Мрачный танец с ружьём

Они мертвы.

Один — физически. Другой — морально.

Эти камни вместо стен уже становятся роднее матери, но такими ненавистными, как хозяин этих стен. Тело почти не чувствуется. Рук словно нет. Холод своими иглами впивается в кожу намертво, не желая уходить.

Ужасно. Страшно. Холодно.

Сколько он раз пытался отправиться на встречу с Создателем? Пять? Десять? Пятнадцать? Много… Так почему же он не разговаривает с ним? Из-за грёбанного его фаната…

— О! Мистер Линч, Вы уже проснулись? — «очки… Это очки его…» Он поднимает на него свой взгляд. Бедные его близкие, если бы увидели его в таком состоянии… Ранее изумрудные глаза, что так нравились ему, казались серыми; большие мешки под глазами, увеличивающиеся с каждым днём… Или ночью?.. Неважно… А его скулы… На них просто больно смотреть… Он весь исхудал, исхудал до изнеможения… — Идёмте за мной, — он зовёт его. Журналист — хотя можно ли его таковым называть сейчас? — пытается встать, но не получается. Тело устало. Не слушается. Здоровый это замечает и помогает своему пленнику встать, закидывая его руку к себе на плечо, а свою кладет под подмышку. Старший привстаёт и плетёт ногами вслед за младшим.

Так они поднялись на первый этаж, потом на второй и так далее целую вечность словно, пока не оказались в комнате, в которой в самом начале истории проснулся еще здоровый, живой Линч. На кровати лежит черное пышное платье с таким же корсетом без плеч. Корсет украшают стразы, ленты с паетками цвета беззвездного неба. Раньше Линч начал противиться, спрашивать, почему тут лежит платье, а сейчас… Ему всё равно. У него пусто на душе. После его смерти, он совсем потерял умение жить. Только существовать и мог. Ему всё равно даже на то, что его усадил Элайджа и начал раздевать. Куртка с серой, как его душа, водолазкой лежат на кровати. Старший сидит без верха. Остались только штаны и… Нет.

Этого не будет.

Младший наклоняется перед брюнетом, чтобы снять обувь и носки. Он мягко касается ботинка, словно боится его разбить. Разбитого. Аккуратно развязывает шнурки, плавно двигая руками; поглаживает икру, словно любовницы; нежной сладкой ватой берет ботинок за пятки, придерживая носок, тянет на себя и, наконец, снимает обувь с одной ноги. И так со следующей. Раньше Линча это смутило бы, но сейчас ему всё равно. Из него уже выжали все соки. Вдруг сквозь ватную пелену в ушах он слышит, что Элайджа что-то ему говорит, что-то про вечную верность только ему, что никогда не бросит. В отличии от него. Всегда спасёт. В отличии от него. Всегда позаботиться. В отличии от него. Во время этого монолога, на который журналисту было всё равно, его душу, сердце давно покинули эмоции, что должны были терзать его, но нет. Осталась только леденящая, даже в какой-то мере пугающая тишина душевной пустоты… Хотя нет, вру. Его поглощает вина, гнев на своего фанатика, на себя.

Его греющие всё и вся, кроме него, руки тянутся к ширинке джинс и дергают на себя собачку, а та в ответ поддаётся, отдаётся в кисти маньяка, не зная на какие зверства эти ладони могут пойти. Маленькое чувство жалости к этой собачке у брюнета всё-таки появляется. Хах… А он сохранил свою способность чувствовать предметы живыми, удивительно, да? Вот старший сидит на кровати в одних трусах. И боится. Но его просто приподнимают, чтобы начать на него надевать то платье.

Он стоит, опираясь руками о стену, а сзади затягивают корсет.

— Мистер Линч, если Вам станет некомфортно, то сразу говорите об этом мне, — ласково и нежно произносит каждое слово человек, носящий чужие очки. Он до жути медленно тянет ленточки, опять же боясь разбить разбитое. Потихоньку становится тяжело дышать. Раньше Линч сказал, что ему уже нечем дышать, а сейчас ему в который раз всё равно. Сколько здесь уже промелькнуло всё равно? Много…

Снова пробел в памяти. После его смерти он совсем потерял хорошую память. А зачем ему она, если план не нужно запоминать и день повторяет предыдущий? Незачем…

Они стоят на кухне. Или в зале… брюнет магией держится на ногах, а его руки держат руки младшего. Одна висит в воздухе и если бы не шатен, то она упала бы сразу. Другая лежит на плече того же человека. Они шагают. Старший назад, младший вперёд. Так и обратно. И снова. И снова. Вдруг шатен отводит во время шага ногу в право. И брюнет за этой ногой влево (тут всё правильно написано, я сама проверяла). Так они начинают потихоньку, помаленьку гулять по комнате. Журналист просто по инерции двигается. Он не хочет этого.

Руки прочь, прочь от меня!

Так хочется это сказать, но нет сил… Сил уже нет долгое время… Он пытается заглянуть внутрь своей души в поисках чего-то нового, но там только вина, гнев и звенящая пустота. Лучше бы его вместе с ним, Джоном тоже убили бы. Но он мог подбежать и отобрать у этого психа ружьё!.. Точно. Ружьё.

Они, точнее он, танцуют до страшного медленно. Но разбить разбитое уже нельзя. Музыка отдаётся эхом, а ноты начинают всё быстрей и быстрей меняться друг за другом, а они так же медленно ходят. Хотя ходит старший, а танцует младший. Но почему-то эта мелодия наполняет силами и уверенностью брюнета. Или желание наполняет его?.. Насрать. Элайджа ускоряется, а за ним и другой. Последний ощущает такую давнюю уверенность, желание разобраться со всем этим, а предыдущие эмоции ушли на второй план, оставив лишь желание. Стук обуви младшего перекрывает стук туфель старшого. Шлейф от платья хоть и мешает идти назад, но не позволяет упасть. Мелодия всё ускоряется и ускоряется, а за ней и танцующая пара. И старший пытается вспомнить, где находится ружьё. Или хотя бы его револьвер.

Ритм композиции стал схож на быстрое три четверти. В такт этому стучит обувь людей. А можно ли их назвать людьми, когда один почти мёртв, а другой первого мучает?.. Вряд ли. И первый наконец вспоминает, где лежит ружьё его фанатика, и ждёт, пока он будет поближе к выходу из зала. Или всё-таки кухни? Неважно.

Вот этот момент. Брюнет рядом с выходом. И срывается в карьер, направляясь в комнату с ружьем. Он слышит, как Элайджа зовёт его. Но не откликается. Старший бежит и бежит, переставляет ноги и задыхается, ведь долго сидел на одном месте. Форма стала хуже. Воздух бьёт в лицо. Но не заставит его остановиться ни на долю секунды, ведь заветная комната так близка. Он добегает до двери. До заветной двери. Кладёт ладонь на ручку и дёргает. Брюнет заходит в комнату. Повернувшись, закрывает на замок. Наконец-то всё это закончится. Отдышка не заставляет себя ждать, появившись сразу после закрытия двери на щеколду. Он знает, что долго дверь не выдержит. Линч, почти живой, подходит к углу, где стоит ружьё. Берет его в руки и садится, кладя голени возле бёдер.

Элайджа стучится в дверь, крича своему кумиру, чтобы тот вышел по-хорошему. Но тот его давно не слушает, что как раз знает шатен.

— Мистер Линч! Пожалуйста! Откройте дверь! — он стучит руками по дереву, желая отодвинуть это бревно, — Если Вы сейчас не откроете дверь, то я её выбью! — посыпались из его уст угрозы. Элайджа отходит от прохода и идёт за топором. Через несколько минут младший подходит с большим ярко-красным интсрументом. Он делает первый удар. Мелкие щепки летят в сторону.

Ничего, он делает второй, третий, четвёртый удар и так далее. Вскоре появляется отверстие, в которе можно просунуть руку, что и делает младший. Элайджа дотягивается до засова и открывает его. Быстро распихивает дверь и он видит…

Брюнет сидит на полу, словно кукла, а во рту дуло ружья. По его лицу текут слёзы гнева за то, что этот грёбанный фанатик убил и его, и Джона.

Выстрел.

Кс