кира и арт улыбаются.
внутри разливается тепло — настоящее, искреннее, от которого становится легче. даже от этого короткого разговора в вагоне метро чувство тревоги и напряжения спали, отпустили их, и, признаться, давно себя ребята не чувствовали так — легко и комфортно в компании друг подруги.
арт крепко сжимает ладонь киры и немного устало вздыхает. крепко сжимает, так, будто боясь, что, если разожмёт, кира исчезнет. руки тёплые, горячие. живые.
и снова мысль резкая, портящая обстановку, прорывается: арт думал, что кира мертва.
от чувства стыда и вины, от жгучей злости на себя в горле встаёт ком. кира поджимает губы и тяжело вздыхает. и тут же устало кладёт голову на плечо арта, который осторожно и нежно гладит ладонь киры.
красивый вид за окном, пустое молчание в вагоне и мерный стук колёс по рельсам.
внутри — горько-сладкое чувство, что всё станет лучше.
чувство, что они правда починят отношения. почему-то хочется в это верить. почему-то арт, сидящий рядом и держащий её за руку, заставляет верить в это.
у этой истории есть счастливый конец?
***
случается кое-какая странность уже по прибытию обратно в королевство.
покидая его на крипе и кики, на которых обратно улетела олеся, решившая «не мешать», кира и арт не были в метро. не видели его утром и не знали, что тут происходит. да и чего тут думать? в метро работают боты, и всё.
но в том-то и дело, что, покидая королевство не на метро, кира и арт очень удивляются, возвращаясь на станцию.
тишина.
полное гробовое молчание.
н-и-ч-е-г-о.
и, самое главное, — никого.
шахтёров нет.
на станции будто стало в разы темнее, словно свет покинул её. словно краски поблёкли, словно это место умерло. и ни единого звука — ни шагов шахтёров, ни звяканья металла, ни шума машин.
здесь тишина, мёртвая, давящая со всех сторон. и от этой тишины становится некомфортно.
— это точно наша станция? — негромкий, истерический смешок вырывается из арта раньше, чем он замечает обвалившиеся острые камни и замолкает.
— что здесь случилось? — напряжённо спрашивает кира, отступая назад.
в стойке, с тяжёлым дыханием и подозрительно прищуренными глазами. изучает станцию, оглядывается и пытается найти хоть какое-то объяснение тому, что метрополитен вымер.
— м… может фил решил дать отдохнуть ботам? — неуверенно бормочет арт, сам неосознанно кладя руку на меч.
— ты тоже чувствуешь этот запах? — тихо спрашивая морщится кира.
арт кивает.
потому что запах стоит ужасный. смрад, мерзкий, тошнотворный.
кира тут же перестраивается и дышит ртом, чтобы не ощущать эту вонь. что же тут произошло?
гнетущая обстановка. становится не по себе.
кира шумно выдыхает и смотрит на арта, беззвучно задавая вопрос. чуть приподнимает бровь и склоняет голову на бок, внимательно глядя на арта.
тот мнётся. при полумраке станции это кажется жутким. кира передёргивает плечами.
— давай на камень-ножницы-бумага.
арт кивает, соглашаясь.
это глупо. понятное дело, они всё равно пойдут вместе.
и всё же…
кому-то из них придётся первым или первой сделать этот шаг. шаг в мрачную, пугающую обстановку. шаг в сторону обвалившихся камней и дороги. шаг навстречу чему-то нехорошему. и почему-то делать этот шаг не хочется.
хочется вернуться обратно в вагон.
там тихо, спокойно. там закатное солнце прячется за облаками, окрашивая их в приятный лавандовый оттенок. там арт спокойно и тихо дышит, сопит ей в макушку и крепко держит киру за руку. там тепло и уютно. там комфортно.
здесь — нет.
но кира сглатывает противный ком в горле и, тяжело выдохнув, поворачивается к арту.
играют три раза.
чи-чи-ко.
тихие голоса ребят звучат слишком громко в пустынном молчании станции. они кажутся неправильными, кажутся нарушителями этого покоя. поэтому хочется заткнуться и, желательно, уехать куда-нибудь подальше.
в первый раз выигрывает кира. она облегчённо выдыхает, но тут же готовится к следующей партии. поджимает губы и внимательно смотрит на руки арта, не сводя с них взгляда.
чи-чи-ко.
от этого голоса разбивается что-то внутри. он слишком громкий, он эхом раздаётся по всей станции, убегая далеко-далеко, забираясь в самые мелкие трещинки. пытается убежать и спрятаться, и, признаться, арту и кире хочется убежать следом.
в этот раз выигрывает арт.
кира плотно поджимает губы, рассерженно выдыхая.
решающая партия.
ч и — ч и — к о.
арт и кира вздрагивают, подпрыгивают на месте от неожиданного звука. кажется, где-то упал камешек, тоже нарушивший тишину станции. упал и попрыгал куда-то, громко-громко стуча.
при каждом ударе камня о землю сердце уходит в пятки.
оно замирает. становится тяжело дышать. и почему, спрашивается, это происходит?
арт и кира уже держатся за руки. крепко, боясь отпустить и потеряться в этом напряжённом страшном полумраке.
крепко держатся за руки и осторожно идут в сторону обвала. в сторону трещины, в сторону дыры. внутри сжирает страх и напряжение, внутри набухает тревога, и что-то в голове кричит: «не надо!».
а они, дураки, идут.
мерзкий запах с каждым шагом становится сильнее. он бьёт в ноздри, забирается внутрь, заползает в лёгкие, и кира кашляет, пытаясь отдышаться. глаза начинают слезиться, и арт, который зажал себе нос, жмурит глаза, чтобы тоже не расплакаться.
это не запах, это вонь. и от неё внутри становится ещё противнее. ещё хуже.
они идут, идут, а потом заглядывают в пропасть.
лучше бы не заглядывали.
потому что жёлто-красное, побагровевшее что-то, с надувшимися пузырями с чем-то внутри, лежит на обвалившихся камнях. лежит и не шевелится. лежит, и от него исходит этот мерзкий запах.
почему-то осознание, что это — человек, приходит не сразу.
а когда приходит, кира чувствует, как тошнота подобралась к горлу. чувствует, резко отворачивается и ощущает, что её сейчас вырвет.
смрад всё ещё заполняет лёгкие, всё ещё кружит вокруг них.
мёртвое тело всё ещё стоит перед глазами.
арт отворачивается почти в ту же секунду, испуганно дыша и хватаясь за голову.
— это… не наша… станция… — выдыхает он, жмуря глаза.
арт бьёт себя по щекам, пытаясь прийти в порядок. кира, у которой начинала кружиться голова, опёрлась об одну из колонн.
она пытается отдышаться. пытается успокоиться, пытается справиться с тошнотой, но не получается. голова кружится и ноги почти не держатся, и как избавиться от этого состояния кира не знает. не знает, и потому продолжает задыхаться от смрада, чувствуя, что ещё вот-вот — и она рухнет на землю.
арт молчит. кира тоже. по большей части потому, что при разговоре придётся дышать носом. потому что при разговоре они почувствуют ещё сильнее этот мерзкий запах.
наверное, стоило бы отойти обратно к вагону и постоять там, подышать нормально.
но — нет.
кира и арт всё ещё стоят тут. потому что нужно узнать, что произошло. даже если есть вероятность, что они задохнутся. даже если их сейчас вывернет наизнанку от мертвечины и духоты.
потому что арт и кира увидели кое-что знакомое, пока смотрели на тот труп.
посох.
до боли знакомый посох, который, в целом-то, сейчас не сильно отличается от других. и всё равно кира с артом хорошо помнят его и узнают из тысячи. потому что это посох фила.
арт медленно подходит обратно, с трудом переступая с ноги на ногу. будто он ходит под водой, будто ему очень тяжело двигаться.
кира идёт точно так же.
арт задерживает дыхание и спускается вниз, осторожно держась за острые камни. спускается и плотно сжимает губы, глядя только на песчаные, отсвечивавшие зелёным камни. спускается и прыгает на отвалившуюся глыбу. он стоит на месте и поднимает взгляд наверх.
кира же не решается идти следом.
с полминуты думает и размышляет, а не вырвет ли её, если она спустится вниз.
всё же спускается.
арт протягивает руку и крепко держит протянутую в ответ кирину. держит и боится отпустить. у него ладони потные и тёплые, выскальзывающие из рук. арт волнуется и боится.
кира тоже.
они переглядываются и кивают, а после медленно разворачиваются и бредут в сторону трупа.
почему-то всё ещё не верится, что это человек. что это было человеком.
верить в то, что это — остатки фила, не хочется ещё больше.
но корона лежит рядом.
лежит там, где была голова. там, где сейчас виднеются багровые следы, пузыри и сажа. там, откуда исходит мерзкий запах. там, где кожа сморщилась и сползла с черепа.
там, где обычно фил носил корону.
посох тоже валяется неподалёку. одинокий, похожий на все остальные. и всё равно, арт с кирой знают: это посох фила. знают, и потому не хотят верить во всё происходящее.
пульт управления. лежит рядом, словно брошенный. словно уроненный кем-то. уроненный филом.
почему-то кира и арт не замечают душащего их смрада.
почему-то они только жжение в груди и подступающие к глазам слёзы чувствуют.
— н-нет… нет! — выдыхает кира, зажимая себе рот ладонью.
внутри что-то разбивается в очередной раз. что-то, что не склеишь. что-то, что не восстановишь.
— это же… — арт шумно выдыхает и чувствует, как у него дрожат губы. — нет…
мир раскалывается.
осколками боли пронизывает насквозь. дыхание сбивается в очередной раз, но в этот — из-за резкого осознания, что этот труп — фил.
труп — это фил.
ха-ха.
смешная шутка.
фил всегда был неудачным пранкером.
впору бы сказать: «фил, тупая шутка», — зажечь свет и разойтись по своим комнатам. отдохнуть после тяжёлого дня. поругаться на фила за идиотский розыгрыш.
только вот в горле стоит ком, глаза жгут слёзы и из киры вырываются только кашель и хрип.
у арта же по лицу текут холодные слёзы.
его бьёт дрожь. у него трясутся губы и руки, у него ноги подкашиваются. голову кружит от смрада, от мерзости воротит, и ощущение, что они сейчас задохнутся.
но не задыхаются.
на мгновение проскальзывает мысль: а жаль.
лучше бы задохнулись.
они медленно оседают на камни и крепко, даже не глядя друг на подругу, держатся за руки. ладони липкие и скользкие, они выскальзывают, и всё равно арт и кира продолжают держаться. потому что чувство, что если они сейчас отпустят, то больше никогда не вернутся обратно.
«оставить как было» теперь без короля.
вот куда шахтёры делись.
королевство обнулилось.
кира зло сжимает зубы и разгневанно выдыхает, ещё сильнее сжимая руку арта:
— я убью того, кто это сделал. я убью его!
крик эхом разносится по шахте. уносится далеко-далеко, звучит отчаянно и больно, пробирает до дрожи. пробирает до мысли, что всё кончено.
внутри кипит гнев. кипит отрицание. кипит желание сказать, что всё это ложь. что всё неправда. это ведь не может быть правдой! нет, конечно, не может. не может. просто не может.
фил живой. фил настоящий. этот кусок жаренного мяса не фил. нет. нет…
кира не замечает, как из глаз потекли слёзы.
липкие и холодные. текут по подбородку, по шее. мерзкие и противные. от них ещё хуже становится. от них мысль, что это — конец, кажется ярче.
перед глазами мутнеет. дышать нечем. сердце бешено стучит, и странное ощущение, что кира умирает. она не умирала и не знает каково это, но почему-то ей кажется, что это оно.
почему-то сейчас ей совсем не хочется жить.
сначала вик.
теперь фил.
— оставить, как было, — отчаянно, в надежде шепчет кира, медленно подбираясь к филу.
к тому, что осталось от фила.
грудь разрывает. её рвёт на части, ни капли не жалея. там водят лезвием, хотят выпотрошить все внутренности, хотят заставить киру чувствовать боль.
касаются лёгких.
дыхание сбивчивое. восстановить не получается никак. она задыхается, ей нечем дышать из-за царившей вокруг вони. ей нечем дышать из-за жгучих слёз.
касаются горла.
стоит ком и сказать ничего не получается. только хрип и всхлипы выходят наружу, только попытки что-то сказать и не более. потому что говорить больно. потому что дышать и жить больно.
потому что дышать и жить не хочется вообще.
касаются сердца.
оно распадается в тот же миг. рассыпается в прах, в пепел. в горсть пыли, которой сейчас развивается где-то одежда фила. его дорогой костюм. кирин дорогой друг.
у фила кожа местами чёрная. сожжённая. где-то прах и правда валяется.
— нет… — тихо, совсем неслышно шепчет, со слезами на глазах глядя на труп фила. — пожалуйста… оставить, как было…
арт рядом молчит. молчит и трясётся. крепко обнимает себя за колени и не может отвести взгляда от фила.
от его тела.
от его мёртвого тела.
осколок стоит в горле. дышать нечем. слёзы не останавливаются. и какое-то странное ощущение, что это — конец.
кажется, сердце разрезали не лезвием.
сердце разрезали посохом фила.
мы же не в детской сказке.