Его розовое поло с длинным рукавом, подтяжки и шляпа… Сынмин не может оторвать глаз.
Джуён хихикает у него под ухом и тычет в бок, дразня, когда тот, уставившись, застывает, и Сынмин запоздало отмахивается от него — мысли слишком заняты другим. Шнурок, завязанный у него под подбородком бантиком, тоже розовый, как и лёгкий макияж под его глазами — Сынмин и так знал, что ему идёт этот цвет, но никогда бы не подумал, что такая комбинация, способная выбить воздух из лёгких, когда-нибудь всё-таки случится.
Он смотрит и не может оторвать взгляда.
Хёнджун такой красивый.
Он такой красивый. Узор на пуговицах его поло смешно напоминает смайлики; линза на одном глазу, создающая гетерохромию, делает цвет зелёно-карим, ореховым. Хёнджун отличается от других — или Сынмину просто кажется, потому что он влюблён; да, у них концепция, да, всё так и должно быть. Но как-то всё слишком хорошо — так хорошо, что сердце бьёт грудную клетку, эхом отдаваясь у него в ушах.
Хёнджун ему неловко улыбается на выходе из гримёрки, и у Сынмина так тянет внутри — от любви и восхищения. Он выбегает из комнаты следом и догоняет, чтобы слегка оттянуть его за рукав и прошептать то, что было на уме:
— Ты такой красивый.
Тот в ответ кидает на него быстрый взгляд, сразу опускает глаза, смущаясь, и улыбается:
— Да, ты тоже ничего.
Румянец вряд ли разглядишь под макияжем, но он там есть: щёки Хёнджуна горят — и даже не столько от комплимента, сколько от взгляда Сынмина — вожделённого и съедающего. Он смотрит не украдкой — впивается без стеснения, одними лишь глазами говоря, насколько Хёнджун желанный. Сынмин не может его сейчас поцеловать — размажется помада, но он тянется рукой к ладони Хёнджуна и переплетает их указательные пальцы. Хёнджун поднимает на него свой взгляд — нежный и влюблённый; поджимает губы и сглатывает, и Сынмин понимает: он тоже хочет его поцеловать. Хёнджун сжимает пальцы чуть сильнее, и Сынмин не может не улыбнуться.
Они дожидаются всех, и съёмки начинаются.
Сначала — ожидаемо групповые фотографии. Сердце Сынмина стучит уже немного тише, но всё равно так же учащённо. Он то и дело кидает в сторону Хёнджуна взгляды, и тот их ловит, улыбаясь и качая головой, как бы шутливо говоря: не стоит тебе этого делать. Открытую часть икр Сынмина смешно щекочет прохладный воздух, пробираясь к его коленкам в широких длинных шортах. Они все такие красивые и деловые, он уже успел отвыкнуть от этого — небольшая предательская ухмылка всё-таки лезет ему на лицо при мысли об этом.
Сынмин даже почти успокаивается, но тут их ставят в позы для юнитной фотографии, и он снова теряет голову. На лице это никак не отражается, но он наблюдает за тем, как Хёнджуна усаживают в это большое кожаное кресло и как он расставляет свои ноги, — и это всего лишь жалкая секунда, которую он тратит на то, чтобы взглянуть на него, прежде чем встать на своё место, но и её становится достаточно. Сынмин располагается у окна, прикасаясь к большой белой шахматной фигуре короля, и все его мысли занимает то, что Хёнджун прямо сейчас сидит по его левую сторону — в открытой и расслабленной позе. Наверняка, он смотрит из-под полуопущенных век или вообще закрывает глаза.
Сейчас совсем не время об этом думать, но Сынмин вдруг понимает, что никогда… никогда не сидел у него на коленях. Он присаживался, было дело, но как следует, лицом к лицу, обхватив бёдрами его бёдра… Такого ещё не было.
Он сглатывает, представляя их в такой позе. Хёнджун и его взгляд снизу вверх, он бы обязательно приоткрыл рот, смотря на него, слегка сведя брови на переносице. Его руки бы осторожно коснулись талии Сынмина, поглаживая, а затем он бы притянул его для объятия. Они бы поцеловались, и Сынмин держал бы его щёки в своих ладонях, тянулся бы вперёд, углубляя поцелуй и покачиваясь, двигался навстречу приятным ощущениям…
Щелчок — и вдруг съёмка юнитной фотографии заканчивается. Сынмин растерянно хлопает глазами — уже всё? Мыслями ещё расплываясь где-то вдалеке, он прислушивается к тому, что говорит им фотографка, и бредёт к месту, на которое ему указывают. Сейчас фотографировать будут только его.
Он глазами отыскивает Хёнджуна, который пойдёт прямо после него. На лице того немой вопрос: ты в порядке? Сынмин неоднозначно качает головой, потому что сам не понимает: в порядке ли он? Единственное, что Сынмин знает наверняка, — он хочет попробовать посидеть у него на коленях. Ну вот примерно прямо сейчас.
Наблюдать за фотосессией Хёнджуна мучительно. Он то тянет свои подтяжки, то по привычке облизывает губы, словно геккон, и смотрит — так серьёзно, слегка исподлобья, от улыбки за кадром не остаётся и следа. Он отлично справляется, думает про себя Сынмин. Они часто ходили вместе гулять прошлой осенью и фотографировали друг друга, и Сынмин давал ему полушутливые советы по позированию перед камерой — некоторые из этих фотографий даже увидели свет, как те две, на мосту.
С каждой встречей, с каждым интервью он становился всё более уверенным в себе, и Сынмин не мог не радоваться этому. Хёнджун становился всё более открытым, смелым — при помощи ребят и Сынмина, — и Сынмин был рад, правда, но маленькая тихая эгоистичная мысль всё равно билась в его голове: то время, в которое Хёнджун был наиболее открыт и смел, всё равно принадлежало только ему одному. Не то чтобы Сынмин был собственником. Но мысль о том, что моменты наибольшего раскрепощения Хёнджуна были только его, грела ему душу.
Хёнджун сам к нему подходит, когда съёмка заканчивается. Он лишь вопросительно смотрит, ничего не произнося, и недоумённо моргает пару раз. Сынмин окидывает комнату быстрым взглядом, а затем хватает Хёнджуна за запястье и тащит его вглубь здания, в гримёрку. У них есть по крайней мере десять минут, пока их не хватятся — они должны успеть за это время.
Хёнджун молча позволяет Сынмину тянуть его за собой прямо до гримёрной, а, когда дверь за ними закрывается, обеспокоенно смотрит на него.
— Что-то случилось?
— Нет, — поспешно говорит Сынмин. — Да…
Он кладёт Хёнджуну руки на плечи, заставляя того посмотреть ему в глаза, и делает вдох.
— Ты… Я…
Хёнджун не может не улыбнуться.
— Не смейся надо мной! — почти отчаянно просит Сынмин, хмурясь, и слышит в ответ тихий смешок. — Я… я не могу перестать смотреть на тебя.
— Да, я заметил.
— Всё это, — закатывая глаза на его реплику, продолжает Сынмин и показывает руками на Хёнджуна и его костюм. — Слишком. Не знаю, может, это странно, но чем больше мы проводим времени вместе, тем большего мне хочется. Я как будто только влюбился, и ты снова сводишь меня с ума.
Сынмин хватается за голову, неизбежно портя свою укладку, но совершенно не обращает на это внимания. Хёнджун молча наблюдает за его мимолётным кризисом и слегка улыбается уголком рта.
— Я будто снова прохожу пубертат. Только вот, когда я был подростком, ничего такого как раз-таки не было. С тех пор, как мы начали встречаться, оно начало расти и больше не переставало. Это чувство… Я не знаю, как объяснить. Я хочу пробовать многое и разное. И всегда хочу, чтобы это был только ты.
Хёнджун смотрит на него секунду, не произнося ни слова. Затем он делает небольшой шаг вперёд, внимательно смотря на него, и тихо спрашивает:
— Ты хочешь что-то попробовать?
Сынмин застывает на мгновение, будто неуверенный, хочет ли на самом деле. Он заглядывает Хёнджуну в глаза, сглатывает, а затем всё-таки кивает.
— Я хочу… — начинает он и сразу прячет лицо в ладонях. — Боже, это глупо.
— Ничего не глупо, — уверяет его Хёнджун, кладя руки на плечи и слегка поглаживая.
Сынмин опускает голову, неожиданно стыдясь, и совсем тихо говорит:
— Посидеть у тебя на коленях…
— Что сделать на коленях? — переспрашивает Хёнджун.
— Посидеть, — говорит Сынмин вдруг громко и чётко. — У тебя. На коленях.
Хёнджун озадаченно смотрит на него всего мгновение, а потом расплывается в улыбке.
— И ты так боялся мне это сказать? — Сынмин поджимает губы. — Конечно, мы можем это сделать. Ты хочешь прямо сейчас?
Сынмин тихо кивает, поэтому Хёнджун оглядывается, находя за спиной длинный кожаный диван, какой обычно бывал в гримёрках, и подходит к нему, усаживаясь и слегка расставляя ноги. Сынмин наблюдает за ним секунду, только сейчас замечая, как бу́хает сердце у него под рёбрами. Он кладёт ладонь на грудь, чувствуя собственное биение внутри, а затем опускает её и сглатывает. Хёнджун ждёт. Сынмин подходит ближе, подтягивает немного свои длинные шорты, оголяя колени, и, расставив собственные ноги, садится Хёнджуну на бёдра.
Хёнджун худощав, поэтому, когда Сынмин усаживается, своими ягодицами он чувствует его острые худые коленки. Сынмин думает, что Хёнджун коснётся его талии, чтобы обнять после, но взгляд того падает на его голую кожу бёдер, и он, словно заворожённый, ладонями скользит вниз, поглаживая Сынминову кожу под широкими шортами. Сынмин сам не замечает, как задерживает дыхание, а потом Хёнджун слегка хватает его за бёдра, притягивая чуть ближе, и Сынмин кладёт свои ладони ему на плечи, нависая над ним.
— Не тяжело? — шёпотом выдыхает он, чувствуя, как начинает ускоряться дыхание.
Хёнджун ведёт челюстью и поджимает губы, пряча улыбку.
— Сколько раз говорить — ты меня не сломаешь.
— Хорошо, — говорит Сынмин и сглатывает.
Хёнджун вытаскивает руки из-под его шорт и кладёт их на чужую грудь. Он поглаживает синюю ткань рубашки, цепляя рюши, и тихонько тянет за зелёный галстук-бабочку. Он задумчиво водит круги на его груди пару секунд, а затем поднимает взгляд на Сынмина.
— Король, да?
Сынмин сначала не понимает.
— Ну, у тебя фигура короля. Как в шахматах.
— А, да, — сконфуженно отвечает Сынмин. На мгновение он замолкает, а потом всё-таки признаётся: — Если честно, я не знаю, как играть в шахматы.
— Правда? — удивлённо спрашивает Хёнджун, и Сынмин кивает ему в ответ. Он проводит ещё пару кругов по его груди прежде, чем ответить: — Король двигается в любом направлении, но только на одно поле.
— А ты? — спрашивает вдруг Сынмин. — У тебя же был слон, да?
— Правильно, — кивает ему Хёнджун. Он поднимает ладонь к бабочке и пальцами проводит вниз, к его левому боку, затем к его животу, затем к правому боку, и снова поднимается к бабочке, рисуя на его теле ромб. — Слон ходит по диагонали, вот так, — говорит он и поднимает на Сынмина свой взгляд.
Сынмин застывает, вдруг ярко и чётко видя лицо Хёнджуна перед собой. Поднимая свои руки к его щекам, он смотрит на него, и, господи , какой же Хёнджун всё-таки красивый. Сынмин слегка прикасается ладонями к его коже, ощущая чужое тепло — Хёнджун под ним неожиданно горячий.
Сынмин крадёт мгновение, чтобы просто посмотреть на него. Взгляд Хёнджуна по-родному простой, любопытный, он улыбается совсем слегка, глядя на него в ответ. Задержавшись в этом моменте, Сынмин вдруг чувствует, как распирает у него в груди — от восхищения, нежности и от любви.
Он так сильно его любит. Иногда это чувство было таким невозможно крепким, что хотелось разорвать грудную клетку — только бы дать ему выйти наружу. Хотелось сжать Хёнджуна так сильно, что у того пропадёт весь воздух в лёгких, хотелось задушить его, сделать ему больно — чтобы бушевание в груди наконец сошло на нет, и шторм внутри прекратился. Его пугали эти мысли. Может быть, именно поэтому он и осторожничал, боясь принести ему своей любовью хоть какой-либо вред.
Он смотрит на Хёнджуна и замечает, как сосредотачивается его взгляд. Тот внимательно на него смотрит, а затем опускает глаза ниже — как Сынмин думает, к его губам. Сынмин кладёт руки ему на грудь и чувствует под ладонями биение его сердца.
— Думаешь, тебе одному только хочется? — тихо спрашивает он, и Сынмин чувствует под собой его бешеный ритм.
— Поцелуй меня, — срывается с его губ.
И Хёнджун целует.
Он тянется вперёд, сжимая его бёдра, и касается губами его рта. Помада обязательно размажется, но они совсем не думают об этом, углубляя поцелуй. Шнурок, завязанный под подбородком Хёнджуна, мешается, поэтому Сынмин развязывает узел и снимает с него шляпу. Хёнджун таки кладёт ладони ему на талию, гладит, а потом скользит вниз под рубашку, касаясь низа его спины. Его мозолистые руки водят круги по коже Сынмина, притягивают его чуть ближе, и Сынмин сам тянется к нему, покачиваясь у него на бёдрах. Он тяжело выдыхает Хёнджуну в губы, отстраняясь, и замечает его опьянённый взгляд. Губы у Хёнджуна совсем розовые, чуть ли не красные; он глотает ртом воздух, когда Сынмин наклоняется снова, скользя языком ему в рот. Хёнджун мычит сквозь поцелуй, выпрямляясь в спине, заставляя Сынмина обхватить того за плечи. Внизу живота невозможно тянет, и Сынмин сам тянется за этим чувством, трётся пахом о пах Хёнджуна, покачиваясь, силой вдавливаясь в него.
Они отстраняются на секунду, и Сынмин, уткнувшись Хёнджуну в шею, хнычет от возбуждения, пытаясь добиться стимуляции. Хёнджун быстро дышит у него над ухом, кладёт руки ему на грудь, пытаясь мягко оттолкнуть, но Сынмин не отпускает.
— Сынминни… нельзя.
— Почему? — тихо спрашивает он, повторяя движение бёдрами, и заставляет Хёнджуна выдохнуть. — Ты же тоже этого хочешь. — Он замолкает на мгновение. — Даже если очень хочется?
Сынмин слышит его учащённое дыхание. Хёнджун громко сглатывает и, когда Сынмин выпрямляется, чтобы посмотреть ему в глаза, отвечает:
— Ну… если очень хочется.
Словно хочет конфету перед обедом, думает про себя Хёнджун и улыбается. Сынмин снова кладёт руки ему на щёки, а затем поднимается выше и ненарочно скользит пальцами сквозь волосы, портя укладку, но им совсем не до этого. Хёнджун снова пробирается ему под шорты, поглаживая голую кожу, и Сынмин притягивается к нему ещё ближе, трётся уже без стеснения. Хёнджун тихо выдыхает у него над ухом, когда Сынмин закусывает его мочку, а затем, расстегнув Сынминовы шорты, касается его боксеров. Они мокрые, когда Хёнджун трогает его, и Сынмин сам не понимает, что уже совсем на грани. Ему становится достаточно пары движений пальцев через ткань, чтобы кончить прямо так, в трусы — стыдливо, как подросток. Хёнджун чувствует, как дрожат его бёдра; чужие пальцы впиваются ему в плечи, когда Сынмин содрогается над ним.
Сынмин утыкается в него лбом на минуту, пытаясь отдышаться, а затем оставляет на его губах быстрый размазанный поцелуй и стаскивает себя вниз, вставая перед ним на голые колени. Он отцепляет подтяжки, чтобы легче было припустить его брюки, и опускает молнию. От трения его колени обязательно станут красными, но ему уже совсем всё равно.
Визажистке в любом случае придётся делать их макияж заново.