Из Амстердама

Томас — англичанин из Дербишира. У него такая красивая жена, ждущая муженька, пока тот скачет по волнам, порты меняет, не глядя. У него есть дети от одного до трех, не помнящие отца в лицо за отсутствие месяцами. Томми любил их всех так крепко, как только мог. Жаль, морю сердце предано сильнее. Душа немолодого капитана на века прикована к палубе отнюдь не древним проклятьем бога вод, не русалочьим пением приворожена. Метался меж домом родным и жизнью вольной. И всегда делал именно так, как должен. На твёрдый берег возвращался с мыслью: «Снова в путь зовут паруса». Солью, по́том пропахла одежда, заботливые руки не выстирают запах моряка, как бы не старались.

Томас — британский лев, гуляющий по морям на бушующем Главном Порте в Лондоне, Бостоне, Нью-Йорке, Германии и Испании. Шквальные ветра и штормы закалили дух с телом, невзгоды шрамами высечены историями на груди, животе, спине, руках. Однажды отправился через Белый канал. Паруса вновь оторвали отца и мужа от ласковых рук, погнали прочь из дома, где пахло хлебом и заботой. Белое полотно окрасилось Багровым на рассвете пред Амстердамом. Ноги, привыкшие к качке на игривых тёмных волнах, теперь ступали по утоптанной спокойной мостовой. Тяжёлый шаг сапог. С прищуром взгляд. Вопросы с товаром решал невозмутимо и чётко. Из-за чьих-то ошибок время затянулось корабельным узлом. Седеющий капитан зол.

Томас — моряк, утянутый с закатом командой отдыхать вглубь лабиринта. Туда, где улицы узки и купались в Багровом свете. Быть может, вытряхнуть грызущие мысли не такая уж и плохая идея, забыться в нежных объятиях на несколько часов. Юбки шуршали и шелестели, разлетались, изящные ножки расходились от выпивки, как шнуровка на корсаже. По горлу прокатился можжевеловый огонь прозрачного джина, кипятил кровь за зря, ведь удовольствия не приносил. Звоном смеха огласился бордель, дамы смеялись от пьяных шуток любимцев вод. Басистые голоса наперебой рассказывали сказки про победы над морскими чудищами из глубин. Охи, ахи, гром бокалов. Угрюмого капитана совсем не веселили лживые россказни, не светлые ладошки, успевшие расстегнуть пару верхних пуговиц на рубашке.

Томас — уставший работяга, мечущийся меж домом родным и жизнью вольной. Глушил бокал за бокалом крепкую выпивку, отрешённо наблюдал за окружающей вакханалией. Тонкие пальцы путались в волосах на широкой груди, царапали ногтями. Заинтересованные взгляды разбивались о холод глаз. Руки обвивали, могучее тело ласкали, а в мыслях одна дрянь, мешающая расслабиться, отдаться ощущениям, дела поглотили разум в океанскую пучину, щупальцами утянули ко дну. Пустые фразы восхищения нашёптывались на ухо сахарными губами, силой, мужеством восхищались, лестью опьяняли. Наперебой твердили: «Меня, выбери меня!» Лишь грозный, грубый голос контрастом с остальными вырвал из дум тяжёлых.

— Эй, чего насели на гостя! — возмутилась подошедшая к столу главная, руки в боки уткнув. — Не видите, не интересны вы ему. Пойдём, Морской Лев, отведу тебя к Луи, он скуку твою развеет.

Томас праведником не слыл, пусть и к жене горячо привык. «У моряка в каждом порту по жене», — частенько так говорили на них. Он так сильно любил шлюх, пока их сердца не завоеваны, а затем уплыл в закат солнца. Луи из Амстердама исключением не станет. На миг показав щербинку, главная по-собственнически подхватила широкую, мозолистую ладонь капитана, увлекла за собой. Перед затуманенным взором мелькали молочно-светлые груди розовые, тёмные точки сосков. Не заметил, когда вокруг предались блуду без стеснения, за столами. Крепкий, добротный джин в сети изловил, Морской Лев шёл, будто околдованный сладко-звонким пением сирены, отбивал грузным шагом половицы. Скрипнула дверь, а за ней светлая голова да лучистая улыбка.

Луи из Амстердама!

Луи светится приветливостью, обошёл гостя, задев интимно-осторожно плечо, закрыл дверь на замок. В комнате резко пахло табаком от медной пепельницы с головой дракона, коего Томас видел однажды в Китае, исходил сизый дым, на борте тлела наполовину скуренная сигара. Тёплое дыхание на затылке оторвало от разглядывания довольно богатой обители блуда. Они одного роста, но капитан по привычке сутулиться, оттого острый вздёрнутый нос зарывается в пропахшую морем копну жестких от соли волос. Юнец, владеющий комнатой, и видимо не зря, точными выпадами завлекал в пучины разврата. Тела плотно прижаты друг к другу, пальцы ловко расправлялись с пуговицами, касаясь мельком живота. Губы влажно цеплялись за шею у кромки волос. Морской Лев благосклонно позволял себя вести.

Луи обхаживал Томаса, как девственницу, наивный юнец, вероятно, думал, что это первый раз. Нежно гладил живот, ровно вздымающуюся грудь, заводил поцелуи к уху. Мокрый след — извилистая линия, балансирующая на крае мочки. Игривый тенор нашёптывал пошлости, вызывая ухмылку. Пальцы грубо вцепились в пресс, десяток болевых узорчатых полос расходились от пупка к бокам. Прерывистый вздох, лишь бы слабым капитану не показаться, не ожидал подставы от собственного тела. Контраст смены ощущений отрезвил от тяжёлых дум, погнал кнутом прочь проблемы, посадив на трон похоть. От моряка пахло свободой и солью. От шлюхи пахло роскошью и табаком.

Дьявольская святая вода у драм — Амстердама!

Томас — моряк, живущий на Главной, пришедший расслабиться, согнать напряжение, навеянное работой, а член упёрся в ткань белья — возбудился. Царапины болью пульсировали, сердце желание кровью гоняло. Поцелуи рассыпались по шеи, жаром в паху отдались. Давно ласковые губы не приносили удовольствия, жгучими метками оставаясь. Капитан зачерствел в море, высох среди солёных вод, а сейчас млел от нахлынувших вновь ярких ощущений. Тяжесть чужого тела на спине, толкающая к кровати, руки срывающие рубаху с плеч — всё будто в замедленном сне, отрывки в памяти зависали на канатах. Горячность можжевелового огня воскресла на языке, коей захотелось поделиться. Лев отказался повиноваться, развернувшись, в мозолистых лапах мальчишку сжал, губы губами смял, властно похотью обдал.

Томас просто хотел забыться на дне бутылки с джином голым, быть может, без обязательств испить животного удовольствия в чьих-то пошлых объятиях. А тут он сам зажимал незнакомца, покусывая тонкие губы вкуса табака. Курил крепкие сигары, вяжущие рот, поцелуи становились лишь пикантнее из-за этой крохотной детали. На Луи лёгкая рубашка — потяни за завязку и доступное тело перед тобой. Тело, пышущее юностью, силой и красотой, что уже с десяток лет тому назад покинула моряка. Восхищался про себя, когда ощупывал, вожделел полностью обладать, новую победу одержать. До зуда. До глухого рычания хищника, коим он и являлся. Руки любовника на сегодняшнюю ночь боролись ремнём, резво справляясь, гостя обнажая. Капитан упал на свежие простыни, как неуклюжий громила, получил укоризненный взгляд с хитринкой. Бесы плясали в шлюшьих глазах, полных похоти и коварства.

— Аккуратнее, господин, — сказал вежливо, а в интонации укор, осуждение.

Луи сел у ног господина, сжав крепкие бёдра разок, член заглотил полностью, носом уткнулся в тёмные завитки на лобке. Языком до спазмов давил на уздечку. Кольцом обвивал, дыханием согревал. Вниз, чтобы в горло вошёл. Вверх, чтобы кончиком головку подразнить, солёную каплю слизать. Увесистая ладонь на затылке, мягкие пряди перебирали пальцы, благодарность за старания выказывал. Юнец дело своё знал, ловко менял темп, положения, то вены вычерчивал, медленно скользил от основания к вершине, позволял быстро иметь его в рот, резко двигать тазом. Стоны вызывал. Глаза удовольствием закрывал. Ласки ощущались остро, будто ново, выскочили из омута памяти, чтобы сиять. Голос хриплый в комнате редко звучал. Бесы плясали в шлюшьих глазах, полных похоти и коварства. Негодник.

Луи будто намеренно издевался над грозным, суровым капитаном, видел, как тому хотелось большего, чем разогревающие ласки ртом, ан не давал. Глубоко брал, губами, как мягкими, нежными тисками, сжимал. Томас пряди светлые перебирал, таял коркой ледяной в солнечных лучах. По телу приятности волнами, судорогой пробегали, юнец останавливался, ослаблял напор. Несносный паршивец руками мошонку дразнил, игрался, но от члена не отрывался. Словно в самом деле вынуждал просить крупицы большего. Морского Льва вздумал дрессировать, каков наглец из Амстердама!

— Хочу большего, — категорично произнёс Томас, захрипев, когда губы опустились к основанию. — Подымайся.

— Какой нетерпеливый господин! Умей ждать, иначе не так приятно будет.

Луи ухмыльнулся, показательно медленно провёл языком по стволу, не взяв в рот. Чтобы господин смотрел, дрожал от удовольствия, дарованного не то что бы щедро ему. Руки плавно массировали мокрую от слюны мошонку под ритм рваного, утробного дыхания и рыков. Темп участился. Пульс подскочил. Похоть затмила собой проблемы, от которых Томас старался сбежать. Бёдра тихонько подмахивали в такт, подгоняя, желая приблизить оргазм, разливающийся чистой негой внутри. Быстрые взгляды в глаза. Бесы плясали, пусть сам юнец покорным казался. Голова кружилась алкогольным танцем, по телу джин слабостью гонял.

Из Амстердама!

— Мне нравится смотреть на себя. И ты будешь смотреть на меня в зеркале, — хрипло заявляет Луи. — А сейчас ты будешь меня драть, ведь ты этого так хочешь.

Томас — грузный, суровый моряк, гуляющий по волнам на бушующем Главном Порте в Лондоне, Бостоне, Нью-Йорке, Германии и Испании, берёт грубо юношу стоящего перед ним на локтях и коленях. Быстрые толчки. Громкое хлюпанье смазанной задницы маслом. Пьянящая похоть, от которой разум слетает с катушек, и вот уже не остановиться. Они оба смотрят на Луи в зеркало, как захлёбывается стонами от рывков толстого члена. Капли пота на прогнутой спине. В шлюшьих глазах туман. Будет стонать, пока тратиться зарплата капитана. Он будет покорным. Он будет дерзким. Всё чего пожелает Морской Лев не из Амстердама!

Томас сжимает покорённое тело крепко в широких, грубых ладонях. Морской дьявол пялиться на него с чужих одурманенных страстью глаз. Забыта жена, ждущая муженька, пока тот скачет по волнам, порты меняет, не глядя. Забыты дети от одного до трех, не помнящие отца в лицо за отсутствие месяцами. Забыты проблемы, травящие дымом дорогих сигар, коими за ночь пропахли тела. Рваным темпом. Под кожей хорошо знакомый шторм от качки и толчков. Секс сравни бунтующей водной стихии, лишь опытному капитану под силу с этим совладать. Мокрые и довольные любовники кричат в унисон, сотрясаясь в оргазме.

Луи будет любить утром, будет любить до самой смерти. Он будет любить до того дня, пока не потратит всю зарплату сурового капитана из Дербишира. От завтрака на столе с сигарой в зубах, носильщик, когда просохнет после бурной ночи. Окурок тлеет у пасти китайского дракона, а Томас вопрошает, что привезти мальчишке, с каких берегов достать подарок за сказочное удовольствие. Британский лев, теперь ставший ягненком, возвращается туда, по сей день в своей грязной гнилой скорлупе. Понимал ли это дорогой старый Томми, когда уплывал на корабле… Из Амстердама! Дьявольская святая вода у драм — Амстердама!

Британский лев, теперь ставший ягненком, бродит по старому Амстердаму в поисках своего решения. И жизнь Луи никогда не будет свободной. От завтрака на столе, носильщик, когда просохнет после бурной ночи. Он будет любить утром, он будет любить до самой смерти. Он будет любить до того дня, пока не потратит всю капитана зарплату. Дьявольская святая вода у драм — Амстердама!