сынмин для тебя

— Хёнджун-а.

— Ау, — говорит он в ответ, улыбаясь своей заговорщической улыбкой. Она Сынмину совсем не нравится.

Он тащит Хёнджуна в свою комнату для практики сразу после лайва, чуть ли не за рукав — как нашкодившего пацана.

— Хёнджун-а, — тянет Сынмин, хватаясь за голову после того, как закрывает за собой дверь. — Что это там такое было?

— А что там было?

Сынмину хочется рвать на себе волосы. Он делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Сердце у него стучит в груди: тудум-тудум. Издевается.

— Ты это правда, про «Сынмин для тебя»?..

— А почему нет? — пожимая плечами, отвечает Хёнджун.

— Нет, скажи мне серьёзно. Ты же не назовёшь её так, да?

Он кладёт руки Хёнджуну на плечи, придавая своим словам вес. Он чувствует жестковатую ткань его хлопковой рубашки — такие же они носили, когда ходили в школу — и глядит ему в лицо. И Хёнджун тоже на него смотрит. Сынмин видит смешинку в его глазах — на короткую секунду — прежде, чем она исчезает, и он становится серьёзным. Брови неосознанно сходятся домиком на лбу, и лицо Хёнджуна принимает растерянное, непонимающее выражение.

— А что не так? — Он делает совсем маленький шаг назад, но отстраняется, и Сынмин понимает, что ошибся. — Вы всё время флиртуете друг с другом, а я не могу этого сделать?

— Нет, я…

— Что? Не имел это в виду?

Слова бьют — сильно, даже кулаком по лицу сейчас было бы не так больно. Руки Сынмина безвольно падают к его бёдрам, и он опускает взгляд вниз, ссутулив плечи.

— Имел… — Он делает глубокий вдох, пытаясь успокоить волнующееся сердце. — Я имел это в виду. В этом-то всё и дело. А ты ответил… прямо у всех на глазах.

— Ответил… — соглашается Хёнджун, затихая.

Сынмин упирается взглядом в носки обуви, не в силах поднять на него взгляд. Он резко вдыхает, поджимая губы, и сводит брови вместе. Рукой он вдруг тянется к Хёнджуновой ладони, цепляя указательным пальцем его палец, и Хёнджун не отнимает руки. Сынмин сглатывает, чувствуя, как чужой лоб касается его лба.

— Я просто… Я совсем не ожидал. Я так растерялся. Ты никогда не делаешь такого на людях, я думал, ты проигнорируешь, а ты не промолчал. Вот я и пошёл на попятную. А ты всё продолжал говорить, как тебе нравится это имя…

Хёнджун выпускает палец из Сынминовой хватки, только чтобы взять его ладонь в свою. Сынмин вдруг отстраняется, ещё крепче хватая его руку, и с досадой почти рычит, замечая улыбку на его лице.

— Ты сводишь меня с ума! — А в ответ видит только, как улыбка Хёнджуна становится всё шире. Он хохочет, и Сынмин совсем не может на него злиться, тоже чувствуя, как тянутся вверх уголки рта.

Хёнджун немного его выше, но платформа на обуви Сынмина делает их одного роста. Он смотрит Хёнджуну прямо в глаза — яркие и глубокие, светящиеся от радости в этот самый момент. В груди у него расцветает знакомое старое чувство, которое не раз заставляло сбивать дыхание. Он любит его.

Хёнджун берёт его вторую руку в ладони и снова опускает взгляд, всё ещё улыбаясь. Он такой обычный, самый простой прямо сейчас: в белой рубашке с галстуком и брюках — тут тебе не дикие сочетания, в которых им довольно часто приходилось выступать на сцене. И всё равно сердце подводит Сынмина, в который раз заходясь в присутствии этого человека.

— Ты правда… — осмеливается он задать вопрос. — Ты правда так её назовёшь?

Хёнджун тянет вверх уголок рта, пытаясь скрыть улыбку.

— Я и планировал это с самого начала.

Вот так просто. Пару незначительных слов, но в душе у Сынмина разрастается буря. Ему так хочется его обнять, задушить его в своих объятиях, дать этому чувству выйти наружу. Вместо этого он утыкается носом ему в плечо и нежится, как смирённый домашний лис.

— Хёнджун… Хёнджунни-и, — тянет он, мыча ему в рубашку.

— Ау, — слышит Сынмин в его голосе улыбку.

— Я люблю тебя.

— Я знаю, — отвечает он, всё ещё улыбаясь. Сынмину хочется зарычать и вонзить зубы ему в кожу.

— Я люблю тебя, — почти хнычет он, потирая щекой его плечо.

Хёнджун застывает на мгновение, а затем поднимает руку, чтобы погладить его спину.

— Я тебя тоже люблю.

Он продолжает поглаживать его в районе лопатки, и Сынмин тоже осмеливается сделать шаг ближе, чтобы обвить Хёнджуна вокруг талии. Хёнджун кладёт вторую руку ему на плечо, и его пальцы щекочут Сынмину затылок.

— И более того, — вдруг продолжает Хёнджун. Он говорит тише, и слова на выдохе пускают по коже мурашки. — Ты мне нравишься. Ты мне нравишься, О Сынмин. Я верю в тебя и тебе и никогда тебя не оставлю, понимаешь?

— К чему это сейчас было? — неловко смеётся Сынмин, но нервно сглатывает. Он чувствует, как грудь напротив поднимается чаще. Горячо — его кожа теплеет от объятия, и Сынмин бы ощутил такое же быстрое биение его сердца, если бы притянул к себе ещё ближе.

— Просто так.

Иногда он его не понимает. Вот как так можно: вывалить на тебя то, что собираешься назвать свою гитару в твою честь, а потом ни с того ни с сего говорить такие слова? Он и правда сводит Сынмина с ума. Но не из-за того, что бесит его или раздражает. Всё в точности до наоборот.

Сынмин утыкается ему в шею, чувствуя его сладковато-кислый древесный и яблочный запах. Очки мешаются, но он не обращает внимания. Он вдыхает поглубже, ловя его аромат, и чувствует, как тянет внизу живота. Он сглатывает.

— Знаешь, — шепчет он, и теперь уже у Хёнджуна по коже идут мурашки. — Сынмин… и правда для тебя.

Он чувствует, как Хёнджун под ним замирает, услышав признание. Он затихает и почти не дышит, и сердце в груди у Сынмина бьётся так громко, что заставляет слова застрять у него в глотке. Он прижимается к щеке Хёнджуна своей.

— Сынмин для тебя. Полностью твой.

Он шепчет, но слова оглушают. Сынмин чувствует, как Хёнджун разрывает объятие, как тот кладёт ладони ему на шею, какие горячие у него руки. Его запах дурманит; Сынмин словно в трансе или пьян — не соображает, и слова путаются у него на языке, когда он пытается что-то сказать.

— Ты можешь делать всё… — начинает Сынмин, но так и не заканчивает предложение.

Хёнджун тянет его на себя, и их губы встречаются в поцелуе. Сынмин удивлён — всего секунду, прежде чем закрывает глаза и отвечает на его поцелуй. Сынмин делает шаг вперёд, кладя ладони Хёнджуну на плечи. Хёнджун целует почти отчаянно, напирает, часто давая им мгновение на передышку, но возвращает свои губы обратно. Сынмин расплывается, ощущая его горячие ладони на своей теплеющей коже, и делает ещё шаг вперёд. И ещё, и ещё… пока Хёнджун не упирается спиной в стену. Сынмин прижимается к нему сильнее, почти вдавливает, соприкасаясь бёдрами, и Хёнджун выдыхает ему в губы. Он тоже опьянённый и размазанный, и ему тоже становится жарко: он тянется к галстуку и спускает его вниз, чтобы тот не душил так шею, расстёгивая пару верхних пуговиц. Сынмин ловит взглядом его движение, а затем встречается с Хёнджуном глазами.

Страсть — такое нелепое и как будто чуждое чувство, когда задумываешься об этом. Она начинается тянущим ощущением в животе и распространяется теплом по всему телу, грея шею и уши, расширяя зрачки в радужках, магнитом притягивает к человеку, который становится всему виновником.

Сынмин поднимает руку к его щеке, даже не задумываясь. Слегка гладит ребром ладони, а затем скользит ниже к шее и, хватаясь, притягивает Хёнджуна ближе, крадя очередной поцелуй. Другой рукой он нажимает ему на плечо, оставляя прижатым к стене; Сынмин расставляет ноги и надавливает коленом, заставляя Хёнджуна раздвинуть бёдра. Он прижимается к нему пахом и выдыхает ему в рот сквозь поцелуй, когда чувствует лёгкую стимуляцию через трение. Хёнджун целует его, рвано ловя вдохи, и почти бесшумно стонет; брови сходятся у него на переносице. Сынмин привычно скользит языком ему в рот, одновременно спуская ладонь ниже, к его паху, и проводит по стояку. В ответ он получает мычание, отдающееся вибрацией. Он лижет Хёнджуну нёбо, а затем встречается с его языком и засасывает его. С чмокающим звуком Сынмин наконец отстраняется, давая им возможность сглотнуть накопившуюся слюну.

Пару мгновений они просто смотрят друг на друга, переводя дыхание. Сынмин возбуждён так сильно, что почти больно; проведя по паху Хёнджуна, он чувствует и его стояк тоже. Кожа шеи напротив заманчиво открыта, и ему хочется вонзить в неё свои зубы — набрался привычки Хёнджуна кусаться — или провести языком вверх, облизнув. Хёнджун приоткрывает рот, смотря ему в глаза, и у Сынмина в голове вдруг всплывает недавно сказанное.

Для тебя.

Для тебя.

Он хватает стоящий за ним стул и приставляет его к стене справа от Хёнджуна, который наконец от неё отлипает. Он недоумённо смотрит на Сынмина, оборачиваясь, и тот снова нажимает на его плечи, мягко, но настойчиво усаживая его на стул. Сынмин нависает над ним, и у Хёнджуна замирает дыхание.

Сынмин сглатывает, смотря на него сверху вниз. Он снова тянет ладонь к его щеке и поглаживает, и Хёнджун нежится — совсем слегка. Сынмин кладёт руку ему на шею, заставляя поднять взгляд, и смотрит прямо в глаза.

— Ты мне тоже нравишься, — говорит он. И целует Хёнджуна прямо в губы, которые только начали обретать очертания улыбки, крадя то самое мимолётное мгновение счастья.

Он опускается вниз, разрывая поцелуй, и секунду Хёнджун недоумённо ищет его губы, только чтобы понять, что Сынмин становится перед ним на колени. Он спускает ширинку вниз, выпуская свободную рубашку наружу, а затем проводит по животу. Худощавое тело Хёнджуна прячется под оверсайз одеждой, но для Сынмина он красивый, каким бы он ни был. У Хёнджуна смугловатая кожа, которую Сынмин так любит. Он тянется вперёд и целует его в живот, опускается ладонью вниз, щекоча любимую дорожку волос, уходящую в пах, и поглаживает внизу, пробираясь немного под ткань трусов.

Хёнджун кладёт ладони ему на голову и зарывается пальцами в волосах. Сынмин тянется вверх за приятным чувством, когда тот гладит кожу круговыми движениями. Волосы у него выкрашенные, жестковатые, пальцы в них путаются, но Хёнджун продолжает проводить, слегка массируя голову. Сынмин прикрывает глаза, и Хёнджун берёт его лицо в руки. Кожа Сынмина тоже смугловатая; Хёнджун не раз замечал, что он пытался это скрыть, выбелить её на фотографиях, подобрать момент, когда она выглядит светлее. А зря. Он наклоняется и целует его лоб, и Сынмин под ним мелко вздрагивает, сжимая руки на его боках. Хёнджун отстраняется и аккуратно снимает очки, тянется и оставляет их на столешнице. Затем он снова берёт лицо Сынмина в ладони и целует его щёки, и его нос, и снова лоб, покрывая его всего маленькими поцелуями. Сынмин под ним тает; а когда он открывает глаза, смотрит на него так, что Хёнджун понимает — тот сделал бы для него что угодно. Сынмин такой — отдаёт слишком много, а в ответ ничего не просит, хотя нуждается в этом. Хёнджун всё время думает: дал ли он Сынмину достаточно? Эта противная, тревожная, маленькая мысль часто съедает его, поэтому и он старается отдавать Сынмину свою любовь, как только выпадает любая подходящая для этого возможность.

Сынмин тянется, поворачивая дверной ключ, чтобы никто их не потревожил. Сегодня Хёнджун позволяет ему полюбить себя.

Он гладит его по затылку, пока Сынмин стаскивает брюки вниз, удобнее устраиваясь у него между ног. Хёнджун придвигается поближе, и Сынмин кладёт ладони ему на бёдра. Хёнджун опускается ниже, к плечам Сынмина, и чувствует, какие сильные у него руки. Он часто шутливо (и не очень) хвастался ими, но Хёнджун знает: Сынмин бы никогда никому не сделал больно.

С ним эти руки бывают только нежными. Даже несерьёзные удары в плечо, когда Сынмин недоволен или, наоборот, когда ему очень смешно, тот делал осторожно. Иногда Хёнджуну хотелось, чтобы тот как-то использовал свою силу, но как попросить об этом? Хотелось, чтобы он оттянул назад волосы при поцелуе, хотелось, чтобы Сынмин толкался сильнее, когда был внутри него. Хёнджуну так нравилось, когда Сынмин обнимал его крепче, чем нужно, совсем не оставляя между ними пространства. Как можно было попросить его быть жёстче, чем он есть?..

Сынмин поглаживает его через ткань боксеров, пока руки Хёнджуна лежат на чужих плечах. Хёнджун наблюдает за его движениями: как Сынмин слегка улыбается, поднимая на него взгляд, как сглатывает, припуская ткань трусов. Не торопится. Резинка давит ему на бёдра, но Хёнджун решает это проигнорировать. И только когда Сынмин опускается совсем вниз, встречая губами головку его члена, Хёнджун понимает, что они устроились прямо напротив зеркала.

Это другая комната практики — с зелёной, а не красной, стеной и заклеенными бумагой окошками в двери. Как будто прямо на такие случаи.

Хёнджун резко выдыхает — то ли от удивления, увидев перед собой зеркало, то ли от горячего мокрого рта вокруг своего члена. Сынмин начинает с головки, облизывает, водит круги языком, старается, и Хёнджун чувствует, Хёнджун смотрит. Странно видеть выражение своего лица, поэтому он опускает взгляд вниз, на Сынмина. Пока Сынмин проводит языком по его стволу, Хёнджун наблюдает, как тот стоит на коленях перед его раздвинутыми ногами. Плечи у Сынмина широкие и крепкие; голова у него опускается, когда он берёт член глубже. Хёнджуну бы отвести взгляд, но он не может оторвать глаз. Сынмин посасывает, мокро проводя языком по длине, и Хёнджун жмурится от того, насколько ему хорошо. Сынмин притягивает его чуть ближе за бёдра, беря глубже, и изо рта у Хёнджуна вырывается короткий низкий стон. Какое-то мгновение вокруг него всё так же горячо и мокро, но в следующую секунду Сынмин вдруг отстраняется, и по коже Хёнджуна проходит холодок.

— Хёнджунни, — зовёт его Сынмин почти обиженно, поднимая на него взгляд. — Не сдерживайся, если тебе приятно.

Хёнджун смотрит на его покрасневшие влажные губы и медленно кивает в ответ почти на автомате, не соображая. Сынмин снова опускает голову, а у Хёнджуна перед глазами всё ещё стоят выражение лица Сынмина и его рот — только что побывавший вокруг его члена.

Это слишком. Он сильнее хватается пальцами за чужие плечи, потому что невыносимо — невыносимо думать, насколько Сынмин красивый, когда занимается с ним сексом, когда ублажает его, когда вот так стоит перед ним на коленях, но для него это не унижение, а акт проявления своей любви.

Сынмин медленно ускоряется, беря глубже, и Хёнджун тихо хнычет, ловя ртом воздух. Он негромкий, когда ему хорошо, Сынмин это знает, поэтому и таких звуков для него становится достаточно, чтобы понять, что он всё делает правильно. Хёнджун сам толкается вперёд сильнее, и Сынмин притягивает его ближе, держа его за ягодицы, когда тот кладёт ладонь на его затылок. Хёнджун опускает взгляд вниз и низко коротко стонет, когда видит Сынмина, обхватившего его член губами. Сынмин будто чувствует его взгляд, потому что сбавляет скорость и тоже поднимает свои глаза.

Хёнджуну кажется, он сейчас сойдёт с ума. А когда Сынмин ухмыляется, потянув уголок губы, то совсем теряет голову. Сынмин опускается снова, и Хёнджун чувствует мягкую кожу входа глотки, когда тот берёт его полностью.

Сынмин сам позволяет ему толкаться внутрь, принимая его. Хёнджуна надолго не хватает: всего пара толчков, и он кончает, содрогаясь телом, впиваясь пальцами в плечи Сынмина, пока протяжно и низко стонет.

Пару секунд они остаются неподвижными, а потом Сынмин вынимает его член из своего рта, громко сглатывая. Хёнджун тяжело дышит, когда встречается с ним глазами; на губе Сынмина остаётся капля его спермы, и Хёнджун снова зажмуривается — это невыносимо. Он подносит руку к чужому лицу и вытирает остаток, а затем кладёт руку Сынмину на шею, поднимая его к себе, чтобы поцеловать. Хёнджун быстро натягивает боксеры обратно, пока они целуются, а потом усаживает Сынмина на свои бёдра, рукой скользя ему под одежду.

Он смеётся про себя, вспоминая произошедшее.

Для тебя.

Для Сынмина он был готов посвятить далеко не только одну гитару.