Пока звёзды не померкли

Этой ночью Кандакия должна была веселиться на пижамной вечеринке. Дэхья приехала в Аару и привезла свою возлюбленную. Они подготовили подушки, вкусную еду, вино. Кандакия как раз подносила чашу к губам, когда в двери её дома постучали. Это староста деревни просил заменить заболевшую защитницу на дежурстве. Кандакия не смогла отказать.

Она нехотя покидает подруг. Но они, сначала раздосадованные, спустя минуту уже забываются в руках друг друга, и Кандакия качает головой, косясь на них с улыбкой.

— Какие же вы невыносимые.

Сладкая парочка смущённо разлипается.

— Ты ещё встретишь кого-то, — убеждает Дэхья.

— Я знаю, — немного помолчав, Кандакия добавляет: — Проблема в другом, я теперь возбуждена.

— Это не проблема, здесь много юношей, которые разделят твоё желание.

Подруга смеётся, и Кандакия кидает в неё подушку. Её правда мучает желание. И это случается не в первый раз. Каждый раз Кандакия запирается и удовлетворяет себя самостоятельно. Ей любопытно, каковы ощущения, когда другой человек ласкает твоё тело, но, чтобы попробовать, ей нужно взаимно влюбиться.

Однажды в Аару приезжал симпатичный путник. Они с Кандакией оказались наедине, и он не постеснялся смутить её поцелуем. Она пыталась понять, что чувствует, и поняла, что не чувствует ничего. Только пустоту, сквозящую на душе. Это был её первый поцелуй, и первым поцелуям подразумевается быть особенными, но этот не был особенным, хотя тот, кто его подарил, мог похвастаться и красотой, и обаянием. Возможно, он был желанным женихом, и даже Кандакию к нему влекло. Но стоило их губам соприкоснуться, как интерес её пропал, и она ушла, оставив его в недоумении. Она долго обдумывала случившееся. Вспоминала, как тянулось возбуждение и как оборвалось, когда путник прижал её к себе. Она вдруг испытала холод: зачем она с ним, чего хочет и чего он хочет от неё. Она поняла, что не особо он её и волнует, и всё, что привлекало в нём ранее, потеряло значение.

Позже Кандакия нашла ответ на вопрос, не давший ей уснуть в ту ночь: близость для неё, конечно, результат возбуждения, но в первую очередь также и спектр эмоций, которые не удастся испытать, если эмоциональная связь с партнёром не установлена. А установить эту связь задача невыполнимей, чем разгадать секрет гробниц Аль-Ахмара. Люди в Аару дороги ей, но как сёстры и братья, а гости здесь не задерживаются, и загореться к ним чем-то сильнее любопытства Кандакия не успевает. Она не ищет возлюбленного намеренно, и судьба подарки нести тоже не спешит. Это не страшно: Кандакия думает, что любовь переоценена. Нет, она искренне верит, что это великое чувство, и оно способно создавать чудеса, но возводить вокруг него культ и считать обязательным в жизни любого человека излишне. Ровесницы Кандакии замужем или в отношениях, а она раздражённо пишет отцу о том, что внуков не предвидится. В самом деле, как он надоел: Кандакия прекрасно обходится и без мужчины, и без детей, и без секса, и без любви. Мастурбация существует, чтобы удовлетворять физически, а друзья, чтобы заполнить дыры на душе. Так почему всё вокруг усиленно склоняет к тому, чтобы быть с кем-то вместе.

Ночная пустыня разносит ветер, редкий для этих краёв, умирающих под палящим солнцем. Кандакия упивается прохладой, пока может. Она привыкла к пустыне, в конце концов провела здесь сколько себя знает, но с бесконечным зноем не смирилась. Она сосредотачивает всё внимание на наблюдении за округой. Не то чтобы пустынники часто беспокоят деревню по ночам — по крайней мере случаев таких на её практике единицы. Однако перестраховаться ещё никому не помешало.

Скоро Кандакия слышит чей-то шаг и беспокойно озирается, готовая к нападению. Щит сверкает острыми углами, а копьё выставлено в преддверии битвы. Но из таинственной фигуры возникает никто иной как генерал махаматра Сайно. Кандакия испытывает облегчение: с ним точно не нужно ничего бояться.

— Какая встреча, — она приветливо улыбается. Сайно по обычаю кивает. — Не ожидала тебя увидеть в такое время суток. Тяжелое дело выдалось?

— К счастью, нет. Я люблю иногда прогуляться по ночной пустыне. Холодный сухой ветер хорошо прочищает голову.

— Ночь в пустыне и правда прекрасна. Звёздное небо всё пытается отвлечь меня от дежурства. Но можешь не переживать о моих профессиональных качествах, я стойко держусь.

— Я не сомневаюсь. Могу я составить тебе компанию?

— Конечно.

Сайно садится на землю и пьёт из своего бурдюка. Кандакия задумчиво оглядывает его. В кровь ей как будто пустили яд.

Мысленный поток, вызванный приходом Дэхьи и Дуньярзады, всё ещё кружится в голове. Кандакия соврёт, если скажет, что не думала о генерале как о любовнике. В конце концов он дико в её вкусе. Но у них разные жизни, которые вряд ли переплетутся. Да, после восстановления Дендро Архонта Сайно стал часто бывать в пустыне, занимаясь проектами по налаживанию отношений между оторванными друг от друга частями страны. Но это работа, а за ней стоит зелень сумерских лесов, которые заменили Сайно Родину и с которыми связаны иные люди, вросшие в сердце так же прочно, как корни Великого древа в землю, простирающуюся под ногами густыми травами и золотым песком. Честно говоря, Кандакия думала о Сайно ещё несколько дней после того, как он отправился с путешественником и остальными спасать Сумеру от безумия мудрецов. И каждый раз, как он приходит в Аару, она взволнована и хочет его присутствия. Она старается прогнать это наваждение, напоминая себе: Сайно принадлежит не ей, у них нет будущего. Правда режет по болевой, но лучше так, чем грезить несбыточным.

Кандакия садится рядом, немного сбавляя бдительность. В любом случае против генерала махаматры никто не осмелится пойти. Она пристально смотрит на него, пытаясь понять, что делать дальше. Внезапно щёлкает осознание, что она не умеет флиртовать. Совсем. Ей становится смешно. Если бы пришёл кто-то на месте Сайно, то как бы сложилась судьба? Кандакия бы и тогда растерялась. Со стороны кажется, будто ничего сложного нет: люди же как-то встречаются и занимаются любовью. Но это происходит на языке жестов и взглядов, которым Кандакия не владеет.

— Звёздное небо на твоём фоне меркнет, — вдруг говорит Сайно. И Кандакия замечает, что пока она смотрела сквозь него, он смотрел на неё. На голову градом рушатся вопросы. Она оборачивается проверить: звёзды такие же яркие, как и минуту назад, ничего им не грозит.

— Оно в порядке.

Сайно почему-то прыскает и отводит взгляд себе под нос:

— Да. Это славно.

Ночь разливается бесшумным стрекотанием сверчков и вздрагиванием скарабеев. Листья красноплодника еле шевелятся под касаниями ветра, и в освещении луны он меняет цвет на синий. Кандакию укалывает молчание. Чтобы разрушить его, она спрашивает:

— Можно выпить? Я забыла взять с собой припасы.

— Бери, но есть одна заминка. Там не вода.

— А что там?

— …Вино.

Кандакия одаривает Сайно любопытством и проверяет его слова, делая глоток из бурдюка. Внутри и впрямь вино. Сайно не отводит глаз с её губ, пока Кандакия не обращается к нему:

— Я думала, генерал махаматра никогда не позволяет себе в пьяном виде разгуливать, зная об опасностях, скрывающихся за стеной Самуэль. А как же осторожность?

— Не хочу хвастаться, но однажды я за три дня отправил за решётку пятьсот людей.

Он выдерживает многозначительную паузу, и она не может поспорить. Она прокручивает на уме мысли и задаёт волнующее:

— И часто ты пьёшь в одиночестве?

— Сегодня впервые.

— Что-то случилось?

— Всякий мусор, которым я не хочу забивать тебе голову.

— Но я твой друг. И как друг я хочу выслушать тебя, если что-то тебя тревожит.

Сайно не спешит с ответом, заставляя Кандакию беспокоиться, не надавила ли она и не лезет ли в личное. Следующие слова снимают груз с плеч:

— Выходит, мы друзья?

— Не знаю, насколько я близка тебе, но я считаю тебя другом.

Сайно моргает, чтобы прервать гипноз блестящей полной луны, и упирает взгляд в камешки, разбросанные нечаянными загадками. Вдруг он снимает шлем. Белые пряди очаровательно ложатся на плечи, локоны путаются на лице, и Сайно кажется очень юным. Он долго молчит, будто то ли не собирается говорить вовсе, либо тщательно подбирает слова. Ожидание становится ощутимым, когда он наконец произносит:

— Я родился в пустыне, но вырос при стенах Академии. И сейчас я прекрасно освоился здесь, но всё равно чувствую себя. Как бы объяснить. Чужим.

Кандакия включает концентрацию на максимум: не упустить ни одну деталь в рассказе, ни одну перемену в чертах рассказчика.

— Я не говорю, что недоволен своей жизнью. Встреча с учителем Сайрусом самое большое везение, что со мной когда-то случалось. И всё идёт как нельзя лучше. Но...

Он не может подобрать слов, и Кандакия осторожно дотрагивается до его колена. Сначала она хочет руки, но рука кажется чем-то заветным и священным, и Кандакия не решается. Колено нейтральнее: если от касания неудобно, ногу можно подвинуть как бы случайно; а можно оставить, и это значит, что границы не нарушены.

— Я понимаю, — она прерывает муки трактовки чувств. — Мне встречалось много людей, которые скитались, не находя дома. Но твой дом там, где твои люди. Тебе не обязательно быть связанным с пустыней, только потому что ты тут родился. И не обязательно испытывать что-то к ней.

Сайно переводит на неё потерянный взгляд, хлопает ресницами. Кандакия пытается считать, но вместо этого пускает заглянуть в душу и окутать теплом, как ручьём, пропитанным солнцем. По коже моросит и тепло разливается внизу живота.

— Хотел бы я вырасти в пустыне, чтобы встретить тебя раньше.

Кандакия не сдерживает широкую улыбку: он рад их встрече. И в другой вселенной рискнул бы, только чтобы эта встреча состоялась раньше. Она слышит, как гулко бьётся её сердце.

— Прошлое изменить нельзя, ты знаешь.

— Знаю. И всё равно сожалею, — Сайно усмехается самому себе. — Как глупо.

— А сейчас разве слишком поздно?

Она сжимается всем существом, готовая к худшему: да, поздно. Да, в моей жизни нет для тебя места. Да, наши встречи могут быть только такими, под покровом ночи и вдали от чужих глаз.

— Не поздно, но этого мало. Я и так столько прожил, не зная тебя. И сейчас время продолжает утекать, и мне его не хватает, и тебя не хватает, — Сайно хмурится, его голос, обычно ровный, накаляется и вздрагивает. — Я слоняюсь по этой пустыне, надеясь встретить тебя, и только сегодня мне наконец повезло, — он часто моргает, пока его лицо выражает непонимание. — О боже. Что я несу, забудь.

— Ни за что не забуду. Продолжай, прошу.

Кандакия предполагает, что это сон, что ей всё чудится, что Сайно не обволокло пламя, которое тянется к ней языками, надавливая невесомым, желая вытянуть скулёж. Что она зажмурится и, открыв глаза, убедится, что разыгралось воображение, а не Сайно на самом деле признавался, что она ему нужна. Но она открывает глаза, а Сайно всё ещё пылает. Он вскидывает поникшую голову, смотрит сталью, вылитой из оков тысячи пленников:

— Не шути со мной, Кандакия. Я же сойду с ума.

— Я и не шучу, — только бы судьба не пошутила.

Кандакию накрывает жаром, словно в лихорадке, когда Сайно прорывается через пространство между ними и примыкает к её шее. Он обжигает её спину, обвивая руками талию, следы от поцелуев на коже горят. Это не похоже на те разы, когда случайные путники заходили за рамки дозволенного и прижимали Кандакию к стене её же дома. Потом они валялись на полу, кривясь от боли, пока Кандакия смахивала с тела нежеланное присутствие. Ей было страшно, что с Сайно будет точно так же — близость, отзывающаяся склизкими насекомыми и необходимостью оторваться и не возвращаться никогда более. Но Сайно отрывается сам, чтобы взять за руки и поцеловать их тоже.

Он обнимает лицо Кандакии в ладонь и, прежде чем придвинуться снова, ждёт чего-то, будто того, что она уйдёт. Она никуда не уходит. Она снимает тяжёлый головной убор и тянется за поцелуем самостоятельно, утыкаясь губами в губы, впервые жалеет, что не целовалась раньше. Она неумелая и неопытная, и ему, наверное, смешно. Кандакию преследует эта мысль, но Сайно ничего такого не говорит: он целует неистово, будто над ним склонился палач, угрожая забрать жизнь в любую секунду, еле кусает и постепенно сбавляет темп, становясь ласковым-ласковым. Кандакия забывает, где находится, оглушённая мелодией из шумных вздохов и влажных касаний губ, забывает, какой сегодня день, и даже собственное имя, хотя больше выпил из них двоих явно Сайно. Если в начале она ещё могла анализировать, сопоставлять и фиксировать эмоции, сейчас они нахлынули водопадом, смыв мир вокруг и её саму, смешав с сущностью, настойчиво разбивающей препятствия между ними. Она послушно ложится на песок, заползающий в волосы и в щели между одеждами, подгибаясь под Сайно и обхватывая его ногами.

Он опирается о землю локтями и вынужден стянуть ткань лифчика, зубами вгрызаясь в неё и оттягивая вниз частями. Он очень нетерпелив и скулит, когда дурацкий лифчик не поддаётся — Кандакия хихикает в умилении: великий и грозный генерал махаматра, страшный кошмар любого учёного, бессилен против куска одежды.

— Обычно у меня нет с этим проблем, — оправдывается Сайно беспомощно. Кандакия облегчает его учесть, самостоятельно спустив лифчик, и он прячет лицо в её груди, смеясь собственной потешности и немедленно оставляя новые поцелуи.

Он целует каждую половину и между ними, ласкает губами соски — Кандакия сжимает его ногами крепче от приливающего удовольствия и выгибается, тяжело дыша. Сайно не спешит сдвигаться: упивается запахом тела, смешанного с ароматом красноплодника, обводит слюной соски снова и снова и тычется в мягкую плоть. Когда он спускается ниже и начинает ласкать живот, Кандакия не выдерживает: трусы наполняются влагой, и она чувствует, что закончилась как человек. Она просит Сайно освободить её, чтобы снять с себя бельё, и он, усмехается довольный результатом.

Кандакия тянется к его губам слизать эту усмешку, дурацкую и очаровательную, усаживается на бёдрах, пока Сайно прислоняется спиной к камню, и позволяет заключить себя в объятия, чтобы он снова исследовал её тело, вдыхал её запах и доставлял ей удовольствие.

Для Сайно это будто и есть самое большое удовольствие, но в один момент он прерывается, ёрзает под Кандакией и снимает шорты с бельём. Не то чтобы Кандакия раньше не видела мужской член, но впервые так близко и подробно. Она думала, что будет противно, но, вставший и набухший, он скорее вызывает любопытство, чем отвращение. Она наблюдает, как Сайно водит по нему рукой, как меняет скорость движений, как морщится и волнуется, неровно дыша. Что-то в процессе возбуждает и саму Кандакию. Она хочет быть причастной, но боится нарушить наслаждение неосторожностью. Она довольствуется ролю зрителя, подмечает детали и запоминает на будущее, если состоится следующий раз — она очень надеется, что это повторится. Сайно открывает глаза и смотрит на неё в упор — этот взгляд Кандакии незнаком, и, если бы не вино, она бы отвела свой, но сейчас смотрит в ответ, блуждая в омутах и разыскивая что-то, сама не зная что. Будь она учёной, хотела бы разыскать великую мудрость, знание обо всём на свете, но она простой человек и всё, чего хочет, быть защищённой и давать защиту. Она теряется ещё пару мгновений и возвращается к рукам Сайно на разгорячённой плоти. Он прикрывает глаза. Скоро белая струйка стекает на кожу и песок. Сайно откидывается на землю.

Он размеренно дышит и не двигается с места. Кандакия мысленно обещает охранять его покой.

Она оглядывает территорию Аару вдали — всё чисто. Поднимает взор на небеса проверить, не рухнули ли, но и они на месте, и звёзды ещё не померкли. Вдруг до неё доходит.

— То есть ты имел в виду, что я красивая. Прекраснее, чем небо.

Кандакия осмысляет комплимент, а Сайно тихо смеётся — она впервые слышит его смех и умоляет, чтобы не в последний.

— Ну конечно. А говорили, что я не умею флиртовать.

Ну вот, теперь она запомнится ему не только как та, кто плохо целуется, но и та, кто не умеет флиртовать. Она сожалеет обо всех жизненных решениях, но до боли мягкий голос отвлекает её от нафантазированных ужасов:

— Кандакия. Обними меня.

«Какая теперь разница», — заключает она и вновь погружается в забытье. Песок прилипает к коже там, где не высохла белая вязкость, и она думает, что придётся где-то оттирать перед возвращением в деревню. И возвращаться придётся, видимо, без трусов.

Как же всё спонтанно получилось, в голове не укладывается. Но счастье пронизывает всё существо, убирая досады на второй план. Тёплое дыхание Сайно щекочет грудь, пальцы выводят под лопатками невидимые узоры. Кандакия вглядывается в выражение безмятежности, длинные подрагивающие ресницы, едва открытый рот — на сердце что-то щемит предательски, и она заключает, что надзор этой ночью нужен не только Аару.

Перед выходом на дежурство она беспокоилась, что может уснуть, но сейчас потрясение не даёт сомкнуть глаз. Кандакия впечатлена даже не потому, что испробовала то, что неугомонно восхваляло общество, называя высшим удовольствием. Трепет не утихает, потому что Сайно — Сайно существует, Сайно рядом, Сайно любит её. Сайно любит. Она повторяет заветные слова про себя снова и снова. Она не сдерживается — наклоняется и целует его в лоб, спускается губами к щеке. Сайно целует её в плечо — мурашки разбегаются по телу. Приподнимает голову за подбородок и целует в губы — едва ощутимо, как благословение или обещание. Медленно трётся носом о щёку, впитывая и отдавая тепло. Кандакия думает, что ей повезло родиться человеком, а не элементалем — будь она льдом, растаяла бы в лужу, и Дендро Архонт бы предсказала ей ждать сотни лет возвращения в прежнюю форму.

— Тебе хорошо? — голос проникает внутрь и разливается мёдом, делая липко и тепло.

— Очень.

Кандакия чувствует движение губ рядом с ухом в улыбку и улыбается в ответ.

— Хочешь ещё?

Она вздрагивает, как будто предложение такого рода могло не прозвучать, и к мёду внутри приливает вино.

— Хочу.

Сайно улыбается вновь — он всю ночь улыбается, и Кандакия бы не удивилась, если бы происходящее оказалось сном.

— Ты такая скованная. Не стесняйся, я сделаю всё, что захочешь.

Она хлопает ресницами в удивлении — всё, что захочет, от и до. Сайно настолько доверяет ей, что обходится без конкретики и правил, как будто Кандакии и в голову не придёт ему навредить. Он прав.

— Просто для меня это впервые.

— Впервые? — Сайно выглядит озадаченным, но эта эмоция не длится больше секунды. — Вот оно что, — он чуть медлит, затем отодвигается и возится с многочисленными элементами одежды, которые не просто снять и с себя, и с Кандакии. Лязг и клацанье утомляют, как рекламы между фильмом. Что-то беспощадно бросают в лапы ветру, на произвол судьбы, без желания когда-либо вернуть вещицу в гардероб. — Так-то лучше.

Кандакия чувствует жадный взгляд на себе, изучающий каждый сантиметр её тела. Неожиданно для себя она получает удовольствие от этого и привстаёт на колени, чтобы показать больше, чтобы Сайно никогда не отводил от неё глаз, в которых изумление смешивается с поклонением. Сайно берёт в руки её ягодицы и, подобравшись ближе, прислоняется губами к низу — она чуть не падает от дрожи в коленках, но Сайно держит её крепко. Она кладёт на него руки, чтобы сохранять равновесие, которое сбивает нарастающее удовольствие, перебирает дрожащими пальцами мягкие белые волосы и вцепляется в его шею, когда Сайно делает слишком хорошо. Её тело раскалывается импульсами, и Кандакия больше не сдерживает стоны, протяжные и мягкие, такие же как движения Сайно. Одной рукой он сминает её ягодицы, а вторую убрал и накрыл ей свой член — Кандакия видит, открыв глаза, полюбоваться на то, как белая жидкость стекает ему на лицо. Сайно не спеша вылизывает сначала её, затем слизывает капли со своей кожи. Рукой он всё ещё трогает себя. Будь Кандакия скульптором, запечатлела бы это потрясающее зрелище в статуе и разместила в музее; как символ плодородия, любви, поклонения — без разницы: символ придумается потом, главное образ, от которого лёгкие сдавливает.

Кандакия садится передохнуть и жмётся к Сайно сорвать поцелуй со вкусом своего тела. Сайно движется в ней языком, его рука быстрее движется на его члене. Накалившийся воздух опаляет кожу, и Кандакия хочет сгореть полностью, а не разваливаться частями. Она решается дотронуться до члена Сайно, и он накрывает её руку своей, прося не отстраняться и контролируя. Горячая плоть вздрагивает, пробуждая новые желания.

— Можно я попробую, — бормочет Кандакия, еле связывая звуки в слова. Сайно прослеживает её взгляд и кивает, позволяя склониться над ним. Он поправляет её волосы и держит за затылок. Кандакия чувствует, как он сдерживает себя от того, чтобы толкнуться бёдрами, и это веселит и трогает её. Она пристально смотрит на его член, отмечая, что никогда раньше половой орган её так не возбуждал. Она пробует лизнуть окончание, затем ведёт языком по всей длине. Кандакия понимает, почему Сайно так лип к ней, будто хотел срастись, ведь сейчас сама одержима этим желанием и поглощает его тело всеми органами чувств. Сайно сминает её грудь и перемещает руку к мошонке, чтобы поглаживать, пока Кандакия медленно сосёт.

— Какая ты красивая, невозможно, — она приоткрывает глаза и наслаждается тем, как Сайно заворожён, как впивается ей ногтями в шею, поймав томный взгляд. Она отпускает его член и вбирает снова, сосёт глубже и быстрее. Во рту тесно, но она хочет заполнить себя без остатка. В голове горячо, и временами туда проникают вздохи Сайно. — А можешь, — он показывает сбоку от себя. — Перейти сюда.

Кандакия не совсем понимает, но садится сбоку. Она наклоняется снова и встаёт на четвереньки, когда Сайно оттягивает её кожу на бёдрах и шлёпает. Прежде чем она снова прислонится к нему, Сайно обнимает её лицо рукой и сползает ею к груди, приставляя одну половину к своей плоти. Кандакия наконец понимает. Она устраивается так, чтобы его член скользил между её грудью. Сайно снова шлёпает её, и Кандакия невольно сравнивает себя с вьючным яком, которого хозяин направляет в нужную сторону. Но она не злится и подчиняется, двигаясь взад-вперёд и выпячивая зад так, чтобы Сайно ударял сильнее и на утро она могла рассмотреть синяки и детально вспомнить всё, что произошло ночью.

— Хорошая девочка, — доносится до ушей, и Кандакия ведёт бёдрами и выгибается, смотрит на Сайно и радуется, видя неизменные желание и страсть. — У тебя потрясающее тело. Иди ко мне.

Он поднимется в положение сидя, и Кандакия садится на него и трётся промежностью, чувствуя, как в следующую секунду влага липнет к коже, смешиваясь с чужим выделением. Обнимая её за талию одной рукой, второй Сайно подносит свой член к её животу и мажет спермой. Кандакии до одури тепло. Она льнёт к его шее, уткнуться и хныкать от наслаждения, пока ночная прохлада отмечает свои маршруты. Рядом с ухом мягко шепчут, что всё хорошо. «Как нельзя лучше», — думает Кандакия и жмётся крепче, будто удержит так время от того, чтобы оно отняло у неё Сайно, как любит отнимать дорогих людей и оставлять в Аару одной.

— Ты же придёшь ещё?

— Куда я денусь, — Сайно смеётся, когда она стискивает его сильнее. — Ты меня сейчас задушишь.

— Просто боюсь, что мне это всё кажется.

— Я могу убедить тебя, что всё по-настоящему, — он целует Кандакию под ухо и мокрой дорожкой сползает к шее. — Ну как? — вытягивает поцелуй в губы и не отпускает долго-долго, воруя у неё воздух и необходимость жить дальше вне момента, где они вдвоём. — Достаточно реалистично?

Кандакия чувствует себя капризной девочкой, которая не хочет отпускать родителей на работу, и вздыхает вместо того, чтобы попросить Сайно не уходить. Они и так предельно близко к друг другу, и, если этого ей недостаточно, вряд ли она когда-нибудь насытится. Она стесняется смотреть на Сайно, дабы не рассмешить ненужной печалью. Но, видимо, печаль просачивается в воздух, и Сайно беспокойно спрашивает:

— Что-то не так?

— Всё замечательно.

— Тогда почему ты выглядишь расстроенной?

— Не хочу забивать тебе голову всяким мусором, — Кандакия усмехается вспомнившейся цитате. Сайно шутку не оценивает. Он отвечает позже положенного:

— Я хотел сказать, что всегда выслушаю тебя, ведь мы друзья. Но не уверен, что мы теперь друзья. И в том, хочешь ли ты со мной встречаться, тоже не уверен.

Кандакии кажется, что её сердце остановилось. Она говорит без раздумий, пока в ней дышит жизнь, пока реальность не схлопнулась и она не проснулась и не увидела в небе померкшие звёзды:

— А стоило бы.

— В чём именно?

— Я с тобой переспала, Сайно.

— А вдруг ты просто хотела с кем-то близости, я же не знаю точно…

— Сайно, я люблю тебя.

Сайно смотрит на неё в нерешительности, как будто он всё это время не ласкал её, а молился богам, и, отрёкшись от мира монахов, не знает, как вернуться в материальный мир. Кандакия не понимает. Она забыла, что люди могут просто заниматься любовью — потому что нравится секс сам по себе, потому что возникло желание и надо его исполнить, а с кем, не важно. Она гадает, что сыграло роль в случае Сайно.

— Правда?

— Врать о любви жестоко.

— Я тоже тебя люблю, — спешит сказать он. Кто знает, сколько времени прошло, пока они тут не могли разобраться с чувствами — а ночь могла уже смениться утром, забрав с собой звёзды. Кандакия проверяет: звёзды всё ещё не меркнут.

— Тогда приходи ко мне чаще, — осмеливается сказать она. С каждым мигом реальность сильнее походит на иллюзию. — Мне тебя тоже очень не хватает.

— Приду обязательно. — Сайно берёт её за руки и бережно оглаживает пальцы. Он искренен — Кандакия чувствует: нежность, сковавшая их, исходит не только от неё. Но ночь такая хрупкая, и ей страшно. Они сидят в молчании, потому что Сайно не разговаривает, а она пытается осознать.

Кандакия всегда была в Аару — мир вокруг менялся, и деревню это не обходило стороной. Жители покидали её, чтобы найти мору или увидеть неизведанное. А Кандакия оставалась там, и ей нравилось, но не нравилось прощаться. Она настолько привыкла, что люди из её жизни чаще уходят и реже возвращаются, что не верит. И боится потерять только обретённое сильно-сильно — остаётся взять себя в руки и вспомнить, что значит быть защитницей.

Кандакия делает глубокий выдох: вроде, тревожное чуть отлегло. Переплетается с Сайно пальцами — заодно жизнями — и вновь утыкается в плечо.

— Хочешь, расскажу, что эти учёные из Академии снова натворили? — делает своё плетение Сайно, спрашивая будничное. Кандакия вяжет узел.

— Очень хочу.