— Хочешь, поедем к морю? — Доён спрашивает внезапно, прерывая часовую тишину, разбавленную лишь клацаньем клавиатуры, на которой лидер пытается выбивать из себя новый текст. Тэён зависает на секунду, осмысляя услышанное.
— Прямо сейчас? — У Тэёна улыбка уставшая, другой Доён давно уже не видел, но нежная и искренняя.
— Я был бы не против, но три часа ночи — не самое удобное время, к тому же завтра расписание с полудня и до вечера.
— И нам бы по-хорошему уже спать? — Тэён с тоской смотрит на часы и понимает, что они снова не смогут выспаться. Но им так нужно было это время на двоих. Час разговоров и час тишины.
— Именно. Но я серьёзен. Насчёт моря.
— Я могу спросить у продюсеров, может следующий NCT Life… — Тэён тянется к стикерам на столе, чтобы написать заметку и прикрепить к монитору.
— Хён.
— Ммм? — Тэён выводит буквы, не поднимая головы, и замирает, слыша чужой вздох.
— Ты и я. Я имел ввиду только нас. — Доён наблюдает за тем, как каменеет чужая спина.
— ... Оу, — стикер летит в мусорное ведро. Тэён оборачивается и смотрит виновато, и Доён заранее знает ответ.
— Возможно не сейчас, хён. Но когда-нибудь, когда у нас наконец-то замаячит на горизонте отдых?
— Когда у нас будет время, мы сделаем всё, что захочешь, — Тэён на компьютерном кресле подъезжает к кровати и тянется пальцами к чужому лицу, невесомо касаясь нежной кожи щеки. Доён трётся лицом об ласковую руку, прикрыв глаза, а после целует узкую ладонь. И у Тэёна сердце будто проваливается в пропасть, потому что такой Доён заставляет его ненавидеть самого себя. За все обещания, которые он выполнить не в силах.
~~~
Отдых на горизонте в их расписании не предусмотрен. У них промо альбома, промо репака, тур по Японии, промо альбома, тур по Америке, промо очередного репака. Доёну кажется, что шум в его голове и давление на виски ослабевают лишь в середине ночи, когда он заваливается на кровать, не в силах пошевелиться. Тело каждой клеткой гудит и ноет, но это данность, которую уже давно стоит принимать как должное.
И несмотря на усталость, Доён всё равно встаёт раньше всех. Заправляет кофе-машину. Засыпает рис в рисоварку и выставляет на ней нужный таймер. Плетётся в душ, а после расталкивать тех, кто ещё не смог найти силы проснуться. И только после этого Доён направляется к комнате лидера. Он всегда хочет дать Тэёну больше времени. На сон, на тишину, на личное время. Прежде чем ему придётся выбираться из своей комнаты и испытывать вечное давление ожиданий, возложенных на него.
Доён толкает дверь и замирает на пороге. Тэён не спит, не лежит в кровати, залипая в телефон. Полностью одетый и готовый к выходу лидер сидит за столом и что-то пишет в своей программе, где у него рождаются тексты, семплы, биты. Доён чувствует так много всего от щемящей заботы и желания отправить Тэёна досыпать то, что он не доспал, до безграничного восхищения и уважения. Он подходит к лидеру сзади и обнимает руками поперёк груди, наклонившись и лицом уткнувшись в чужой изгиб шеи. Тэён откидывает голову на его плечо и поворачивается, чтобы мягко коснуться губами щеки Доёна и прошептать “доброе утро”.
— Я там завтрак сообразил, — бормочет Доён не то в плечо, не то в шею.
— Я знаю, — улыбается Тэён. Это то, что Доён делает почти каждое утро, было бы странно, если бы он не знал. Доён выпрямляется и отвешивает смачный шлепок по плечу Тэёна, заставляя того вскрикнуть и, вскочив на ноги, помчаться за убегающим и хохочущим Доёном. Успокаиваются они на кухне, после того как Доён кричит “сдаюсь”, когда Тэён заламывает ему руки. За столом уже сидят сонные Джехён и Донхёк, жующие рис. Джехён улыбается, глядя на то, как старшие продолжают потихоньку третировать друг друга, раскладывая еду. Хэчан же показушно устало вздыхает и закатывает глаза, как бы говоря “эти хёны просто невыносимы”.
Рабочий график проходит в будто бы даже рутинном режиме. Предзапись на шоу, фотосессия, брифинг с продюсерами и менеджерами, и несколько часов в тренировочном зале. Новая хореография, новые постановки для будущих концертов — всё нужно отточить, чтобы каждое движение было выверенным, но при этом выглядело так, будто им это ничего не стоит. Доён под конец дня мечтает только о душе и кровати, пахнущей свежим кондиционером. Перед поездкой домой менеджер напоминает, что после полуночи надо заглянуть в календарь, чтобы ознакомиться с новым расписанием на ближайший квартал.
Тишина в машине утром и вечером почти одинаковая. Утром все пытаются урвать полчаса, чтобы хоть немного доспать. Вечером все вымотанные настолько, что хочется тишины и покоя. Только пара человек изредка тихо переговариваются о чём-то. Доён из-под полуприкрытых век наблюдает за смазанными огнями города за окном и ощущает только тяжесть в теле и пустоту в голове. Внезапно его горячей руки касаются прохладные пальцы. Доён, всё также глядя в окно, поворачивает руку, и обхватывает чужую, большим пальцем поглаживая костяшки. Он всегда так делает, его это успокаивает. И Тэёна тоже. В эту секунду они будто вместе в этой опустошающей усталости. И это небольшое единение слегка помогает открыться второму дыханию, третьему, десятому, сотому — уже и не сосчитать сколько их было за последний год. Доён сжимает руку Тэёна чуть крепче, сдерживая своё желание поднести к губам и коснуться тыльной стороны ладони. Тэён кладёт голову на чужое плечо, будто компенсируя недостаток физической близости, чётче и яснее обозначая своё присутствие рядом. И Доён наконец закрывает глаза, чтобы погрузиться в усталую, но такую приятную дрёму.
В общежитии вновь начинается спор за то, кто первым пойдёт в душ. Доён метнулся бы первее всех, но сегодня у него слишком мало энергии на это. Но в итоге им всем даже лень решать что-то на камень-ножницы, и всё решается как-то лениво и негласно. Доён на кухне ставит чайник и слушает как Марк смеётся над очередной шуткой Джонни. Тэиль тоже просачивается на кухню вместе с Джехёном, который тут же начинается греметь своими пакетами и хлопать дверцами шкафчиков. Тэиль бормочет Доёну “Хорошо поработал сегодня”, и тот мычит в ответ не то благодарность, не то согласие. В какой-то момент раздаётся крик Чону о том, что загрузили новое расписание. Парни собираются в гостинной, усаживаясь на диване и на полу. Все лезут в телефоны и планшеты, а после помещение заполняют удивлённые возгласы. Кто-то даже заглядывает в девайс соседей, чтобы убедиться в том, что видит то, что видит. Кто-то выходит из календаря, а после заходит снова, чтобы убедиться, что прогрузилось всё.
— Это шутка такая? — Доён поражённо смотрит в планшет, вчитываясь в новое расписание на ближайший квартал. В его голосе столько стали, что Джехён и Юта вопросительно переглядываются.
— Ты настолько рад, что не можешь выключить недовольство, или что? — Тэиль листает расписание, не в силах поверить, что они смогут почти отдыхать даже не один, а иногда и не два раза в неделю, а целых три.
— Он не об этом, — мрачно подмечает Джонни, тоже что-то листая, и Тэиль заглядывает ему через плечо, чтобы увидеть вкладку с расписанием Дримов.
— Какого хуя? — Чону растерянно хлопает глазами на злого и шипящего Доёна. Тэён рядом с ним устало прячет лицо в ладони, откидываясь на спинку дивана. И только Марк спокоен как Будда. Глупо думать будто он не знал об этой ситуации заранее.
— Всё в порядке, хён, — Марк не выглядит ни удивлённым, ни расстроенным. Донхёк выглядит, даже если очень старается этого не показывать. Макнэ кивает всем и уходит в свою комнату.
— Чего в порядке-то, Марк? — Доён трясёт планшетом, а после швыряет его на стол, не особо заботясь о технике.
— Хён, — Марк спокоен аки Будда, а теперь ещё и непреклонен как гора. — Расписание Дримов и наш отдых — моя проблема. Не кипятись и не забивай голову. Воспользуйтесь долгожданным отдыхом. Все вы. Тэён-хён?
Тэён сидит с закрытыми глазами и руками сложенными на груди. Он кивает Марку, не разлепляя век, и тот уходит в комнату к Донхёку. Возможно, чтобы сказать, что они оба справятся, как всегда. Возможно, чтобы пообещать, что в этот раз будет немного иначе. Доён не знает, какие слова Марк находит для Донхёка. Доёна злит, что он как старший никак не может им помочь. Доён не понимает, кто придумал делать ответственными за других таких людей как Марк и Тэён. Да, они оба справляются великолепно. Но у Марка собственного расписания больше, чем у каждого в группе. И при этом он должен оставаться лидером, со своими обязанностями и ответственностью. А Тэён да, тоже справляется. Но путём постоянного самоунижения, самобичевания, путём вечного ущерба себе, потому что во главе угла должна быть его ответственность за других. И даже сейчас, несмотря на слова Марка, Доён видит и понимает, что Тэён тоже страшно грызёт себя за то, что никак не может помочь младшим одногруппникам. Его страшно ломает от того, что они его зона ответственности, но в такие моменты как этот, они из этой зоны должны выпадать. А Тэён не такой человек, который может так легко переключаться и отпускать, Доён знает это. И думает, что пусть он и не в силах помочь младшим, но прикрывать спину Тэёна он способен всегда. В конце концов, это многолетний выбор Доёна — помогать Тэёну не упасть. Доён смотрит на количество свободных дней в расписании и вспоминает кое о чём. И впервые за вечер улыбается.
~~~
— Странно ехать к морю в феврале, — бормочет Тэён, пряча нос в шарф и наблюдая за тем, как за окном проносятся смазанные образы.
— Сомневаюсь, что нам также повезет с расписание поздней весной или летом, — отвечает Доён, плавно поворачивая руль. Тэён зависает, вглядываясь в то, как длинные бледные пальцы сжимают руль, выстукивают какой-то ритм. Тэён ужасно хочет расцеловать эти руки, коснуться губами тыльной стороны ладони, косточек на фалангах, прикусить подушечки пальцев. Воспеть оду этим рукам, движениями губ. Тэён смаргивает нежные образы из своей головы и снова отворачивается к окну. Вот что происходит, когда его голова не забита проблемами двадцать четыре часа в сутки. В ней появляется слишком много Ким Доёна.
Тэён вспоминает о том, что им даже особо не пришлось стараться ради этой поездки. Доён просто предупредил менеджеров, что они уедут с ночёвкой на полтора дня. И, проверив расписание группы и бронь парней в гостевом домике у партнёрской компании, менеджеры лишь пожали плечами и попросили их быть аккуратнее. Тэён даже не успел напрячься и озаботиться всей этой ситуацией с поездкой, как всё разрешилось мгновенно. Тэёну кажется, что в этом какая-то особенная магия Доёна. Он просто пробует, делает и двигается вперёд. Тэён же пытается всё обдумать сто раз, взвесить все за и против, обозначить все возможные риски и извести себя всем этим, прежде чем принять решение, которое покажется ему действительно верным.
Но вот Доён везёт его на пляж, как и обещал. Выглядит умиротворённым и довольным, ведя машину и тихо напевая себе под нос, вторя радио. Тэён поглядывает украдкой, не то забывая, что можно смотреть в открытую, не то не желая отвлекать от дороги. Потому что Доён всегда чувствует его взгляд, будто на его коже детекторы, настроенные на внимание Ли Тэёна. Тэёна даже не поражает уже то, что Доён оборачивается на него через всю сцену, будто чувствуя, что это нужно сделать прямо в этот момент. Доён всегда ловит его взгляд и ободряюще улыбается. И Тэёну кажется, что улыбка Доёна, как маяк во тьме и тумане, освещает ему путь и помогает двигаться в нужном направлении. Тэён думает, что даже сквозь километры улыбка Доёна будет направлена в его сердце, что вывести его из вечных сомнений.
Последняя неделя февраля достаточно тёплая. По крайней мере с горячими напитками и согревающими хот-паками можно спокойно посидеть у моря. А ещё Тэён знает наверняка, что горячие руки Ким Доёна никогда не дадут замёрзнуть его пальцам. Наблюдая за пляжем, проносящимся мимо, за тем как почти казалось бы чёрные воды сталкиваются на горизонте с серым небом с голубыми проблесками, Тэён ловит себя на внезапной мысли. Доён похож на зимнее море. Тэён не может объяснить почему, он просто видит и чувствует это именно так. Несмотря на нежную тёплую улыбку, горячие пальцы и жар, который исходит от его тела. Красота Доёна сама по себе холодная. Когда Тэён смотрит на него, то словно чувствует леденящий прохладный воздух при звуке его голоса, видит серо-голубое небо при взгляде на его кожу, представляет спокойные тёмные воды, глядя в его глаза. Доён это контраст: холодная красота и тёплое сердце, спокойный расчёт холодного разума и забота вкупе с возмущениями темпераментного характера. Иногда Тэёну кажется, что в Доёне столько граней, что сосчитать их у него не хватит всей жизни. И порой Тэён думает, что готов это проверить.
В гостевых домиках почти совсем никого. Менеджер пляжного комплекса рассказывает про частную территорию, не забыв упомянуть, что знаменитости часто приезжают сюда, чтобы спокойно насладиться прогулками у моря. Что сейчас тут разве что парочка актрис. На слове “парочка” менеджер поджимает губы. И смотрит на Тэёна так пристально, что тому слегка не по себе. Длится это всё едва ли пару секунд, за которые становятся понятны абсолютно все намёки. Доён скорее выпроваживает местного сотрудника и нервно улыбается Тэёну, выдавая какую-то чушь про хоть какие-то привилегии знаменитостей. Тэён не знает в чём привилегия. Он думает, что не будь они знаменитостями, настолько уж шкерится им не пришлось бы.
Домик, в котором они останавливаются, уютный и светлый. Тэёну кажется, что если очень хорошо постараться, то можно представить, будто это их дом, где-то на побережье, далеко-далеко. И Тэён не айдол, а сотрудник какого-нибудь телеканала или журналист, или какой другой офисный планктон, или… Проблема в Доёне. Тэён наблюдает за тем, как тот со всей серьёзностью проверяет работу электроприборов и наличие предметов первой необходимости. Тэён смотрит и смотрит, и совершенно не видит Доёна кем-то, кроме певца, кроме кого-то, кто должен сиять так, чтобы это видел весь мир. Тот ворчит что-то про недостаточное количество полотенец, а у Тэёна в голове мысли о том, как пронзительный голос Ким Доёна может отскакивать от этих светлых стен, резонировать и посылать мурашки по коже во время пения или… Тэён краснеет и, откашливаясь, бормочет про то, что ему нужно разобрать сумку.
Сбежать он не успевает. Доён перехватывает его, руками цепляет поперёк живота и тащит к дивану. У них снова борьба, с криками, кряхтением и смехом. Но вот они всё же валятся на диван, продолжая на нём заламывать руки и выворачиваться из захватов друг друга. "Как дети малые" — фыркнул бы сейчас Тэиль под низкий гогот Джехёна. Но их здесь нет, а потому борьба длится чуть дольше, пока Тэён не сдаётся, выдохнувшись, и даже смех с трудом лезет через горло от нехватки воздуха. И от того как невольно Тэён задерживает дыхание, вслушиваясь в смех Доёна. Громкий, на выдохе, будто всегда с нервными, чуть истеричными нотками. Тэён забывает не только дышать, но и отвернуться вовремя, а потому ловит глазами чужой взгляд и понимает, что почти попал в ловушку. Потому что у Доёна взгляд пристальный и цепкий. Потому что глаза эти настолько красивые, что отворачиваться нет никаких сил. Но Тэён каждый раз умудряется. Он давно распознал, что внезапная атака — лучшая защита против Ким Доёна. А потому наклоняется резко и чмокает младшего, совсем слегка размыкая губы в конце, чтобы тут же сомкнуть их, прихватывая нижнюю губу опешившего Доёна.
— Я разбирать вещи, — хмыкает Тэён, резко вставая с дивана и удаляясь в спальню, оставляя Доёна в дезориентации сверлить взглядом потолок.
Кто-то возможно распознал бы в этом всём намёк и пошёл бы в спальню за Тэёном. Но Доён знает его слишком хорошо и понимает, что это было тактическое отступление. Что Тэёну срочно нужно было сбежать от неловкости, от смущения, от Доёна и от себя самого. Пока где-то в спальне (в общей между прочим!) лидер зачем-то очень равномерно раскладывает немногочисленные пожитки по полкам (в чем смысла ноль, они здесь всего на три дня), Доён шерстит местную доставку продуктов, размышляя что же приготовить на ужин. Проходит ещё немного времени, прежде чем Доёна, стоящего у окна, обнимают со спины, руками проскользив по бокам и сцепив их на подтянутом животе.
— Полы холодные, — бормочет Тэён куда-то в лопатки Доёну. Тот хмыкает в ответ, накрывая холодные пальцы Тэёна своими.
— Я включу прогрев, будет тепло, когда вернёмся.
Они собираются на прогулку молча, изредка подтрунивая друг над другом. Доён морщится, когда его тыкают под рёбра, и спешит отомстить, когда они обуваются в прихожей. Тэён возмущённо вопит и пропрыгивает на одной ноге половину веранды, прежде чем Доён со смехом возвращает ему украденный кроссовок. Пока Тэён шнурует обувь, сидя на холодных белых досках и что-то ворча, Доён замирает и будто снова забывает дышать, застревая в чужой улыбке, в том, как ветер треплет нежную чёлку, в том как пронзительно печальны всегда глаза Тэёна, даже полные нежности и неподдельной радости.
Тэён похож на сумерки. Когда тёмное небо уже накрывает землю, но горизонт ещё сияет тёплым светом. И на границе этого света и ночи небо окрашивается в нежную сирень. Тэён — всё это. Тьма, яркий проблеск света и трогательная нежность. Доёну иногда кажется, что он знает все эти воплощения Тэёна вдоль и поперёк. Пока из раза в раз не убеждается, что каждое из них бесконечно. То, на какие новые уровни каждый раз выходит нежность, ласка и забота Тэёна, — заставляет Доёна едва ли не хрипеть от того, как он в этой нежности захлёбывается, до боли в лёгких. Тьма Тэёна всегда направлена внутрь. Ширится там, как космос без конца и края, порой Доён боится, что ему никогда её всю из Тэёна не вычерпать. Оружие, заряженное тоской и болью, которое Тэён всегда направляет на себя, чтобы не дай бог не пришлось кому-то другому словить шальную пулю. И тревоге Доёна тоже не было бы конца. Если бы не то, какой ослепительный свет Тэён направляет вовне. То как он способен мягкой рукой направить человека в нужное русло, какие верные слова он всегда способен найти, чтобы подарить кому-либо стремление, мечту и веру в себя. И Доёну ужасно больно от того, что Тэён не способен направить этот свет на самого себя.
Холодный ветер раздувает полы тёмного пальто Доёна, пока они бредут по пляжу, оставляя за собой цепочку следов на песке. Ветер не пронизывающий, но Доён всё равно оглядывается на Тэёна, застывшего на месте и вглядывающегося в горизонт, куда-то за море. Остаётся лишь вздохнуть, сделать несколько шагов назад и укутать в шарф поплотнее, пока он, толком не завязанный, не сполз с чужих плеч. Тэён улыбается одними глазами, и Доён не знает как у него это получается. Сдерживаться в такие моменты нет никаких сил, а потому Доён наклоняется вперёд и нежно чмокает Тэёна в уголок глаза у виска. Тот хмурится едва-едва и оглядывается по сторонам, но видит лишь тянущийся по обе руки пляж, небольшую частную набережную позади и море перед ними. Он возвращает свой взгляд к Доёну и холодный воздух будто заставляет лёгкие замёрзнуть, и кровь стынет в жилах. Доён не оглядывается. Доён смотрит пристально в чужое лицо, и в глазах у него не то боль, не то печаль, не то раздражение. Столько оттенков в чужих тёмных глазах, так много сложного и запутанного, что Тэён и не знает как отвечать на такое. Лишь закрывает глаза, прячет лицо в ворот из тёплого шарфа и лбом упирается в чужое плечо. У Доёна плечи крепкие и широкие, несмотря на стройную фигуру. Тэён считает, что эти плечи идеально подходят для объятий и для того, чтобы склонить на них голову в нужный момент.
Тэён хочет сказать так много всего, но молчит, и даже “прости”, которое кажется самым уместным сейчас, никак не лезет из глотки, царапает её изнутри. Но в следующее мгновение Тэён ощущает родные руки на своей спине. “Прости” горчит и жжёт на языке и растворяется, так и не озвученное. Тэён чувствует, как Доён губами касается его макушки, как поглаживает его спину, прижимая ладони крепко, чтобы касание чувствовалось через куртку. Ветер сталкивается с ними, огибает их фигуры, лёгким свистом в ушах шепчет о том, что весь этот пляж лишь для них двоих, а после уносится танцевать над тёмным зимним морем.
— Не замёрз? — голос у Доёна слегка хриплый и непривычно низкий. Тэён вязнет в нём каждый раз, как в мёде, который отдаёт горечью. У Доёна вне пения голос в принципе ниже. Тэёну нравятся все его оттенки: шёпотом в гримёрке, пока Донхёк рядом досыпает хоть какие-то свободные минуты, низким смехом во время шоу или в гостиной общаги, пока Джонни травит свои серьёзные шутки, хриплым “доброе утро” в те редкие ранние подъёмы, когда они сталкиваются на кухне или… просыпаются в одной кровати.
— Нет, совсем нет, — заторможено отвечает Тэён, улыбаясь в шарф. Кашемир приятно щекочет скулы, мягкий и ласковый, как прикосновения Ким Доёна. Потому ли, что это его подарок? Тэён не знает.
— Хочешь пройтись до маяка? — Доён всматривается в пустующие гостевые домики вдали и невесомо поглаживает затылок Тэёна. Тот наконец отрывается от его плеча, смотрит в спокойное лицо, в пронзительные глаза, и думает о том, что заслужить Ким Доёна попросту невозможно. Где-то произошла явная ошибка, и когда судьбою распределяли всем хороших людей, Тэёну отсыпали целую гору. Вместе с тем, у кого самое доброе и ласковое сердце.
— Давай просто посмотрим на море? — Тэён не знает, как все хрупкие прозрачные стены в его голове и сердце умудряются удерживать его от желания поцеловать человека напротив прямо сейчас. Он знает, что Доён непременно ответил бы. Он знает что Доён вообще не сомневался бы ни секунды. Потому что внутри Доёна нет даже этих хрупких стен. При всех жёстких обозначенных границах, Ким Доён открыт миру. И больше всего открыт Ли Тэёну. Нараспашку.
Песок холодный, даже сквозь слой дважды сложенного пледа и плотные джинсы. Плеск волн настолько умиротворяющий, в то время как практически чёрные воды порой наводят странное жуткое ощущение. Ветер шумит в ушах редкими порывами, топорщит волосы на затылке и заставляет кончики ушей краснеть. Доён тянет руку с горячими пальцами, чтобы ласково растереть чужое ухо, слегка сминая хрящики и мочку. Тэён греет руки об хот-пак, а хотел бы об чужие ладони или шею. Но остаётся лишь, прикрыв глаза, сосредотачиваться на той крохе тепла, что перепадает ему сейчас. Доён отдал бы всё своё тепло не задумываясь, если бы Тэён попросил. И это пугает Ли Тэёна даже больше, чем тот факт, того что общество сожрёт их с потрохами и не подавится, стоит им только выйти на свет. Тэёну хотелось бы застыть в этом мгновении, в этой тишине, разбавленной лишь звуками мира вокруг, в ощущении присутствия Доёна. Но это слишком эгоистичное желание, потому что Доёну этого недостаточно.
— Иногда мне кажется, что во мне так много любви к тебе, что для меня во мне же места не остаётся.
Тэён смотрит на мокрый песок и молчит. Ему так странно слышать это от такого самодостаточного, такого осознанного Доёна. Но Доён не в первый раз говорит подобные вещи, когда они наедине, поэтому вряд ли это ложь. Тэён хотел бы, чтобы это было ложью. Потому что тогда не было бы так щемяще больно.
— Я люблю тебя, хён. — Доён смотрит пристально и в то же время как-то умиротворённо. Смотрит будто в самую душу, сквозь все замки и преграды. Смотрит так, словно видит насквозь каждый уголок души Тэёна. И любит всё, что видит там, какой-то безусловной и простой любовью.
— Я знаю, Доён-а. — Тэёна едва слышно за мерным шумом волн. — Спасибо тебе.
— Знаешь, мир не отвернется от тебя, если ты хоть раз ответишь, что ты тоже, — Доён горько усмехается, разглядывая волны. И у Тэёна сердце будто защемляет в тиски от этой ломанной недоулыбки. Тэён еле останавливает себя от того, чтобы сцеловать эту усмешку, которая так не идёт этому человеку с самым нежным сердцем на свете.
— Я очень часто говорю тебе это. — Тэён в такие моменты выходит на новый уровень ненависти к самому себе.
— Ты знаешь о чём я, хён.
Конечно Тэён знает. Он знает это лучше всех. Он знает что все его “я люблю тебя”, “я люблю Доёна больше всех”, “Доён мой соулмейт” на прямых трансляциях и передачах не стоят абсолютно ничего, пока в такие моменты как эти Тэён может лишь молчать с тяжёлым сердцем. Он знает. И ему жаль.
Доён смотрит в чужое лицо, на котором отпечаток усталости будто убавился, но отпечаток печали так и не схлынул. И Доён не знает, что ему сделать, чтобы это исправить. Возможно его любви недостаточно для этого.
Тэён набирается сил, чтобы поднять взгляд, и жалеет об этом мгновенно. Потому что в чужих глазах столько любви, что лёгкие горят как от недостатка кислорода. И на контрасте с этим в чужой улыбке слишком много грусти. Тэён ненавидит, что наедине с ним Доён будто бы разучился улыбаться иначе. Словно Тэён заражает его, передаёт ему свою боль и свою печаль и культивирует новую.
Они смотрят глаза в глаза, и, по ощущениям, вечность сужается до этого полуметра между ними. И спустя пару минут шум волн скрадывает чужой обречённый выдох, когда губы находят губы. Тэён находит пальцы Доёна в песке и мягко сжимает их, пока второй рукой Доён притягивает его ближе, пальцы запускает в жёсткие от вечных окрашиваний волосы, оставляя в них светлые песчинки. У Тэёна губы холодные и обкусанные. У Доёна мягкие и тёплые. Доён целует так бережно, что у Тэёна сердце дрожит, и он боится что это дрожь зарождающихся в груди рыданий. Доён касается так нежно, что у Тэёна не остаётся выбора кроме как судорожно выдохнуть в чужие губы, потому что он этой нежностью давится. Доён улыбается в поцелуй ласково-ласково, и дрожь в сердце у Тэёна превращается в тахикардию. В груди зарождается сверхновая. Только Доён способен её зажечь. На самом деле, он делает это каждый раз, когда вот так вот притягивает дрожащего Тэёна в свои объятия и шепчет тихо-тихо, так, что слышать могут только Тэён, море и Вселенная:
— Люблю тебя.
— Я знаю. — Тэён видит улыбку Доёна. Она больше не ломаная и не грустная. В ней света и любви столько — что моря перед ними не хватит, чтобы потопить. И губы у Доёна не с привкусом горечи. У них привкус губ Тэёна, и это самое правильное, что может быть в законах их собственной Вселенной.
~~~
Поздним вечером следующего дня они сидят в большой комнате, совмещающей гостиную и кухню. Потрескивание из камина и тепло толстого пледа разморили Тэёна, пока он смотрел какое-то американское тв-шоу. Доён крутится на кухне, заявив, что сегодня у них паста. Тэён смаргивает сонливость и наблюдает за тем, как Доён колдует над столом, пока готовит соус. Тэён любит смотреть на сосредоточенное лицо Доёна. На то как он едва-едва хмурится и взглядом цепляется за детали. Доён, разумеется, застывает на мгновение, чтобы тут же обернуться, ловя чужой взгляд и улыбаясь. Тэён что-то ворчливо бурчит и отворачивается, заворачиваясь в плед. Доён тихо и коротко смеётся на это, и Тэён закрывает глаза, ловя отзвуки смеха и растворяясь в них.
Ужин проходит тихо, с редкими переговорами о простых вещах. Тэён вспоминает, как Джехён застукал их тесные объятия, и Доён смеётся припоминая неловкую растерянную улыбку младшего. “Ну вы, это. Дверь закрывайте. Хёны. Блин”. Доён тогда смеялся как умалишённый, а Тэён хлёстко бил его ладонями по груди и плечам, выговаривая за незакрытые двери. Вспоминают, как играли в твистер в общаге, и как Марк отказался играть в команде с Ютой, в панике крича, что он боится и вообще, с маньяками не играет. Все смеялись тогда до хрипа, и Юта громче всех. Юта, которого Марк обнимал, задыхаясь от смеха, уткнувшись ему в плечо. Заканчивается ужин в уютной мягкой тишине. В улыбке Доёна, освещённой мягким жёлтым светом гирлянды. В нежном неуловимом касании пальцев, когда они вместе убирают посуду со стола.
Тэён моет посуду, пока Доён прибирается на журнальном столике и протирает обеденный стол и поверхность барной стойки от следов своей готовки. В их тишине на двоих под треск камина и журчание воды в раковине, под тихое мычание Доёна (что же это за песня?), Тэён внезапно понимает, что хочет здесь и сейчас выразить всё то, что ему так тяжело выразить из раза в раз. Даже если не получится так как надо, он хотя бы попытается.
— Доён-а. Ты ведь знаешь, что вся моя сила — в тебе? — пусть Тэён всё ещё не способен набраться смелости для слов любви. Но у него эти слова скрыты в других словах, в действиях, том, что он не может и не хочет без Ким Доёна. Мыльная вода стекает по его ладоням (ему слишком лень было надевать перчатки), и тарелка почти выскальзывает из рук, когда Доён оборачивается со своим привычно-растерянным видом. Уютная тишина между ними будто лопается, превращаясь в тишину ожидания. Доён изумлённо моргает пару раз и даже отворачивается куда-то в сторону, будто на пытаясь собраться с мыслями. А после закрывает глаза, улыбаясь.
— О боже… Ты такой глупый, хён, — Доён тихо смеётся и трёт лицо ладонями. А после смотрит пристально, щуря глаза. — Вся твоя сила — в тебе одном. Я — твоё сердце.
— А я? — Тэён уже жалеет, что открыл рот. Потому что сердце застревает где-то в горле. И Тэёну кажется, будто он падает, падает и падает в бесконечную пропасть. Вот такие чувства вызывает у него Ким Доён. Когда смотрит так, когда говорит такие вещи, когда направляется к нему мягкими шагами и наклоняется близко-близко, чтобы закрутить кран бесполезно льющейся воды, под которой Тэён держал руки всё это время.
— А ты моё. Поэтому нам так больно. Поэтому нам так хорошо. И поэтому я с тобой даже когда ты сопротивляешься. А ты со мной — даже когда мне больно от этого. И я счастлив, что всё это так.
Тэён вздрагивает, стоит только длинным тонким пальцам Доёна коснуться его талии. Доён всегда держит нежно, но уверенно и крепко. Притягивает в свои объятия близко-близко, чтобы между ними остались какие-то считанные сантиметры, и склоняет голову набок, глядя чуть насмешливо. Тэён разрывается между желанием закатить глаза в ответ и ткнуть под рёбра и желанием стереть усмешку с чужих губ своими губами. Но Доён разрушает момент их привычного противостояния, не дав ему толком зародиться. Доён целует в лоб и пальцы запускает в волосы Тэёна на затылке, перебирая пряди нежно-нежно. И вот они соприкасаются лбами, кончиками носов притираются, и у Доёна улыбка на миллион. Тэёну так странно это всё: пытаться расслабиться в руках Доёна впервые за долгое время. Тэён знает как расслабляться в этих руках и отпускать себя и все тревоги. Просто обычно это происходит несколько в иной ситуации. Тэён краснеет и прячет лицо в чужом плече. Доён целует его в висок и тихо смеётся. Они мягко покачиваются, переминаясь с ноги на ногу, будто под музыку, которую слышат лишь они. Тэён чувствует запах кожи Доёна и то как притёрся к нему холодный свежий парфюм. Доён слышит запах травяного шампуня Тэёна, и целует его в макушку.
— Хён, — у Доёна голос вновь чуть хрипит, и от этого у Тэёна мурашки пробегают вдоль позвоночника.
— М? — Тэён лениво трётся лицом о шею Доёна, шумно вдыхая аромат кожи, парфюма и моря.
— Если ты не перестанешь так делать, я тебя поцелую, — у Доёна в голосе разве что капля озорства. Капля игривости в звенящем напряжении. Тэён хмыкает и отпускает все тревоги, слегка смыкая зубы на чужом плече, чуть-чуть выглядывающем из пушистой кофты с широком воротом.
— Так себе угроза, — издевательски фыркает Тэён, чувствуя как чужие крепкие руки сильнее сдавливают его талию.
Тэён не успевает даже осознать в какой миг они разворачиваются так, что Доён усаживает его на кухонную барную стойку. Взгляд напротив будто резко выбивает весь воздух из лёгких, а получить новую порцию кислорода не представляется возможным. Потому что Доён целует его порывисто, глубоко и ужасно вкусно. И Тэён отпускает, отпускает, отпускает себя в эти руки, в эти губы, в этот голос, шепчущий всё то, что Тэёну так необходимо. Они целуются до боли в губах, до жжения в лёгких, сбрасывая всё напряжение, висевшее между ними, все недомолвки, все сомнения. Тэён запрокидывает голову, когда губы Доёна находят пульсирующую жилку у него за ухом. Доён не оставляет меток, мягко и влажно проходясь губами по солоноватой коже. И впервые Тэёну так обидно и так жаль, что им нельзя. Что нельзя быть несдержанными настолько, чтобы не думать о том кто, где и что увидит на едва видных кусочках их кожи на аэропортных фото. Однако Доён не упускает своего и всегда оставляет следы там, где никто кроме него их не увидит.
Уже в спальне Тэён хрипло стонет под чужой шёпот. Обнимает крепко чужую спину. Сжимает простыни в кулаках. И отпускает, отпускает, отпускает всего себя. Доверяет каждую клетку своего тела рукам, что знают это самое тело так, как не знает никто, так, как порой не знает сам Тэён. Который выгибается навстречу до дрожи, чтобы выдохнуть в чужие губы, крадущие его стоны. И сильно за полночь Тэён оставляет уже свои метки на бледной коже. Слушает звонкий голос, разбивающийся под потолком. Хрипит, чувствуя как Доён сжимается, пальцами своими стискивая запястье Тэёна над своей головой. И Тэён понимает, что Доён тоже отпускает. Отпускает всего себя в руки Тэёна. Отдаёт всего и без остатка. И это больше не пугает. Потому что Тэён понял, что может также. Хочет также. Знает, что это совсем не страшно. Это не страшно, когда это Ким Доён.
Когда за окном ещё темно, но уже едва-едва начинает светлеть, Тэён слушает тяжелое дыхание рядом с собой и смеётся на комментарий про боязнь уснуть или поскользнуться в душе. Тэён ёжится от того как по остывающей коже пробегают мурашки, и Доён без слов притягивает его к себе, целуя в висок и накрывая их одеялом. Они кутаюся в тепло друг друга, будто не сжигали себя жаром своих тел несколько минут назад. Доён шутит про то, что они липкие и мерзкие, и Тэён соглашается, смеясь. А спустя несколько минут, в темноте и сладкой тишине, Тэён слегка поднимает голову и зовёт:
— Доён-а?
— Ммм? — Доён даже не звучит сонным, смотрит в потолок, невесомо поглаживая плечо Тэёна.
— Я люблю тебя, — голос у Тэёна тихий, но слова вырываются так легко и свободно, так естественно, что становится совершенно непонятно, как он умудрялся так долго держать их в себе. Доён поворачивает голову и смотрит так, что даже в полутьме, Тэён вновь видит в чужом взгляде десятки оттенков. И думает, что у него точно есть впереди целая жизнь, чтобы разбираться в каждом из них.
— Я тоже тебя люблю.