Их носы сталкиваются с неуклюжестью, присущей скромникам, к которым Ромка себя никогда не относил. Он глаз не закрывает — не положено парням его статуса — но и Тоша не торопится, только щурится без очков, утащенных Семёном. Возможно, видит не чётче размазанных контуров, и это к лучшему, поскольку на собственных щеках Ромка чувствует неладное.
Краснеет.
Он как девчонка краснеет, но целует несдержанно. А губы у Тоши такие сладкие, будто мёдом намазаны, сочным, тягучим.
Его пальцы тянутся к её и стискивают. В момент она подаётся ближе, слышится шуршание их курток от трения друг о друга. Если мать её в окно выглянет да увидит, что они во дворе вытворяют — не поздоровится обоим. Впрочем, и по опухшим медовым губам всё станет ясно, но Ромка готов заступиться, принять гнев на себя.
Когда Тоша отстраняется, он хочет закусить губу до крови, зарычать отчаянно, но только не расставаться.
Потому что до сих пор сегодняшний день кажется ему сплошным сновидением. Тоша сейчас вырвется, упорхнёт и исчезнет. Вместе с мягкими губами и медовым привкусом.
И он тогда исчезнет вслед за ней.