Закутавшись в несколько слоёв одежды, выползаю из тёмного вонючего подъезда в слепящую белизну зимы. Первый же вдох обжигает горло. Холод ползёт внутрь, расползается, вызывая кашель. Сплёвываю его в ближайший сугроб и придерживаю сумку с инструментами. Впереди не такой уж близкий путь – весь транспорт канул в никуда, освободив кишечник улиц от постоянных запоров. Все они гниют под плотными слоями снега: во дворах, в депо, в рандомных местах застывшего подобия города. Который, по сути, был лишь придатком для дыры побольше. Но на своих двоих то сподручнее, конечно. Ну что, похрустим?
Мчу к цели, перебирая тяжёлыми ботинками по скрипучему снегу. Ноги сами знают, куда вести человекооболочку, которая уже начинает покрываться крупными каплями пота. Проклятый шар в небе сегодня расщедрился на жаркие лучи поддержки. К спине неприятно липнет футболка, чёртовы трусы предательски сбились и врезаются в широкие ляхи. Духота. Снаружи и внутри. Утираю слезящиеся глаза и поправляю лямку, больно врезавшуюся в левое плечо. Достаю из кармана мятую пачку и на короткий миг сбиваюсь с ритма. Подкурив, отправляю клубы дыма вверх. Солнце, лови поцелуй. Раскорячиваюсь, пытаясь поправить исподнее. Всё без толку. Ну ладно. Пора топать дальше.
Прохожу мимо остановки, которую когда-то называли «умной». Стеклянный короб с раззявленной пастью смотрит на меня. Внутри засели три человека с одинаковыми гримасами. Бессмысленный взгляд, напряжённые лица. Уже не дождутся тридцатой маршрутки. Хорошо хоть, погода им нипочём: одеты как надо. Не хочу, но машу рукой. По привычке. Ответа, как обычно, не получаю. Аккуратно тушу окурок и бросаю в урну. Оставляю ждунов позади.
Моё дело простое: следить за владениями. Днём хотя бы немного расчищать особо важные места от налетевшей перхоти с небес. Вечером пройтись по родным и знакомым, чтобы убедиться, что с ними всё хорошо. Чуть позже забежать к Свете. А потом уже в свою пещеру: холодный душ, холодный ужин, холодная постель. Липкие сны.
Прохожу мимо туго затянутых в оранжевые жилеты мужчин. Один забрался по хлипкой лестнице к макушке фонарного столба, двое внимательно наблюдают за его действиями. А тот протянул ватные руки к тусклому огоньку в клетке и замер. Выдохнув густое облако пара, приветствую их. Господа просто стоят, застыв в моменте. Обхожу их стороной. Нечего мешать.
Из нашего Рыбноместова народ потянулся семь лет назад. Сначала побежала молодёжь. Оно и понятно: здесь нет абсолютно ничего, что могло бы скрасить досуг или дать пинок, направив в сторону настоящей жизни. Серый мазок на карте области, который рано или поздно начинает жать в плечах. Неуютный и тесный, для стариков, построивших его, он стал отличным похоронным костюмом. Люди в самом расцвете мариновались в бетонных коробках, медленно доходя до кондиции. А кладбище разрасталось.
Вновь достаю пачку и закуриваю. Дым заполняет пустоту внутри, даря спокойствие. Сбрасываю сумку под ноги и шумно вздыхаю. Утираю раскрасневшееся лицо и тупо разглядываю покосившуюся деревяшку. Ей повезло избежать участи большинства аварийных домов. Старый район сбросили с парохода современности и обставили всё пятиэтажками, укутанных сайдингом. Двухэтажной развалине тяжело под грузом белого пласта, но, увы, ничем ей помочь не могу. Только и остаётся, что стыдливо коситься в сторону и делать вид, будто всё в порядке. Замечаю в оконце ребёнка. Девочка в красном свитере уселась на подоконнике с плеером. На тканевом лице намалёвана маска абсолютной отрешённости. Отворачиваюсь от стеклянного взгляда голубых глаз и наклоняюсь за сумкой. Осталось совсем чуть-чуть.
Вот и он: указательный знак с названием моей обители. Расстёгиваю замок сумки и достаю щётку. Ворсинки из-за длительного использования выглядят печально: есть проплешины, оставшиеся торчат во все стороны. Но пока она может выполнять своё назначение, на покой не отправится. Аккуратно подхожу к синей жестяной панели на двух подпорках и молюсь всем богам, чтобы не упасть. Сектор «навернись» на барабане сейчас будет некстати. Хрусть…хрусть… Кажется, небеса услышали. Пора приступать.
Мужик, который раз в неделю привозит продукты, постоянно спрашивает: «на кой хер ты чистишь то её? Сюда же только я приезжаю. Город то никому не нужен». А я, дурак упёртый, постоянно говорю: «А как иначе то? Хотя бы так он будет существовать. Хотя бы так будет заметным». Абсолютно идиотское занятие крепко засело в мозгу и превратилось в своеобразный ритуал, который не могу нарушить. Если пропущу хоть один день, город перестанет существовать. Такие дела. Судя по шевелящимся губам, я говорю это вслух. Ну и пусть: заклинание должно звучать.
Работа подходит к концу и вот тут-то и случается сбой. Небольшая корка льда выбивает мысли, а, заодно и почву, из-под ног. Громко охнув, кубарем падаю прямиком в колючие объятья нагих кустов. Отплёвываясь, пытаюсь встать. Не могу. Мозг намертво завис, не понимая, какую команду отправить, чтобы всё вошло в привычную колею. Разглядывая чёртов указатель, я буквально вижу, что вообще ничего не имеет смысла. Сигнал потерян, какой-то кусок паззла вывалился, похерив всю конструкцию. Мороз уже подкрался к покрасневшим мокрым рукам и принялся целовать их. Ветер активно пытается пролезть сквозь слои одежды к телесам. А я тупо валяюсь посреди искрящегося космоса и чувствую, как меня начинает скручивать пустота. Я ничего не добился и положил существование на алтарь около кривого здания мэрии. Все мечты и желания отдал населённому пункту, который все сбежавшие видели в гробу.
За это время я мог бы стать кем угодно: молодым бизнесменом или каким-нибудь политиком, любвеобильным гулякой или верным мужем и любящим отцом, писателем, а не словесным импотентом, который вяло стимулирует центр фантазии и спускает мёртвыми образами. Но нет, я пустышка. Махина пережевала меня и высрала обратно, накинув на шею петлю. Стоит покачнуться, позволить табуреточке опрокинуться и всё: дурно пахнущая душонка поползёт по ногам и замарает пол. Как там говорят: живи одним днём? Вот только в моём случае это далеко не нырки в любую авантюру с сомнительными последствиями. Долгий железнодорожный трип с краткосрочными остановками на однотипных станциях, чтобы закупиться и размяться. А потом обратно на полку прожигать часы. Проводник же сказал, что железка закольцована. Вот только я не знаю, как изменить направление.
Громко кричу. Космос угасает и рвётся на куски. И вот я вновь ощущаю холод и сырость. Порыв воздуха пытается заткнуть рот, но отчаяние сильнее. Кое-как поднимаюсь и, бросив скарб, помчался домой. Выносливости, конечно, хватило лишь на двести метров: одышка поставила подножку. Жадно вдыхая и выдыхая, умерил пыл и поплёлся в привычном темпе. Прохожу мимо безликих слепков людей, навеки застывших в персональных мгновениях. Тряпичные, набитые ватой и прочей ерундой, они увязли вместе со мной в Рыбноместове.
Остановившись на перекрёстке, оглядываюсь и вижу их: десятки разномастных фигур, безучастно следящих за каждым моим движением. Декорации. С языка срывается яростное «ДА КАК ВЫ МНЕ ВСЕ ОПОСТЫЛЕЛИ!». Переведя дух, вновь перехожу на бег.
Спустя несколько минут замаячили стены обители. Суетливо пошарив в карманах, достаю связку ключей и еложу плоской таблеткой, чтобы открыть домофон. Удаётся со второй попытки. Тяжело сопя, поднимаюсь на пятый этаж и, через два хруста замка, влетаю в квартиру. Стягиваю промокшую одежду и бросаю на засранный пол. Буря в башке улеглась и сейчас там как никогда тихо. Иду в ванную смыть сегодняшний день. А завтра надо будет забрать инструменты. И извиниться перед свидетелями некрасивого поведения. Нам же здесь жить и жить.