Осень в поместье Рагвиндров всегда была удивительной. Багряный закат превращал воздух в жидкое золото, оседал на листьях деревьев и винограда. Кэйе нравилось прятаться среди ровных рядов и неторопливо срывать спелые гроздья, пока над головой, зараженные его леностью, проявлялись яркие звезды.

Кэйе не нравилось то, как легко у Джинн получилось отвоевать у него место рядом с Люком. Невозможно было не заметить, как легко ему было общаться с ней, умной, такой же храброй и благородной девушкой. Даже Крепус заметил, как хорошо они смотрелись вместе.

Как же бесит.

Даже сейчас, прижимаясь лопатками к дышащей дневным жаром земле, он слышал заливистый девичий смех. Он забросил в рот очередную виноградину и тут же скривился. Омерзительно кисло.

— Я пыталась предупредить тебя насчет Кэйи, — в глухом голосе Джинн можно было услышать усталость атлантов, на чьи плечи свалился весь небосвод.

Кэйе казалось, что она видит его насквозь. И о его неуместной влюбленности догадалась едва ли не раньше самого Кэйи. А если еще не догадалась, то тут же все поймет, как только увидит в его взгляде отражение своих чувств. Так же, как видел их Кэйя в ней самой. Нет, свои секреты доверять ей Кэйя будет в последнюю очередь.

— Ну так самое время сказать, — с бессильной яростью шепчет Дилюк, и Кэйя понимает, насколько сильно ему не хочется просыпаться.

Но отступать Кэйя тоже не хотел. Он не мог просто наблюдать со стороны, как Джинн день за днем занимает его место рядом с Люком. Но и препятствовать этому он не мог.

— Понимаешь, у него были серьезные проблемы.

У него серьезные проблемы. У его проблемы глаза цвета молодого вина.

— Но я думала это все в прошлом! Мы все думали, — последние слова Джинн почти шепчет, а Кэйя мысленно с ней соглашается. Он тоже думал, что все в прошлом.

Его проблема похожа на прекрасного златокудрого ангела, любовь к нему ядовитым плющом цветет прямо в сердце.

— Как я мог допустить это? — Кэйя слышит какой-то грохот, и ему снова становится смешно.

Его проблема даже не подозревает о том, что является оружием массового уничтожения. Кэйя был обречен с самого начала, и Дилюк в этом, разумеется, не виноват.

— Не думаю, что тут есть твоя вина, — а Кэйя готов оспорить каждое слово. Кто же еще, если не он?

Заливистый смех раздался вдруг слишком близко, и Кэйя понял, что бежать уже поздно. Он повернул голову и увидел, как между аккуратных рядов винограда мелькнуло яркое, словно живое пламя, пробежало мимо, но тут же вернулось. Люк бежал прямо к нему, к Кэйе, а Джин еле поспевала за его спиной. Люк бежал так быстро, что споткнулся и со смехом упал прямо на Кэйю.

— Просто скажи мне, что с ним.

Это было похоже на сладкий сон.

Кэйя бы предпочел никогда не просыпаться.

Когда Дилюк приподнялся на локтях и солнечно улыбнулся ему, Кэйе было почти больно.

Кэйе было больно.

Он был так сильно влюблен.

Иногда он так сильно его ненавидит.

***

В следующий раз его будит ощущение сильных пальцев на своей шее. Кэйя чувствовал, что прикосновения были далеки от причинения вреда, но приятного все равно в этом было мало. Но в следующее мгновение Кэйя уже не так в этом уверен.

— Не дергайся, чтобы я мог убедиться, что с тобой все в порядке, — сквозь яркий свет маленького фонарика Кэйя различает равнодушное лицо Альбедо. Еще один эмоциональный инвалид на его голову.

— Я сам могу сказать тебе, что со мной все в порядке, — он стряхивает со своего лица чужие пальцы и пытается натянуть одеяло на голову.

— Им тогда тоже скажешь сам?

Кэйя замирает, а Альбедо кивает в сторону закрытой двери на кухню. Кэйя не уверен, но сквозь сон он, кажется, слышал голоса Дилюка и Джинн.

Осознание произошедшего когтями сдавливает затылок. Только этого ему не хватало.

— Он… уже знает?

— У него было много времени выпытать нужную информацию у Джинн.

— А ты?..

— Я ничего не рассказывал Дилюку, если ты об этом. Это не мое дело, и я не собираюсь в него влезать.

Из всех качеств Альбедо, начинающихся на «без», Кэйе больше всего импонировала его безучастность. Казалось, этого человека абсолютно не волновали взаимоотношения, особенно чужие. Альбедо казался олицетворением объективности, но он вовсе не был лишен любопытства. Напротив, он был самым любопытным человеком, которого Кэйя когда-либо знал. Это могло бы звучать мило в отношении кого-либо иного, но не в этом случае — под его холодным взглядом Кэйя чувствовал себя препарируемой лягушкой.

— Ты сам это сделаешь, — вдруг продолжает Альбедо.

— Нет, — Кэйя чуть не давится воздухом от такого предложения. Тихий ужас от подобной перспективы сильнее сжимает горло, перекручивает внутренности.

Альбедо смотрит на него не моргая, чуть приподнимает тонкую аккуратную бровь с колечками пирсинга, а Кэйя почти наяву чувствует холодный скальпель, пробирающийся вглубь, прямо под ребра. Рано или поздно он поймет, что рассадник чудовищ находится вовсе не там. Кэйя уверен, что инструменты для трепанации он носит в одном из своих многочисленных карманов. Так, на всякий случай.

— Я сказал, нет. Просто скажи им, что это было… я не знаю, переутомление. И теперь мне надо просто отоспаться, пусть сваливают из моей квартиры.

— Ты обдолбался, а на переутомление это похоже... слабо. Да и я сказал, что не буду влезать не в свое дело. Покрывать тебя как раз это и подразумевает.

— Может мне напомнить тебе, что у тебя в этой истории все-таки есть роль, — Кэйя резко откидывает одеяло в попытке хоть как-то защититься, но нападение как защита не работает на этом странном человеке.

— Весьма косвенная.

— Да что ты?

— Что за история?

Кэйя резко оборачивается на внезапно влезшего в их спор Дилюка. Альбедо же даже не вздрагивает, чем снова заставляет усомниться в своей человеческой природе. Возможно, это было частью его коварного плана — привлечь Дилюка громким голосом Кэйи. Возможно, если он на него посмотрит, то увидит еле заметную победную ухмылку.

Но он смотрит только на Дилюка. Он — надвигающийся шторм, землетрясение, апокалипсис, который могут предчувствовать только животные, а Кэйя, как последняя скотина, сжимается в точку от неясного страха. Он уже забыл, каково это, захватывать все внимание Дилюка в единоличное пользование.

Хочется вернуться под скальпель.

Но Альбедо уже нет в комнате.

Плохо. Очень плохо. Все пути отхода отрезаны. Хочется просто отвернуться и с головой спрятаться под одеяло, обязательно поджать под себя пятки, чтоб ни один подкроватный монстр не схватил. Но Дилюк не подкроватный монстр, сфера его доступа куда больше.

И Кэйя давно не ребёнок, да и от монстров его обычно защищал сам Дилюк.

— Ну, знаешь, когда люди взаимодействуют, они создают общие воспоминания, которые можно назвать историями… — конечно, он не купится на такую дешевую отмазку, но кем бы Кэйя был, если бы не попробовал?

— Не заговаривай мне зубы, — шипит Дилюк, тем самым подтверждая опасения Кэйи. — Та «история», — незнакомые язвительные интонации в родном голосе режут слух, и Кэйя подавляет желание сморщиться, — она явно имеет отношение к твоему нынешнему состоянию.

— А какое тебе дело до моего нынешнего состояния? — тихо спрашивает Кэйя, и сам себя проклинает. Он не хочет знать ответ на этот вопрос.

— Ты отключился в моем баре, — что-то маленькое в его руках на мгновение замирает, и Кэйя только сейчас обращает внимание на то, что с самого начала их разговора Дилюк что-то вертит в руках.

— Я во многих барах напивался до беспамятства, но что-то никакие другие бармены не притаскивали меня домой, да еще и в компании медика-недоучки.

— И наркодилера по совместительству, — с убийственной холодностью говорит Дилюк.

На самом деле, называть Альбедо медиком-недоучкой значило очень сильно принижать его способности. Этот парень был настоящим гением. Даже будучи до сих пор студентом, он был умнее и способнее большинства практикующих врачей.

И он не просто поставщик, он изготовитель. Зная все обстоятельства, Кэйя не мог винить его за подобный способ подработки.

— Надо же, не знал, — нагло, изо всех сил, улыбается Кэйя, пытаясь прогнать ком в горле. Наверное, именно так чувствуют себя идиоты, сующие голову в пасть хищникам. Но Кэйя и сам уже чувствует на зубах вкус крови, и он хочет еще. Разозлить как можно сильнее, чтоб его наконец разорвали на кусочки и все это закончилось.

— Кэйя.

— Да, дорогой братец? — продолжает давить на больное Кэйя. Только не совсем понятно, кому.

— Не смей, — шипит Дилюк, но не двигается с места.

— Ах да, как я мог забыть, ты же выгнал меня из семьи!

— Заткнись!

— Так не пытайся теперь строить из себя заботливого брата и проваливай!

Кэйя вскакивает с кровати, но не понимает, что ему делать дальше. Похоже, в своей глупой попытке разозлить Дилюка он расковырял именно свои старые болячки, но понял это слишком поздно.

Можно продолжить кричать, кинуть что-нибудь в стену, уйти, хлопнув дверью, и оставить Дилюка самому разбираться со всем этим. Но горло сдавливает ноющей болью, руки не слушаются, а ноги вросли в пол, и до двери ему не добраться. Кэйя замирает точно загнанный в угол зверек в лапах у хищника. Без права на защиту и снисхождение.

Кэйя вдруг чувствует дикую усталость. Он снова все испортил. По-другому он, наверное, и не умеет.

Кэйя закрывает глаза и делает глубокий вдох. Головная боль только усиливается. На выдохе он открывает глаза и замечает брошенную на край кровати дубленку, заставляет себя подойти и подхватывает вдруг ставшую слишком тяжелой вещь. Коэйя накидывает ее на плечи, хлопает по карманам, но чувствует там ничего, кроме мятой сигаретной пачки.

— Где моя зажигалка?

Дилюк молча бросает искомое на кровать. Вот оно что. Ну конечно, он ведь должен был взять ключи от квартиры, не удивительно, что он нашел и зажигалку. Не узнать зажигалку своего отца он, конечно, не мог.

Дилюк продолжает молчать, а Кэйя сказал уже достаточно. Он выходит на свой маленький балкон и тут же прислоняется спиной к двери, отрезая себя от квартиры. Будто это поможет ему снова сбежать от правды. Глупо надеяться на то, что пока Кэйя тут упивается сожалениями и болью, Дилюк послушно уйдет. Нет, только не он.

Еще вчера Кэйя готов был на стену лезть, лишь бы увидеть бывшего брата. Теперь же… На самом деле все еще хочет. Но не таким, как сейчас. Юный Люк был бы в самый раз, да хотя бы Дилюк вчерашний. Если бы человеку можно было стереть память, он бы без раздумий воспользовался возможностью.

Может быть даже для себя.

Кэйя тяжело вздыхает и сползает по двери. Ведь знал же, что не стоит к нему лезть, но как намагниченный раз за разом возвращался в тот бар. К нему. Посмотреть издалека, услышать его голос, представить, что ничего не изменилось. Представить, что вот сейчас Дилюк посмотрит и не него, а в глазах так и не появится ни ненависти, ни презрения. Может даже представить, что тот ему улыбнется. Это, конечно, несбыточнее всего.

После второй сигареты Кэйя решает, что это даже хорошо, что Дилюк узнал все. Скрывать вечно все равно бы не получилось, у них слишком много общих знакомых, посвященных в ту историю.

Пальцы немеют от холода, и Кэйя сминает последний окурок. Как бы ему не хотелось просто спрятаться здесь, нужно возвращаться. Старая балконная дверь закрывается с трудом, Кэйя же использует это как еще одну маленькую отсрочку. Пусть и ненамного, но он смог успокоиться. Надолго ли?

Не говоря ни слова, он проходит мимо Дилюка, который сейчас сидел на его кровати и пристально следил за ним. С его ракурса балкон просматривался как нельзя лучше. Неужели следил, чтобы Кэйя не выбрал альтернативный способ сбежать?

От этой мысли почему-то смешно. Кэйя позволяет слабой улыбке появиться на его лице и как ни в чем не бывало направляется на кухню, откуда выкрикивает:

— Чай или кофе?

— Что? — растеряно отзывается Дилюк. Улыбка становится чуть шире.

— Я, конечно, мог бы предложить что покрепче, но не думаю, что ты оценишь. Сока нет, — все так же просто отвечает Кэйя, набирая воду в чайник.

Дилюк через какое-то время появляется в дверном проеме, а Кэйя же начинает подозревать его в нездоровой любви к подобным неоднозначным дислокациям. Он вроде как здесь, в одной с ним комнате, но не совсем.

Кэйя наконец ставит чайник и разворачивается, опираясь на кухонную тумбу поясницей. Вопросительно поднимает бровь. Дилюк продолжает прожигать его взглядом, но наконец сдается.

— Чай, — говорит он и садится за стул за маленьким обеденным столиком. Значит, он принял чужие правила игры. Неплохое достижение для такого упрямца.

Кэйя решает, что поить Дилюка чаем из пакетиков будет неким кощунством, поэтому достает коробку со своим особым, рассыпным, насыпает немного в заварник. В самом начале их знакомства Розария не упускала случая подстебнуть Кэйю по поводу его любви к хорошему чаю, порядку на кухне и подобным мелочам. Она называла это очаровательной пидорковатостью, Кэйя же винил во всем воспитание. Вскоре девушка привыкла к некой аристократичности Кэйи, а тот свою очередь всегда держал для нее «брутальный чай» в пакетиках.

Скрученные листья разворачиваются в горячей воде, пар пахнет сладкими цветами и сладким медом. Кэйя действительно любит хороший чай, когда не пытается утопить сердце в алкоголе.

Две полные кружки наконец готовы, Кэйя расставляет их по местам и вальяжно откидывается на соседний от Дилюка стул. Его нервы все еще натянуты жестче тетивы лука, но ощущение контроля над ситуацией немного придает ему сил.

— Спрашивай, — разрешает теперь он и отпивает из кружки.

И Дилюк спрашивает.

— Ты пытался покончить с собой?

— Прямо так и без прелюдий? — нервно усмехается Кэйя, отводя взгляд. Он возвращает кружку на стол, потому как доверия к рукам своим у него сейчас нет. — Ты хоть чай пей, хороший ведь, — вновь принимает попытку Кэйя, но Дилюк лишь тяжело смотрит. — Ладно, хорошо. Да, я пытался.

— То есть вчера, в свой гребанный день рождения, ты…

— Стой! — Кэйя вскакивает вслед за Дилюком и с усилием давит тому на плечи, чтобы он сел обратно. За чай и кружки страшно больше, чем за себя. — Разумеется нет. Это было давно, пару лет назад или около того. Не вчера, нет, черт... я совсем, думаешь, рехнулся?

Рехнулся, да еще как. Уебался, да не до конца. Потому как смотрит сейчас в эти прекрасные глаза цвета молодого вина, под которыми космосом залегли синяки, бесконечно уставшие. Смотрит и видит в них не ненависть, не презрение. Облегчение. Он же не мог серьезно подумать, что Кэйя решил пафосно подохнуть прямо у него в баре, прямо в разгар рабочей смены? Или мог? Нет, умирать на руках у любимого — хороше клише, но он бы не поступил так с Дилюком.

Тому еще потом с полицией и наркоконтролем разбираться бы пришлось.

— Нет, — еще раз повторяет Кэйя, поглаживая чужие плечи. — Мне было ужасно плохо, да, я сорвался, впервые за очень долгое время, но нет. Нет.

Дилюк вдруг будто резко сломался, из него вытащили позвоночник, украли все силы. Он тяжело опирается локтями на стол, зарываясь в и без того взлохмаченные волосы пальцами. Неужели, это он, Кэйя, сделал это с его сильным непоколебимым Дилюком?

Неужели Дилюк и правда не так уж и сильно его ненавидит?

— А…

— Не сейчас, — тихо обрывает Кэйя и садится на свое место. Хватит для одного раза откровений.

Чай успел остыть, но Кэйя все равно пьет, хоть и не чувствует вкуса. Дилюк через какое-то время тоже тянется к кружке. И это выглядит почти нормально.

Он чертовски запутался.

Может, у них все не так плохо, как Кэйя себе нафантазировал? Он ведь так любит драматизировать.