— Проваливай, ублюдок! — хер знает, как я удержал равновесие и не разбил нос о стену. Дерьмо. Лбом таки приложился неприятно. — Ниггер.

Дверь за спиной оглушительно хлопнула, до ладони докатилась вибрация удара. А я всё не в состоянии отлипнуть от стены, одной рукой придерживая расстёгнутые штаны, пытаясь отдышаться от недавней потасовки. Сиплый кашель вывернул лёгкие наизнанку, я захрипел, сгибаясь ближе к земле. До ушей долетел визг со́ски, приложил её там что ли? Чёртов мудак чуть не сделал из меня котлету для бургера, застукав тёлку с членом во рту. От пары минут кряхтения в позе виселицы у ног растеклась харча. Блядь тоже хороша, позвала к себе, зная, что парень может вернуться в любой момент. Тупоголовая шваль. Тяжело выдохнул, рёбра продолжали гудеть от ударов. Сломал что ли?

Застегнув джинсы, я подобрал банановую футболку, уже по пути к лифту натягивая её. В кармане вибрировал телефон — звонила сегодняшняя клиентка, от которой я вышел пару минут назад. Нет, красотка, тебе светит только «чёрный список». Скотина, медленно тащится. От злости вдавил кнопку так, что та теперь не доставалась. Дерьмище. Кулаком шибанул по панели управления, и, как в тупой комедии, металлические створки открылись. За дверью, слава яйцам, никого. Небрежно нажимаю «1», прижимаюсь к прохладному зеркалу. Чувствую в лёгких, будто пузырь над водой надулся до состояния «ща рванёт», а выходил царапающий кашель. «Всё-таки что-то сломал», — мысль разлилась некой горечью обречённости на языке.

Этажом ниже «коробка» раздражающе пиликнула, остановившись, затрещали двери, а после затявкала крыса на руках девочки-подростка, за ней милая то ли мать, то ли сестра. Хрен их сейчас разберёшь, всё на одно непонятное лицо. Обе сдержано поздоровались, а я захрипел, выдавливая нечто похожее на: «Хай». Так и хочется кинуть недошавку в шахту лифта. Когда этот вонючий кусок заткнётся? Стараюсь сдержать поток кашля, уже горло ныло обмотанное изнутри колючей проволокой. Запрокинул гудящую голову, в глаза ударил слепящий белый свет, чёрт, как в больнице, прячусь от неприятных ассоциаций в мутной тьме.

— Двери сейчас закроются, выходи, — в последний момент окликнула малолетка с крысой, я едва успел выскочить, как створки щёлкнули в дюйме от руки.

Снова в глаза долбанул, на этот раз, холодно-жёлтый свет, бликанула витрина на противоположной стороне улицы. Как я рад свободе, что не пришлось стоять, рвать друг на друга глотки, доказывать наспех придуманную версию событий. Бля, парень у со́ски не овощ, да и как по-другому можно расценить картину, когда твоя баба отсасывает незнакомцу в твоём доме. Я бы на его месте, не задумываясь, скинул ублюдка из окна, шлюху туда же. Да, были бы у меня отношения, конечно. Выудив из заднего кармана чёрно-золотую пачку «Ren bolt» (Вымышленная марка сигарет, считается самой популярной в США, на момент действия истории.), я, наконец-то, закурил. Тхэ. Без кашля не обошлось и затяжки. Такое ощущение, что дым царапал горло, выдохнул носом слишком дохрена нежели обычно, как от электронки с «малазийкой» (Имеется в виду сленговое название жидкостей для вейпа из Малайзии.). Жгло, словно глотнул неразбавленного спирта. Першение не проходило, наоборот навязчиво зудело, выходя глухим потрескиванием.

Никогда раньше курение не доставляло таких мук, от каждой новой затяжки внутренности стремились выйти в свет. Слёзы резали глаза. Вкусовые ощущения лет сто назад перестали меня волновать, так вот, сейчас эти твари вернулись ядрёной, гадкой смесью, гарью. Убрал руку с сигаретой ото рта, подожду, пока мерзотное состояние отойдёт. Я до сих пор стоял у дома несостоявшейся клиентки, подсознание подсказывало, что мне уже ничего не угрожало, что можно расслабить булки. Так бы и сделал, не дохай я ежесекундно. Терпеть не могу находить работу в клубах. Там все вечно проблемные, которые хотят поправить отношения, не против переспать с магом, конечно, если наплетёшь красивых слов про подпитку энергией для связи, только с условием, что всё останется тайной. Сволочь, я в глазах коллег, потому что пользовался горем других для собственного удовлетворения. Любовная магия в принципе вещь скользкая, как двусторонний фаллоимитатор в смазке. А мне ещё сложнее с ней работать, однако кушать хочется, вот и приходится вертеться, начиная с жизни, заканчивая постелью.

Говноработа, опасная сучка, до смерти же забить могут, поэтому я ненавижу спонтанные заказы из клубов. Красотки, когда узнают, что я могу творить любовь, так сразу прилетает вопрос: «А ты мне поможешь со второй половинкой?». Сначала во мне загорается огонёк лёгких денег, с сочувствующим лицом интересуюсь, что же случилось. Собеседник подсаживается вплотную, доверчиво, красочно обрисовывает картину событий, а я сдержано киваю. Поднимается: «Что делать?». Меняю маску на «Задумчивость», пару минут многозначительного молчания, и выдаю, что надо связать пару каналами, зарядить любовной энергией, только для этого надо, ой, переспать. Ломаются, мнутся, но по итогу соглашаются. И так бы поебались, а тут мне деньги, так ещё капля энергии от оргазма, ничтожно мало, по сравнению с истинными магами, но на жизнь хватало. Вот он, корень зла — моя неполноценность. Я — маг любви, способный принимать чувства от других, но не созидать. Вечно я вру, питаясь чужими крупицами без возможности насытиться.

В нашей индустрии проще всем, кроме меня, в особенности тёлкам, в такие редкие мгновения жалею, что я не того пола. Умел варить приворотные зелья, делать амулеты, но какой с этого толк, когда не можешь напитать их любовью? Без магии они бесполезны, как сувениры в лавках. Да и те хоть воспоминания несут от поездки, мало-мальский прок. Новая затяжка почти истлевшей сигареты не переросла в приступ удушья, что ж, славно-славно. Пауза на перекур создала другой виток мыслей, снова о работе. Что поделать, когда эта сука забивает девяносто процентов времени? Утешал себя, мне с внешностью повезло. Плюс одна странная особенность профессии — обложка. И тут всё сводится к половому разделению. Мужья охотно лягут в постель к горячей волшебнице, чтобы вернуть чувства в семью, да, правда, несмотря на всю иронию ситуации. Родилась красивой, и от клиенток отбоя нет. Сухая статистика: к услугам магов любви больше и чаще обращаются женщины, чем мужчины. Типа пекутся об отношениях, при этом стоит сказать про секс, те ради приличия жмутся, краснеют, ищут обходные пути, а в глазах читается согласие.

Кашель, словно проклятье не давал дышать, думать, периодически пробивался из грудных недр, как потрескивание веток в костре. Я попытался отвлечься на что-то хорошее, а в голове одна дрянь, связанная с работой. Ухмылка расплылась на лице: часть денег я с новый клиентки срубил, предоплату скинула ещё в клубе. Но меркантильные воспоминания потянули за собой драку, от которой рёбра завыли. А, я же вдохнул. На асфальте расплылся смачный плевок, жаль, что я порядком отошёл от многоэтажки, где жила со́ска.

Не могу. Откинул недокуренную сигарету на дорогу, сразу переехала машина, а я попёрся к ближайшей станции метро: там три остановки и дом. Вроде стало не так херово, однако быстро идти — не выходило. Чёрт! Грёбаный ад, откуда такое пекло? Пот раскалённым маслом затекал за шиворот. С превеликой радостью бы содрал кожу, помогло бы ещё. За ближайшим поворотом скрывался вход в подземку, а уже в вагоне меня сцапал очередной приступ. Я старательно прятал кашель, кряхтя в кулак, рядом стоящая женщина отошла на пару шагов. Домой… Почти как зомби, только они жаждут мозги, а я мечтал. Хер знает, о чём конкретном, такого не было. Вроде и спешил к себе, но мысль заходить в пустоту страшила.

Такой парадокс: не мог я находиться один больше пары часов. На меня давило всё: стены, тишина, воздух. И толпа, шум голосов меня душили, специально насмехаясь, обостряли чувство одиночества. Сейчас в вагоне, где помимо меня два десятка людей, я тлел сигаретой под колёсами жизни. Волной накатила усталость, тело налилось свинцом, от того и опёрся на поручень. Перед глазами замелькали чёрные всполохи, что через мгновение исчезали. Я так устал. Я, слишком устал, чтобы быть правдой.

Доползти до дома оказалось тем ещё испытанием, но по дороге мне удалось выкурить сигарету и не умереть. А вот у двери в помойную обитель я подвис с ключом в замке́. Нет, вынимаю его, убираю в карман, отшатываюсь от собственной квартиры, как от пожара. В коридоре хотя бы иногда ходили люди, а там звучала пустота. Душа камышовой кошкой выгнула спину, шипя, лишь бы не переступать порог. К затылку приложилась стальная бита, хочу остановиться, не могу. Не могу, меня вело вправо. Я же не пил столько, с хуя ли так штырило, да и отпустить должно было?

Пока не двинул кони в шаге от хаты, решаю спрятаться внутри. Пальцы дрожали, соскальзывали со связки, пару раз встряхнув рукой, я, наконец, подцепил ключи, четыре поворота, и вот он домик. Захлопнув дверь, я окунулся в далёкие воспоминания, когда с друзьями играл в салки на улице. Когда в последний момент удалось избежать опасности. Внезапный адреналиновый выброс отключил голову, в глазах мельтешили листья горелого табака, в груди разрасталась боль. Острая. Колючая. В груди слева. Дышу и не чувствую этого, даже не понимаю, правда ли. Лёгкие, вы там атрофировались? Руки сжали горло, в попытке нащупать фантомный ком, что мешал дышать. Вижу мокрую, крупную, морскую соль, но не в состоянии смахнуть, скребу грудь, в надежде выгнать издевающегося чёрта.

Стенки черепа грозились вот-вот разнести мне башку, мозг — фантастическая взрывчатка, пульсировал, набухал, доходил до точки невозврата. Я сам себе таймер на детонаторе, завёл отчёт до кончины. Десять. Вместо девятки выхаркивание лёгких. На восьмой рухнул на пол, ободрал локти. Семь. От удара шестёрки в живот согнулся, выгнул спину колесом. Пять.

Кажется, вот он конец.

Четыре. Три.

Я умираю.

Два.

Я умираю. Один. Сейчас никто не подойдёт. Никто не поможет. Никто не спасёт. Один.

С отхаркиванием лёгких вырвался сиплый визг, а я стоял на карачках, вцепляясь пальцами меж рёбер. Пытался вскрыть грудную клетку, чтобы воздух проходил напрямую. Боль, пламя, отчаяние замиксовались, доводя до криков. Я валялся на полу, точно пёс. Выл, точно пёс. Выл от выедающей изнутри дьявольской силы. Изгибался в разные стороны, метался, пока тело била крупная дрожь. Рыдал. Рыдал навзрыд, хуже мальчишки, потерявшего кошку. Трепыхался в конвульсиях убийцей на электрическом стуле. Расчерчивал кожу когтями глупым зверем, что попал капкан.

Вдох.

Ещё один только ровнее. Третий уже не хрипящий. Меня до сих пор потряхивало, а грудь вздымалась, раздуваясь шаром. Радостный смешок, боль испуганным хищником уползала в нору. Лежал на полу перед входной дверью, но не трупом. Нет, совсем нет. Я живой!

— Я живой! — еле слышно выдал.

Будь в квартире кто-то, переспросил бы, а так… А так тишина. Продолжаю валяться скрюченный, точно не сломанные рёбра. Бля… В моём случае, лучше бы кости переломали в драке, чем это. Лучше бы я умер сейчас, без понятия, когда нагрянет следующий приступ, какой из них окажется последним, пока магия любви не иссушит тело. Знал, что я такой ни первый и ни последний. Знал, что рано или поздно оно нагрянет, сделает это, когда не ждёшь. Я ждал, но не думал, что такое произойдёт. Наивный идиот. Будь проклята магия! Ударил кулаком об пол, не знаю больше от обиды или злости, может вообще от жалости к себе. Я скоро всё. Вообще всё. Какова вероятность найти избранного до финала? По самым оптимистичным расчётам — до смешного мала.

Приступ измотал меня, выпил все соки. Когда я, наконец, поднялся на ноги, доковылял до ванной, часы показывали, что прошло больше двух часов с момента выхода из метро. До дома мне идти три минуты. Что-то слишком дохрена. Даже такой маленький путь выкачал накопленные силы, так что я буквально свалился жопой на толчок, переводя сбитое дыхание. Мысли липкими комьями путались в голове, не давая сосредоточиться ни на одной конкретной. До боли сжимая виски, я сдерживал себя, чтобы не впадать в отчаяние. Страх, да и любые яркие эмоции могут спровоцировать виток мучений. Меня предупреждали… Трудно о таком забыть, когда с самой юности все об этом напоминают. Напоминали, давили, что я неполноценный, любовь во мне не проснулась. Как наивный дебил продолжал отнекиваться, врать всем и себе, что скоро дар раскроется. Вот сегодня непременно это случится. Да, случится…

Помотал головой, морок вроде сгинул на время, а я напряг полусдохшие извилины. План, конечно, прост — всеми правдами и неправдами спасти свою шкуру. Было бы идеально, не будь ситуация так грустна. Я почти перешагнул порог в тридцатку, и за эти годы не появился ни один, мать его, человек готовый полюбить меня. Уповать на чудо? Что же чудо не случилось раньше? Глупо надеяться на удачу, божеств, что счастье свалится само с небес, пока ты сидишь на жопе ровно. Только я вот прикладывал усилия, активно искал своего избранного, везде искал. Среди знакомых. В клубах. На улице. Сайтах. Я либо слепец, лох, который не замечает ничего вокруг, либо проклят на вечное одиночество.

Вечером попробую догулять до бара или клуба. Обязан это сделать. Глубокий вдох. От клейких мыслей гудела голова, но я уже мог подняться — накопил сил. Ледяная вода на лице не спасла, ни на толику не ослабила хватку. Сохраняй трезвость ума. Трезвость ума, я сказал! От пят к горлу подкатила давящая волна странных ощущений, которую отогнал холодной горстью капель. Я сильный. Я хочу жить. Мне надо бороться за свою жизнь. Поставил это на репит в мозг, что нехило так мотивировало и бустило, заряжало на свершения. Отражение скривилось ободряющей улыбкой. Не поверил ни ей, ни себе.

Кое-как из ванной перебросил кости до дивана в гостиной, было жёстко, но я смог, в награду запалил сигарету. Кайф. Надеюсь, такого трешака в клубе не случиться, херово сдохнуть перед какой-нибудь красоткой, упасть лицом на барную стойку, залить всё кровью и алкахой. Забавная, нелепая ситуация, прямиком из сериала для домохозяек. Дело надо провернуть сегодня, чем быстрее — тем лучше. Ещё есть вариант стащить у матери приворотное зелье, нет, надо что-то мощнее, чтобы подпитать симпатию до ощущения влюблённости. План, сука, надёжный, как швейцарские часы. Надёжный. Надёжный. Тёмный.

***

Грудь и горло перемотаны цепями, не дышал. Просто не мог дышать, утопая во тьме и боли, крик не насытил кислородом, да и был ли он вообще, я ничего не слышал. Дикое, необузданное пламя облизывало кожу то тут, то там, а после появлялся лютый холод, отпрыгивая на мне смертоносную пляску. Вновь перед глазами проноситься мысль: «Вот и всё!». Ногти оставляли борозды поперёк рёбер, я желал добраться до сердца, чтобы вырвать его. Разряд несколько тысяч вольт поразил, всколыхнув меня всего, выгнулся так, что после не понимал, как не сломался. Сотни ударов дробили кости без анестезии, резали, пилили на живую, без наркоза.

Тело перекинулось через диван к полу, изнутри лилась желчь, а живот прилип к спине, органы поднялись к рёбрам, свалявшись сплошным месивом. Я держался за горло, пытаясь удушить, пальцы цеплялись, оставляли синяки. Однако вместо смерти пришла мнимая расслабленность. Чья-то рука протёрла запотевшее стекло, сквозь которое вновь лился приятный солнечный свет. Чуть было не рухнул в блевотину. Дермище. Я прикрыл глаза, отрубаясь на пару, а если повезёт, на побольше часов. Периоды затишья увеличились, а вот приступы воспринимались острее. Понимал, что надо подняться, я в клуб собирался, хотя бы матери позвонить, сказать, что зайду. Видимо фортуна тоже отвернулась от такого умирающего ничтожества без магии.

***

Магазин объят приятным глазу красно-розовым светом, а голову закружил цветочно-травяной аромат зелий. С прошлого моего визита ничего не поменялось. Пучки сухих растений висели на ниточках за стеклом, никогда не понимал людей, которые их покупали, если только они не использовали их в качестве благовоний. Честно, эффект у них слабый, но запах, да, великолепный. Заговорённая одежда аккуратно сложена посреди зала. Рядом стойка, увешенная побрякушками… Амулетами, конечно, вот они уже работали без перебоев со стопроцентным результатом. Не будь у меня пренебрежения ко всяким висюлькам — давно бы приобрёл. В крытых шкафах множество склянок разного размера с настойками, эликсирами. «Розовое золото» — красота и влечение, есть как крем и как духи, но не для меня. «Бело-лиловый» — если не хватает нежности в отношениях. Какая нежность, у меня и отношений нет! «Клубничный лимонад», «Арбузный крем» — шарю взглядом по полкам, но так и не могу зацепиться за «Пионовый рассвет». Да, вот и он, запрятан на верхотуре. Тихо открываю стеклянную дверцу, выуживаю флакончик.

— Здравствуй, сын, — как в детстве вздрагиваю от её голоса, поворачиваюсь в сторону служебного помещения. Ифе опиралась о косяк, сложив руки перед грудью, на лице притворно ласковая улыбка. — Зачем пожаловал? Не уж-то вспомнил о моём существовании?

— Да, мама. Решил зайти, а то полторы недели не виделись, — знаю, что не поверила, я бы на её месте тоже не верил. Раз она собралась меня играючи отчитывать, то почему бы не поучаствовать. Нацепил на себя образ дурачка, почесал висок.

Опасно играть с такой женщиной, как моя мать, за очаровательной обложкой скрывалась хитрая, изворотливая кобра. На лице тонкие мазки золота: звёздные точки на лбу, линии на скулах, на вымазаных тьмой губах рваная полоска блёсток. К затылку сходились десятки мелких кос, сплетаясь в пышный хвост, спадая по щиколотки водопадом. Любовь даже в волосах — локоны напоминали гирлянду с нанизанными угольными сердечками. На шее, запястьях, ногах блестели солнечные обручи, а к шоколадной груди помимо лямок платья тянулись сотни бусин, какие-то просто однотонные, на каких-то были узоры. Вырез оголял живот, янтарную серьгу в пупке. Сегодня у такой красавицы подозрительно тихо в лавке, обычно здесь постоянно тусувал народ.

И я их прекрасно понимал. Во-первых, Ифе считалась самым сильным магом любви, что, правда, приводило к издёвкам в мою бездарную сторону. Во-вторых, все любят смотреть на красивых людей, многие её клиенты возвращались по-дружески поболтать за чашкой фирменного кофе. Я в принципе был удивлён, что лавка сегодня закрыта, а на двери не висела табличка «10 минут перерыва».

— Почему у тебя было закрыто? — решил сделать вид, что не понял её игры, поэтому задал стандартный вопрос.

— Когда ты прекратишь вести себя, как маленький? Бери, — Ифе смягчилась, отлипла от косяка, затягивая меня в объятия. — Меня очень расстраивает, что ты меня редко навещаешь, сын. Я очень скучаю по тебе, милый.

В груди защемило так сильно, что я чуть не завыл в голос. Чувствовал кожей её любовь, огромную ванильно-ягодную мощь, окутывающую с головой сочным летним соком. Не подавая виду, я обнял её в ответ, прижимая ближе. Вдыхаю аромат кожи, он у неё особенный: кофе, любимый жареный миндаль, роза и магнолия шампуня, Ифе закончила работать с травами, их специфические ноты остались на одежде и руках. Мать, сама того не ведая, сжигала, убивала меня, а я не мог сопротивляться, отпустил, лишь предчувствуя, что нахожусь в шаге от гибели. Чтобы не заметила плачевного состояния, состроил гримасу пойманного за чем-то постыдным подростка.

— Я куплю, — тон оказался гораздо ниже планируемого. Ох, моя проницательная мать скоро всё поймёт.

— Что я тебе сказала? Бери, от одной банки ничего не убудет, к тому же для сына не жалко, — её лицо вновь засияло. — Раз уж зашёл, давай кофе попьём, я сейчас сварю. Ты же не торопишься?

— Нет, уже нет.

Ифе прошла к входной двери, запирая ту изнутри, а я сразу отправился в подсобку, где рухнул в кресло-мешок. Мать хлопотала у маленькой конфорки, готовя кофе. За несколько минут комнату напитал аромат попкорна. Странный кофе. Обычно, всегда, она варила другой, с привычным запахом. Передо мной на стеклянном столике появилась коробка с миндалём в карамели с солью. Не изменяет своим вкусам и знает, как сильно я люблю эту сладость. Ещё через пару минут я держал в руках чашку с чёрно-пряным напитком, растекаясь от наслаждения.

Тонкие пальцы прошлись по волосам, от прикосновений я закряхтел, попытался запить першение. Но Ифе продолжила гладить по голове, тем самым сдавливая лёгкие, а мне кое-как удалось сдержать приступ, терпел её убийственные ласки. Сколько, чёрт побери, в ней нежности и любви, от которых рвало на куски, жуткие пасти с острыми клыками впивались в плоть до костей. Она — мать, ей это необходимо, соскучилась же, поэтому стиснул зубы и молчал, старался спокойно пить кофе, не подавать вида. Весь образ рухнул, стоило ей прижать меня к себе. Перед глазами забегали тёмные всплески, а я перевоплотился в рыбу, кашляя до выворачивания наизнанку. Жар в груди болью перебивал все другие ощущения, мира больше не существовало. Меня накрыло забытье, из которого вывел толчок назад.

Кровь забурлила, словно кипящий адский водопад, поначалу неприятно, что захотелось вскрыть вены, но быстро стихло. Чувствовал что-то тёплое, гладкое на щеках, что-то оплело шею кольцом, а после губы на губах. Ванильный поцелуй любви, который вдохнул жизнь в моё иссыхающее тело. Вновь откинуло взрывной волной. Меня трясло от двух противоборствующих сил: моего дремлющего, угасающего и в тоже время ядовитого дара и мощной магии, что заполняла каждую клеточку организма, избавляя от боли. Не помню, отвечал ли на ласки, вряд ли, не мог в таком состоянии ничего. Ох, Ифе, второй раз ты дала мне право жить!

— Спасибо, мама, — мы по-прежнему сидели вместе. Я с закрытыми глазами, уткнувшись в шею Ифе, пытался восстановить дыхание. Она у меня на коленях, прижимая к себе, гладя.

— Это не первый раз? Почему ты мне не сказал, сколько ты уже мучаешься? — слышал в голосе слёзы. — Я бы не пережила твоей смерти. Милый.

Ифе магнитом вытягивала из меня всю болезненую дрянь, целуя, гладя, заменяя всё тягучим, белым шоколадом. Её любовь не могла заполнить бездонную пустоту в груди, которую выел дар. Он разорвал меня на части, растоптал и уничтожил, оставив крупицу огня жизни, чтобы я продолжил страдать. Опустошённый развалился куклой, постепенно приходя к осознанию окружающей действительности. Смотрел на взволнованную мать, не верил в её реальность, не чувствовал прикосновений, будто находился в чужом теле. Душа постепенно переходила в иной мир. Вот оно как. Тяжело стоять одной ногой в могиле, так глядеть на близких, давить улыбку, чтобы успокоить. Всё равно никто не верит в правдивость, а я старался.

— Тебе срочно надо пройти обряд, напитаться любовью, страстью, чем угодно! — Ифе тоже понимала, как спешно утекало моё время здесь. Наверное, ей больнее, нежели мне. Невыносимо видеть, как единственный ребёнок мучительно умирал на глазах, а ты не в состоянии исправить ситуацию. А ведь есть способ!

— Так переспи со мной, ты же любишь меня, мама.