двигаться дальше, через боль, через отчаяние, он рассказывал не говоря, в тишине понимал, слыша больше, чем многие слушают. так, как кэйа никогда не хотел и не мог.
и кэйа им искренне восхищается. без зависти и горечи, потому что различие не означает, что кто-то из них хуже.
ему все еще снятся кошмары по ночам, но теперь ему есть, кому о них рассказать. теперь ему не страшно рыдать в голос - недавно розария водила его в горы, чтобы покричать вдоволь - теперь ему не нужно притворяться. он больше не отрицает и не торгуется, он видит свою боль, прекрасно осознает ее величину и тяжесть, но теперь нет ужаса, лишь понимание - самое страшное позади, потому что теперь у него есть путь и знание, что делать дальше.
тогда же кэйа вдруг думает, что он боится умирать. эта мысль вгоняет его в ступор, поэтому он мотает головой, хмурясь, и заходит в свой кабинет в ордо фавониус, погружаясь в отчеты, которые должен был сдать еще месяц назад.
***
когда кэйа возвращается домой после затянувшегося совещания, первое, что он видит - отливающие голубым - таким родным и далеким - волосы в свете луны. через мгновение до него доходит, кто именно является обладателем этих волос - этому сопутствует толпа мурашек и что-то болезненно колющееся в сердце.
- не думал, что ты так рано вернешься, - едва уловимое взглядом движение плеч, сопровождаемое легким прищуром.
- конечно не думал - ты знал, - кэйа чуть ощутимо улыбается, чувствуя облегчение, - зайдешь на чай?
альбедо не отказывается, что не может не удивить, но кэйа ему благодарен. несколько десятков минут проходят в тишине, потому что бывший принц раскладывает в голове долгий день, параллельно планируя следующий, а алхимик, вальяжно развалившись на диване, читает. они молчат вместе, деля один воздух - одну правду - на двоих, рассказывая этим больше, чем самый искусный оратор.
потом альбедо интересуется, скоро ли кэйа сделает обещанный чай, на что кэйа резонно отвечает, что если алхимику не нравится его скорость - его тут никто насильно не держит. но альбедо не уходит, и кэйе кажется, что так было всю жизнь.
впервые за несколько лет он позволяет себе расслабиться и вселенная не разваливается, что для него равносильно грому среди ясного неба.
он замирает посреди комнаты и медленно втягивает носом воздух - будто ступает на ощупь - альбедо отрывается от книги и поднимает на него глаза. кэйа уверен, что он снова все понял, но ожидаемого страха в нем это не вызывает. он спокойно выдыхает, закрывая глаза и уходит на кухню - чай сам себя не заварит.
солнце выглядывает из-за горизонта и кэйа думает, что момента, чтобы нарушить молчание, лучше, чем сейчас не будет.
- эй, альбедо, - он осторожничает, не до конца уверенный, согласен ли с ним алхимик, но тот кивает, поднимая глаза и откладывает книгу. - знаешь, я тебе благодарен.
- это меньшее, что я мог сделать в твоей ситуации, - альбедо пожимает плечами, будто действительно верит в свои слова, что заставляет кэйю нахмуриться, - тем более, если бы ты драматично скончался - это пришлось как-то объяснять, а мне и так хлопот хватает. - алхимик усмехается, изучая его взглядом, а кэйа облегченно выдыхает.
они молчат еще какое-то время, и когда кэйа бросает тихое “спасибо”, альбедо кивает, легко касаясь пальцами его плеча и уходит.
но в этот раз кэйа знает, что он уходит не навсегда.
теперь общаться “посланиями” для них становится своеобразной традицией. кэйа чаще появляется в лаборатории - теперь намерено, когда ни сахарозы, ни альбедо там нет - оставляя последнему цветы, свежую слизь или новые грифели, все, что так или иначе напоминает ему об алхимике.
альбедо, в свою очередь, и так являясь частым гостем в ордо фавониус, иногда ждёт его после вечерних совещаний и провожает до дома.
они говорят обо всем и ни о чем одновременно, но почти никогда о том, что случилось. кэйа не может понять, гложет это его, или наоборот, так ему легче, но поднимать эту тему первым он не решается.
альбедо тоже нелегко, даже если он этого не показывает, но вместе с этим справляться проще, поэтому, пускай даже молча, но они оба все понимают.
***
спустя несколько месяцев кэйа вдруг понимает. понимает, что к альбедо его тянет не просто на почве общего прошлого, особенно такого темного. понимает, что цепкие лапы тьмы отступили, потому что на их место пришло другое, неизвестное, странное и чарующее.
не только чарующее, конечно, потому что от осознания кэйа ни на шутку пугается - системы реагирования на подобные чувства у него не предусмотрено и что со всем этим делать он не знает, чем делится с розарией, в очередной вечер в «доле ангелов».
она тяжело вздыхает в такт дилюку за барной стойкой, за что получает обиженный взгляд и тычок под ребра.
“еще раз так сделаешь и я оторву тебе обе руки” говорит она.
“ты точно уверен?” говорит она.
“чувства - это сложная штука, кэйа, особенно, когда ты только-только оправился от страшного потрясения, особенно, когда это альбедо” молчит она.
и кэйа понимает, правда понимает. он молчит в ответ, осторожно кивая, потому что, да, уверен, потому что одна из самых главных вещей, которым его научила эта смерть - это понимать свои чувства.
- и как давно? - розария расслабленно опирается о стену позади себя лопатками – из таверны они были успешно выдворены уставшим хозяином, жалующимся за недосып.
- месяц? полтора? я не уверен, - она присвистывает, поднимая брови, но в ее взгляде читается улыбка.
- не знаю, поздравлять тебя, или соболезновать – с ним никогда не угадаешь, - девушка поправляет перчатки, устало разминая шею, - но, в любом случае, это ваше дело и разбираться с этим тебе, - чуть помедлив, - но спасибо, что поделился, кэйа. доброй ночи.
- спокойной, розария, - она уходит, оставляя после себя легкость на душе, крылья за спиной и слабый запах табачных палочек.
***
проходит день.
неделя.
месяц.
проводить с альбедо вечера становится чем-то вроде привычки. кэйа невольно ловит себя на том, что ждет их встречи, ждет того тепла, которое разливается в груди, когда он рядом, ждет тишины, которая не давит, не душит, не лишает воздуха - она мягко ложится на плечи вуалью усталости, накопившейся за день и ласково согревает своими объятиями.
ключи тихо брякают в руке, здороваясь, альбедо безмолвно улыбается за спиной. сейчас они зайдут в дом, кэйа поставит чайник и они сядут читать на диване в гостиной, под тихий треск камина.
а потом альбедо говорит:
- я ухожу на хребет, - поджимает губы, откладывая книгу.
говорит “в экспедицию”, говорит “это недели на три”, говорит еще много ненужных вещей, будто оправдывается, будто чувствует себя обязанным за все то молчание между ними. кэйа не выдерживает этого потока плохо связанных между собой фраз и подсаживается ближе, невесомо касаясь тыльной части ладони - перчатки остались в прихожей на отдельно отведенном для них месте - альбедо пальцами. алхимик резко замолкает. “ему страшно” понимает кэйа - ему кажется, что он видит эту эмоцию на лице алхимика впервые.
- что тебя напугало? - кэйа чувствует как беспокойство тугим узлом сворачивается в желудке, и он медленно выдыхает, не отводя глаз от лица напротив. альбедо хмурится, кусая губы. он пожимает плечами и закрывает руками лицо - он не знает.
кэйа помнит, что альбедо на хребте был столько раз, сколько он в “доле ангела” - для него это второй дом, его отдушина, его родное место. альбедо изучил его вдоль и поперек, каждую вершину и каждый склон, он знает, чего ожидать, знает как справляться с бурями, знает все.
- хочешь я пойду с тобой? - слова срываются с языка сами собой, будто это будничный вопрос, который не значит для них обоих совсем ничего.
а ведь кэйа совсем ничего не знает о хребте, и, тем более, о выживании там. он уверен, что несмотря на его статус капитана кавалерии от него будет мало пользы в заснеженной пустыне, но если алхимику так будет проще - он готов пойти с ним хоть на край света.
альбедо медленно убирает руки от лица и так же медленно моргает. в его глазах плещется что-то, что кэйа не способен определить, это новая эмоция, странное чувство момента, будто сейчас случилось что-то, что сильно повлияет на дальнейшее развитие событий.
- хочу, - выдыхает альбедо на грани слышимости, вновь закрывая глаза, и упирается лбом кэйе в плечо. бывший принц обнимает его рукой за шею, стараясь выровнять дыхание и придумать, как ему оправдать свое импульсивное решение перед джинн.
да помогут ему архонты.
***
хребет действительно оказывается далек от представлений кэйи о курортах, о чем он в один из вечеров сообщает альбедо. тот тихо усмехается, увлеченный заполнением каких-то отчетов, а кэйа, зябко ежась решает, что пора подкинуть хвороста в костер.
с его глазом бога сам факт того, что он в принципе мерзнет - альбедо пришлось искать ему почти-шубу с двумя слоями утеплителя - пальцы и кончик носа болезненно покалывает и он торопится закинуть побольше сухих веток в костер и подставляет пламени руки, потирая их между собой.
- замерз? - альбедо отходит от стола, усаживаясь на лавку, рядом с импровизированной кухней.
- немного, - кэйа щурится, на нем нет повязки - на хребте сейчас что-то, что альбедо назвал “полярной ночью”, поэтому она ему не требуется. - будешь есть? - он тянется за миской, чтобы разогреть алхимику немного тушеных овощей, но тот останавливает его жестом.
- иди сюда, - альбедо показательно двигается, освобождая для кэйи больше места, и облокачивается локтями на колени, переплетая пальцы в замок.
кэйа повинуется, садясь рядом, почти вплотную к нему, и вопросительно смотрит. альбедо смотрит тоже, но не на него - он задумчиво вглядывается вдаль, туда, где второй день воет снежная буря.
они долго расслабленно молчат. кэйа спорит сам с собой о чем сейчас может думать альбедо. варианта два: первый - он анализирует собранные сегодня данные о новом виде растительности, в суть которого кэйа особо не вникал, второй-
- спасибо тебе, - не дает ему сформировать мысль алхимик.
- а? - кэйа отстраняется, чтобы на него посмотреть, - мне? за что?
- ты знаешь, - альбедо констатирует, потому что он знает. а кэйа отчаянно пытается задушить совершенно не к месту возникшее в груди желание его поцеловать. он заметно серьезнеет, возвращаясь в прежнее положение или - возможно - чуть ближе, чтобы едва касаться бедра альбедо своим.
- и тебе. - он жмурится, стараясь не зацикливаться на резко нахлынувших воспоминаниях. - ну, за все вообще спасибо. кажется, ты спас мне жизнь.
- ну, если бы ты умер, мне бы пришлось с трупом возиться, - альбедо распрямляет спину, а потом укладывает голову кэйе на плечо так, будто делает это каждый день, кэйа уже даже не удивляется. - я все понимаю, кэйа, - собственное имя звучит из его уст удивительно странно, - было бы преступлением оставить тебя одного.
принц прерывисто вздыхает, отчаянно стараясь не разрыдаться, потому что это было бы совсем драматично и неуместно, но проигрывает собственным эмоциям. слезы бесшумно скатываются по щекам градом, а в груди ноет свежий рубец едва затянувшейся раны. кэйе больше не больно - отголоски минувших дней стали расплывчатыми силуэтами на задворках сознания. он плачет от облегчения, понимая, что он наконец-то в порядке.
альбедо гладит его по руке, ничего не говоря, а за пределами пещеры - их маленького тихого мира, разделенного на двоих - завывает снежная буря.
они сидят так пока у кэйи не кончаются слезы. он вытирает лицо нижней частью ладони и пьяно улыбается: - что ты сделаешь, если я скажу, что очень хочу поцеловать тебя сейчас? - он спрашивает это не потому что надеется на положительный ответ, но от ощущения бесконечной эйфории и пустоты в голове.
- я отвечу тебе “целуй”, - альбедо поднимается с его плеча, поворачиваясь лицом.
и кэйа целует. легко-легко, не зная, насколько далеко ему можно зайти, но альбедо берет его лицо в свои ладони, углубляя поцелуй и кэйа впервые за прошедшие два года чувствует, что мир огромный и добрый. альбедо улыбается в его соленые губы и целует уголок рта прежде чем отстраниться.
- долго же ты думал, - говорит он, упираясь своим лбом в его.
в эту ночь засыпая рядом с альбедо кэйа надеется, мечтает и молится жить так долго, как только возможно, а лучше даже больше.