В объятиях ивы

Вздох ивы: ветви обняли спинку скамейки, качнулись, остановились у плеча. Раскалённый медью воздух уступил на мгновение прохладным брызгам реки и сковал тело. Стрёкот саранчи, ленивые отклики птиц и пыльца у берега – вестники первого месяца лета. Небо высокое, как и купол из листьев, замерший рябыми пятнами на щеках. Минуты тянулись вязко, неспешно, будто на жаре превратились в капли смолы, которые вскоре застынут слезами янтаря на стволе дерева. Остаток степенного мая растаял, открывая дорогу бурному июню. В пустыне погода не лучше, но за стену Самиэль она не смела ступить, отчего же в Сумеру разыгрался палящий зной?

Накидка лишняя: душно. Если скинуть её плеч, кожу тронет оливковый цвет, а на руках останется граница между оттенками, только в вырез для камня меж ключиц дозволено заглядывать солнцу. Гравий под сапогами хрустел и распугивал зябликов, наушники болтались на шее, позвякивая на неровностях, дыхание сбилось, отблески воды застилали взор – прогулка утомила быстрее обычного. Аль-Хайтам остановился, поправляя серебристые пряди, которые прилипли ко лбу. Жара притягивала в тень, и, как бы ни хотелось её покидать, пришлось остановиться на залитой солнцем тропе, чтобы не спугнуть тонкую фигуру, сидевшую на скамейке под ивой. Услышит тяжёлые шаги – обернётся, сверкнёт улыбкой и улизнёт как утром.

Ах, если бы представился шанс взглянуть на Кавеха ближе... Рвано выдохнув, аль-Хайтам прикрыл веки, представляя, как блики отражались на веснушках у кончика носа, медовые пряди завитками замерли на плечах, щекоча открытые ключицы. Наверняка сейчас – пусть Архонт подтвердит! – в нём застыло мгновение вечной красоты, подобной владычице цветов. После нескольких лет разлуки хотелось, как раньше, пристроиться рядом на прохладный камень скамейки, позабыв о спорах. Но разве можно провести несколько минут вместе молча? Книги не подсказывали ответ, поэтому ничего не менялось: завтрак – ворчание, обед – будничные замечания о погоде, ужин – пара ленивых фраз. И всё не то: смириться с испарившейся тишиной можно, но не с краткими ссорами. Как бы ни начинался разговор: слово за слово скатывался в раздражённое фырканье и хлопанье дверей. Если бы повернуть время вспять, чтобы лёгкость возвратилась в их беседу! Увы, счастье прошлых дней теплилось в настоящем между колкостями.

Впрочем, размышления испарились, стоило взгляду остановиться на силуэте Кавеха в объятиях ивы: листья ласково огладили спину, на что бледная ладонь подобрала волосы на одно плечо. Шея обнажилась, как и желание оставить за воротничком рубашки парочку поцелуев. Ногти впились в ладони – аль-Хайтам сглотнул и отвернулся: зной сказывался на рассудке, расплавляя его здравую часть. Запахнув накидку, он отступил под сень другого дерева в сторону от тропы. Если зажмуриться, вместо темноты перед глазами вспыхнут пятна – отражения реки, затем и образ лукаво улыбающегося соседа. Тихий смешок сорвался с губ: как просто отступить от принципов, когда голову дурманит тяжёлый воздух полудня. Но что потеряет, если поддастся? В худшем случае Кавех убежит, в лучшем – позволит сесть на край скамейки. Шершавые изгибы коры под пальцами не помогли отвлечься от воспоминаний о давней привычке, и соблазн приблизиться продолжал разгораться. Мгновения хватит, чтобы утолить жажду чувств в совершенно бездумной шалости.

Аль-Хайтам переступил с ноги на ногу и смахнул пыль с накидки, оттягивая время, чтобы себя остановить. Одного чуть заметного движения силуэта под ивой хватило – здравомыслие покинуло тело. Короткий выдох – шаг, за ним другой. Скамейка стремительно приблизилась, в нос ударил вдруг запах реки, смешавшиеся со шлейфом трав, цветущих около берега. Ладони накрыли глаза Кавеха – он встрепенулся и было дёрнулся, чтобы выпутаться, но замер. Несколько ударов сердца – запрокинул голову. Боясь дышать, аль-Хайтам склонился и накрыл его кончики губ своими. Ещё доля секунды сомнений – ответный поцелуй.

Как раньше...

В ушах звенело, когда он отстранился. Мысли спутались, раскаляя уши. Дрожащие пальцы ухватились за поясную сумку, перебирая неровный край. Глаза напротив закрыты, плечи расслаблены... Причмокнув губами, Кавех улыбнулся:

— Ты не забыл.

Чувства обострились, и, если сосед заметит смятение, сразу начнёт докучать расспросами, поэтому поспешил перевести тему. Хмыкнув про себя, аль-Хайтам потёр шею и поспешил перевести тему:

— Могу сесть рядом?

Усмешка и кивок.

На скамейку упала накидка, следом опустился аль-Хайтам. Выбрать место непросто: сядет на краю – выдаст смущение, рядом – признается без слов. Пришлось остановиться на середине, – если захочет, то сможет дотянуться коленом – чтобы оставить двусмысленный намёк. Кавех неспешно подобрал под себя ногу и тихо поинтересовался:

— Что-то с наушниками?

— С чего ты взял?

— Ты без них не гуляешь, — меж бровей залегла небольшая складка, которую хотелось разгладить поцелуем, — хочешь, посмотрю сейчас? Починить, наверное, смогу только вечером...

— Ничего не случилось, — пожал плечами Хайтам, — просто жарко.

— Жарко? — Недоверчивый взгляд, пробежал с макушки до пят. — Зачем тогда тепло оделся?

Заглушив колкость, аль-Хайтам вздохнул: лучше не начинать спор из-за пустяка. Кавех скрывался за воздушными рубашками, и солнце отражалось на его коже не алыми пятнами, а веснушками. Прелестными веснушками, которые нужно пересчитать перед сном. Стараясь не задерживаться на его кончике носа, глаза соскользнули ниже – к вырезу рубашки. Пуговицы у горла расстёгнуты, под ними серебристая цепочка, манящая заглянуть за ткань. Поджав губы, аль-Хайтам перевёл взгляд на ивовые ветви, столкнувшиеся со спинкой скамейки. Ветер вновь растрепал волосы – рука машинально дёрнулась поправить их, но её перехватила другая. Пальцы на миг сплелись. С сожалением разорвав близость, Кавех вытянул из своей причёски невидимку и заколол ей серебристую чёлку. Растерянно хлопнув ресницами, аль-Хайтам нахмурился:

— Это ещё что такое?

— Так будет легче, — лёгкая усмешка, от которой уголки губ дёрнулись.

Короткая улыбка растаяла в следующие минуты тишины. Не дождавшись ответа, Кавех отвернулся: огонёк в глубине глаз погас, плечи поникли. Подобные чувства охватили и другое сердце: вспыхнули воспоминания былых дней, когда под сенью ивы беспечные голоса шептали нежности. Мимолётность приятных мгновений теплилась в душе, но вместе с тем наполняла горечью настоящее. Кто знал, что через несколько лет их бурное течение романа истончится до нити ручья?

Ладони легли на колени, поднялись к поясной сумке, остановились на середине бедра. Тишина сдавила горло. Не из-за того ли, что привычно слушать звонкий голос, что бы он ни говорил? Кавех сидел неподвижно, глядя в одну точку. В такие минуты его лучше оставить наедине с мыслями, однако сегодня хотелось отвлечь. Набрав полную грудь воздуха, аль-Хайтам приоткрыл рот, но остановился: с чего начать? Ногти впились в ткань брюк, костяшки побелели. Мысли наполняли воспоминания, быть может, упомянуть их?

Наконец, он шепнул:

— Мне нравится это место.

Кавех встрепенулся и рассеянно кивнул:

— Мне тоже.

Молчание.

В ту самую минуту, когда в мыслях созрела иная тема для разговора, сосед обернулся – мысли сбились. Он слишком быстро убрал золотистые пряди за ухо, поморщился и быстро заморгал. Пересилив себя, Кавех придвинулся и выдохнул:

— Только оно навевает печаль, потому что связано с нашими лучшими временами. Хотел бы я вспоминать их с радостью, а не тоской.

— Я тоже.

Аль-Хайтам сам не ожидал, настолько спешных слов. Необдуманных и хриплых. Но ведь именно то и чувствовал! К тому же, любое промедление посеет сомнение в искренности – возникнет недопонимание, а там очередная склока.

— Надо же, — заметил Кавех.

И вновь подвинулся. Колени столкнулись, бросило в жар. И от близости, и от того, что мнения сошлись. Тоска по прошлым дням, порой, против воли заполняла душу настолько, что успокоение находилось лишь в присутствии соседа. Как залечить рану, не зажившую ещё с разлуки? Мысли прервало касание; их пальцы сплелись. Уткнувшись щекой в колено, Кавех пристально глядел в ответ, в его глазах вспыхнул озорной огонёк. Настроение переменилось от чистосердечного признания или новой задумки? Не хотелось спугнуть кроху счастья, вернувшегося в соседа, и, стоило признать, аль-Хайтам затаил дыхание, ожидая следующий шаг. Наконец, Кавех выпалил:

— Закрой глаза.

Недоумение, за ним и предчувствие, прошлось мурашками по спине. Аль-Хайтам покорно прикрыл веки и подался вперёд, готовясь к тому, что подсказывало сердце. Но следующие слова сбили с толку:

— Загадай желание.

Потерев от досады кончик носа, он нахмурился. Ничего путного не приходило на ум, а потратить шанс на пустяк не хотелось; вдруг удача улыбнётся и случится чудо? Спокойствие пришло, когда скулы коснулись мягкие подушечки пальцев. Прижавшись к ним щекой, аль-Хайтам неуверенно протянул:

— Загадал.

— Право или лево?

— Право?

— Исполнится, — Кавех звучал непривычно звонко и взволнованно.

Аккуратно стряхнув что-то с лица, пальцы как бы невзначай, скользнули к уху. Пульс участился, аль-Хайтам подался ближе, уверенный в завершении близости чем-то сокровенным. И опять разочарование: стоило приоткрыть глаза, как сосед отстранился, скрываясь за упавшими на лоб локонами. Показалось, или в нём мелькнула искра подобная той, что стала началом их дружбе? Тишина в который раз сменила настрой: от печальных ноток к смущённым. Скрестив руки на груди, аль-Хайтам тихо хмыкнул: милая беззаботность, вернула во времена первых дней влюблённости, но ощущалась по-новому. И это... Окрыляло?

— Ресница упала. — Тихо пояснил Кавех, по-своему расценив молчание.

— Ресница?

— Мама всегда так делала... — тяжёлый вздох, затем тон стал нежнее: — Кстати, что загадал?

Озвучить ли желание, которое не покидало мысли с того времени, как он увидел Кавеха под ивой? Казалось бы – обыденность, за которой скрывался ворох чувств. Хорошо, что лишь один человек видел их за маской безразличия, но сейчас слабость не играла на руку. Оттянув ворот топа, аль-Хайтам отвёл взгляд на воду и прищурился: блики резали глаза.

— Помнится, ты как-то говорил, что нельзя рассказывать, иначе не сбудется.

— А по старой дружбе? — Надулся Кавех и толкнул в плечо.

— Дружбе? — Брови поползли выше.

Описать их отношения одним словом – обрубить ветви молодого деревца. Пока сосед боролся с возмущением, мешающим подобрать слова, аль-Хайтам положил ладонь на спинку скамейки, затем она аккуратно съехала на плечи Кавеха.

— Хочешь сказать, что я тебе не друг? — Недовольный выдох.

— Друг.

Алые глаза пересеклись с зелёными, зрачки расширились. Чертовски близко: неосторожное движение обернётся сладкой близостью, но хватит ли на неё смелости? В другой день сомнений не возникло бы, что же останавливало? Ива, следившая за каждой укромной встречей, или реакция Кавеха? Его дух – жасмин и розы – соблазнял как орхидеи в лесах, манил персиком на щеках и волновал, заставляя забыть иные прелести. Казалось, ничего не существовало, кроме пунцового росчерка губ и жажды, изводившей изнутри.

Едва заметно настроение переменилось: вновь хмурится из-за затянувшегося ответа? Разумеется, ведь спор зашёл в тупик.

— Тогда скажи... — выдох, стирающий границы.

Облизнув сухие губы, аль-Хайтам попытался отвлечься от стука в висках: перебороть искушение непросто, но каковы его последствия? Другой внутренний голос нашёптывал, что Кавех читал мысли и добивался первого шага. Лучше не медлить. Расстояние меж ними быстро сократилось, сладкий аромат окутал с ног до головы. Неспешный поцелуй, наполнил лёгкостью, согнал дурман зноя. На грудь легла рука, слегка оттянула шнурок, на котором висел кристалл, перебралась на шею и остановилась у уха. Невесомо огладив его, вернулась к плечу. Через несколько выдохов новый поцелуй и ответное касание: аль-Хайтам притянул Кавеха за талию, силясь не расстегнуть несколько пуговиц воздушной рубашки. Чувства пьянили, время, проведённое в объятиях, стёрлось. Беспорядочные прикосновения, обжигающие как солнечные лучи.

В горле пересохло. Взгляд с трудом сфокусировался на растрёпанных кудряшках.

— Говорю же: не стоило озвучивать желание, — совладав с собой, хмыкнул Хайтам, — не исполнилось бы.

Закатив глаза, Кавех толкнул плечом. Злость и печаль окончательно покинули его – он сиял изнутри. Надежда расцвела на губах золотой розой улыбки. Спокойное счастье наполнило их отношения после болезненной разлуки, и именно сейчас, казалось, вернуло утраченный блеск. Бурный роман по юности закончился болезненно и до сих пор прельщал забытой любовью, но иллюзия, наконец, развеялась: страсть и идиллия – своеобразная в их случае – уживались с характерами и своенравием. Привязанность возвращалась вместе с влюблённостью, а печаль понемногу отступала.

Обняв колени, Кавех доверчиво прильнул к плечу аль-Хайтама. Тень прятала от палящих лучей, река убаюкивала, возвращая умиротворение момента. Уют и спокойствие, царившее под пологом беспорядочных ветвей, напоминало дом. Когда-то именно тут возник фундамент любви – ива тому свидетель.

— Тоску по прошлому не изменить, — шепнул Кавех, — зато нам под силу наполнить радостью настоящее.

В ответ ветер подхватил листья, ударил ими по скамейке. Аль-Хайтам кивнул и закрыл веки, отдавшись воле ленивого течения лета.